Марина Королёва: «Скучаю по профессионалам, очень»

У вас были наставники в журналистике?

Я филолог, вы же помните. В журналистику меня вынесло в начале девяностых, как многих тогда. Правда, не совсем уж из другой сферы, я на радио работала, но консультантом по русскому языку, это «при радио», не в эфире. А когда всё вокруг стало меняться, ломаться, прежние структуры исчезали на глазах, я тоже решила попробовать всё поменять — и пошла новости вести. Сначала на совсем маленькой радиостанции «АЛА», потом на «Открытом радио». Там я многому научилась в смысле новостей, а в 1994-м, когда пришла на «Эхо Москвы», учиться продолжала. И училась у всех подряд: от звукорежиссёров и корреспондентов до гостей в эфире. Это вообще работа такая: у одного один приём «утащишь», у другого — другой, третий, четвёртый… И у практикантов своих многому училась до последнего времени. Каким-то мелочам техничес­ким, «штучкам»: вот говорю им — запишите расписание на следующую неделю, а они раз — и на телефон его снимают. Ага, думаю, правильно же, зачем это записывать-то? Так что перечислить всех персонально просто не получится. Могу только спасибо всем сказать — всем, с кем работала столько лет. Спасибо, ребята.

В журналистику сегодня идут охотнее женщины, чем мужчины. Это как-то меняет характер профессии?

Я бы и хотела сказать, что не меняет, но это будет неправда. Меняет, конечно. Специалисты по гендерным исследованиям меня просто убьют, но я скажу: если в профессию не идут мужчины, с ней (с профессией) что-то не так. Значит, она кажется не очень перспективной. Я как руководитель практики наблюдала все эти «волны»: когда мальчиков приходило даже немного больше, чем девочек, когда их было поровну, потом мальчиков стало явно меньше, потом почти совсем не стало… Сейчас, правда, опять стали приходить.

Ваши студенты-практиканты — кто они, какие?

Они разные. Практикой я на «Эхе» руководила последние лет 10–12, до этого никакой системы не было, люди приходили как будто случайно, хаотично, «под должность», под потребность: понадобился новостник — ищем новостника, сначала обязательно внутри радио, среди тех, кто уже работает. Нужен корреспондент — ищем корреспондента. А вот все последние годы была уже действительно какая-никакая, но система: в июле и августе мы принимали на практику студентов. По 15–20 человек в месяц. То есть за лето через нас проходили до 40 человек. И по вузовским направлениям, и «самотёком» — то есть присылали свои резюме, и я по возможности, в разумных пределах, желающих принимала тоже, без всяких направлений. Из других городов в том числе, если у человека было горячее желание и была возможность приехать в Москву на несколько недель. Помочь мы тут ничем не могли, это было на страх и риск практиканта.

Да, и ещё: никакого отбора наши практиканты предварительно не проходили. Я бы, честно говоря, конкурс проводила, предлагала это, но у главного редактора позиция была другая: кто пришёл, тот и пришёл. Может, он и прав. Это как в школе — вот он, класс, с ним и работай.

Чему можно научиться, а что дано будущему журналисту от природы, как вы считаете?

Конечно, чувство слова, чувство текста и голос (если про радио) — это некий исходный набор. Так мы привыкли думать. Ну действительно, если вы не любите писать, не любите говорить, не любите задавать вопросы, задаваться вопросами — какой вы журналист? И ещё несколько чёрточек в характере, без которых я журналиста не представляю: любопытство, мобильность, быстрая реакция, обучаемость.

Помню, летела в Исландию из Брюсселя на саммит НАТО. В самолёте этом было человек сто пятьдесят иностранных журналистов. Нас, из России, всего несколько человек. Какой же это кайф был — смотреть на них! Говорят на разных языках, а по ощущению совершенно родные тебе. Одинаково реагируют, смеются, жестикулируют. Журналист — это характер. И вот если в характере это есть, всё остальное ты пройдёшь, всему научишься. Если хватит терпения, здоровья и здравого смысла. Про здоровье я не случайно говорю: работа на радио ещё и выносливости требует, особенно если это работа ведущего новостей. Смена 8–9 часов, бывают — ночные, бывают экстренные вызовы на работу. Когда смотришь на свой телефон, видишь номер и начинаешь его ненавидеть — и телефон, и номер: ох, сейчас вызовут на смену, кто-то заболел… И так годами. Про голос, дикцию, говор региональный — всё это тоже не приговор, даже если от природы не дано. Желание, упорство, занятия, и ты с этим справишься. Но не за день и не за месяц даже.

Тонкости профессии появляются с опытом. Тогда что вы стараетесь донести до студентов?

Как-то не задумывалась о «тонкостях», это же не школа и не университет. Люди попали в редакцию, многие никогда ещё в редакционной обстановке не оказывались, кстати. Весь этот сумасшедший дом, который показывают в некоторых сериалах типа Newsroom: кто-то бежит по коридору, кто-то кричит по телефону, шеф кого-то в коридоре распекает. Что бы я им ни сказала о «тонкостях профессии», они всё увидят в реальности за эти две недели или месяц. Так что никакой теории. Теория у них в вузах была (у кого-то ещё и потом будет), а тут обстановка, приближенная к боевой. Два обязательных пункта было в первый день: экскурсия по радиостанции, благо она небольшая, всего-то один коридор, и встреча с главным редактором. Он обязательно встречался с каждой группой практикантов, на их вопросы отвечал. А дальше уже со мной: распределение по рабочим местам, расписание, ежедневная практикантская жизнь. Я сразу объясняла, что никаких специальных отделов практики, отдельных кураторов, индивидуального подхода (увы) не будет, у нас попросту нет на это ресурсов. Я же тоже занималась этим параллельно с другими своими обязанностями на радио: новости вела, программы, интервью. Главное, что наши практиканты получали, — это возможность «вариться» в этом общем котле, где и журналисты знаменитые или просто очень хорошие, и гости интересные. А к ним, к практикантам, относились у нас с самого начала как к равным, им это нравилось, мне кажется. Ну и гоняли, конечно. Это, может, и не так нравилось, но точно было полезно.

Подтверждает ли диплом о высшем журналистском образовании готовность работать по профессии?

Нет, конечно, о чём вы! Хотя, опять-таки в последние годы, с журфака МГУ, например, стали приходить люди, которые в смысле навыков подготовлены больше, чем прежде. Умеют монтировать звук. Имеют хотя бы начальное представление о том, как пишутся новостные тексты. Лет пятнадцать назад с этим просто катастрофа была, всё нужно было начинать даже не с нуля, а с минус единицы. Но, кстати, с текстами, с умением их писать — тексты новос­тей, репортажей, вопросы к интервью — с этим и сейчас проблема. С элементарной грамотностью проблема. Говоришь — вот здесь не «о», а «а», а здесь запятой не хватает. Вопрос — а зачем это? Я же на радио пришёл. Не знают имён и лиц современной политики, современной жизни вообще. Это тоже проблема. Всё это набирается, конечно, весь этот опыт, все эти навыки, и набирается быстро, было бы желание. Это вообще ключевой момент, желание.

Общаясь с пишущими журналистами, можно слышать, что в нашей профессии человеческие качества стоят на первом месте, а природные способности — уже на втором. А ваше мнение?

Интересное суждение. Ни с первым не согласна, ни со вторым. Профессионализм — вот что я на первое мес­то ставлю. Это редкое сейчас качество, редчайшее. Профессионализм — это прежде всего набор навыков, как ни скучно это прозвучит. Конечно, для профессионализма в нашем деле и природные способности нужны, и человеческие качества определённые (я уже говорила об этом — характер). А так — вот вроде и человек прекрасный, и способностями природа наградила, а профессионала-то и нет. Скучаю по профессионалам, очень.

От чего бы вы предостерегли своих молодых коллег?

От выгорания эмоционального и профессионального, поскольку ритм работы, её напряжённость таковы, что выгорание очень вероятно. От ощущения, что ты всё знаешь. От желания получить всё и сразу. От фрустрации, если не получил. И то, и другое в журналистике сплошь и рядом. Ты же попадаешь в среду, где крутятся «имена и лица», кажется, только щёлкни пальцами — и ты такой же, как они, даже круче. От звёздной болезни.

Должно ли, на ваш взгляд, отличаться обучение языку журналистов и филологов?

Ну конечно! Филология — это наука всё-таки, журналистика, как я уже сказала, набор практических навыков. Поэтому больше практических дисциплин. Писать, писать, писать! Редактировать! Говорить! Вот это всё — до изнеможения, чтобы потом было легко.

Не тревожит ли вас что-то в сегодняшней языковой ситуации или вы просто наблюдаете за ней? Что вы думаете о языке СМИ?

Большой разговор, не для интервью. Если вы имеете в виду грамотность, то язык СМИ просто отражает общую ситуацию, не очень благополучную, да. И в этом смысле я наблюдаю, куда его «вывезет», язык СМИ. А вот что тревожит — так это «язык вражды», который у нас возродился в последние 2–3 года. Язык ненависти, язык пропаганды. И за этим наблюдаю внимательно, хотя бесстрастное наблюдение мне с трудом даётся. Всё время хочется, как Румате, снять с головы обруч, вмешаться. Но нельзя.

Принято считать, что газетчику в большей степени, чем телевизионщику, удаётся «сохранить себя» в профессиональном и в личностном плане. А что вы скажете о радийщике?

Я уже говорила про эмоциональное выгорание. В этом смысле газетчикам наверняка удаётся лучше сохраниться, при прочих равных. Всё-таки ты больше работаешь с текстами, чем с людьми. Это как врачей сравнивать: одно дело рентгенолог, который просматривает и описывает снимки, другое дело — врач в реанимации или на скорой помощи. Вот радио — это то скорая помощь, то реанимация. И эти постоянные крики «мы его теряем». То гость опаздывает, то соведущего нет, то неожиданная новость свалилась и надо искать комментаторов, то компьютер отключился в неподходящий момент, то ты добежал до студии, но задыхаешься, а микрофон уже включён…

В профессиональной деятельности вы себе не разрешаете — что?

Врать не разрешаю. Быть не в форме. Не готовиться к эфирам. Не проверять информацию. Подставлять коллег. Это, наверное, как в любой работе — с некоторой поправкой на «информационную составляющую» и на то, что радио, как и ТВ, — это всё-таки в некоторой степени сцена, арена. В том смысле, что это публичность, и она обязывает. Насколько оправдана «провокация» в эфире?

На радио, как и на ТВ, есть разные жанры. Есть новости, есть комментарии, есть интервью, есть шоу. Новости, как я люблю говорить, — «математика эфира», строгий жанр со своими законами. В новостях провокации вряд ли нужны, там нужна скорость, нужна объективность, достоверность нужна. Комментарии — жанр уже более авторский, хотя и привязан к новостям. А вот в интервью и особенно в шоу — почему бы и не провоцировать? Не оскорблять, а провоцировать, цеплять, цепляться, раздражать. Всё-таки от шоу ждут эмоций, да и интервью пресным будет без провокационной «перчинки». Так что оправданно, вполне.

На ваш взгляд, в чем смысл журналистской работы?

Ну, во-первых, смысл любой работы — самореализация, правда же? Тебе выдали талант, способности, навыки, возможности — реализуй! Но это в любой профессии так. Журналистика… Мне проще говорить здесь о работе новостника. С информацией вообще всё проще, технологичнее: добудь новость и как можно скорее донеси до потребителя. Сделай это так, чтобы он ахнул! Но чтобы тебе не было за эту новость стыдно, чтобы ты уверен был, что она не фейковая, что она проверена из разных источников, что она хорошо сформулирована. Вот это будет профессионально. Если же глобально — я всё чаще думаю, что «Трудно быть богом» Стругацкие писали о журналистах. Ходит такой человек с обручем на голове, с обручем, в который вмонтировано передающее устройство, наблюдает, не имеет права вмешиваться… И проблемы те же, что у Руматы, возникают время от времени.