Антиэтика в языке СМИ

Случайно включишь ТВ на каком-нибудь юморе или коммуникативном эксгибиционизме вроде всяких бытовых, а то и политических ток-шоу, судебных разбирательств (о «Доме-2» и не говорим), и возникает ощущение, что на голубом экране не осталось ничего, кроме глупости, пошлости, цинизма и агрессии. Здесь, конечно, есть сгущение красок, ведь и каналы, и передачи, и журналисты разные и немало и таких, которые слушаешь с радостью.

Но наше сознание, т.е. сознание массовой аудитории, так устроено, что оценивает явление в целом (не препарируя по темам и каналам) и фиксирует прежде всего отклонения от нормы. И чем их больше, тем больше у них вероятность закрепиться в языковом сознании как черта явления в целом. Таким образом формируется стереотип СМИ, а у кого-то и нормы речевого поведении, поскольку до сих пор, несмотря ни на что, СМИ задают коммуникативный стандарт. Только вот какой?

Предположим, глупость не лечится и поэтому не наказывается, а вот пошлость, цинизм и агрессия нередко становятся поводом профессиональных разбирательств и этических санкций. Но «лечение» тоже помогает не всегда. А жаль. Поэтому сегодня − о некоторых типичных лингвистических пороках коммуникативного поведения в СМИ.

Этика, в том числе и профессиональная (принятая система норм, ценностей и правил, часто неписаных и даже не осознаваемых), не сводится к языковому общению. Но речевое поведение − едва ли не самая важная часть профессиональной деятельности журналиста. Хотя бы потому, что языковое общение, создание и распространение текстов по каналам масс-медиа − это конечная и основная цель его деятельности. Кроме того, все представления о его нормах зафиксированы посредством языка в языковой картине мира. Знание и учёт их в профессиональной деятельности − условие её успешности. О некоторых из этих норм мы временами забываем.

Такова, например, правдивость, истинность, искренность речи журналиста (оставляя в стороне вопрос искажения информации в СМИ в целом, скажем, когда представляется правым тот, кто выигрывает информационную войну, или тот, кто представляется в СМИ как сторона, вынужденная отвечать на агрессию противника). Риторика и теория коммуникации утверждает: в то, что говоришь, надо верить. А не веришь − так лучше промолчи.

«Любая целевая установка речи должна иметь дополнительный аспект нравственности, т.е. исключать сознательную установку на обман, клевету, дезинформацию и зло вообще. Предосудительная с нравственной точки зрения цель приводит к созданию лжетекстов и в конечном итоге к лжекультуре или антикультуре. Человек должен говорить только то, во что верит!» Это, казалось бы, подчёркнуто морализаторское высказывание профессора Елены Зарецкой, одного из самых известных специалистов в области эффективного речевого общения, имеет и технологическую сторону, по крайней мере, в устной речи, по природе многоканальной.

Содержание высказывания здесь передаётся паралингвистическими средствами – мимикой, жестами, интонацией, всем тем, что получило в науке название Body Language, язык телодвижений. Он предаёт говорящего, если тот лукавит, поскольку без специальной подготовки не контролируется сознанием и интерпретируется адресатом как сомнительное, часто тоже бессознательно. Так, стал классическим пример, как в конце 1980-х годов Михаил Горбачёв, рассуждая о необходимости расширения демократии в СССР, делал руками по направлению к себе загребающие движения, как будто собирал что-то. Так что Михаил Горбачёв думал о демократии?

Есть у лжи ещё одно следствие − психологическое: она вызывает у самого говорящего часто не осознаваемое негативное отношение к собеседнику. Часто ложь неизбежна, насколько она оправданна в том случае, пока ответ не найден. Но речевая коммуникация, и прежде всего профессиональная, должна создавать благоприятную атмосферу. Так что лучше всё-таки от осознанной дезинформации воздерживаться.

Язык телодвижений и в этом случае выдаёт, мягко говоря, недружелюбное отношение к собеседнику. Но аксиома русской коммуникативной этики − приоритет слушающего. Далеко не всегда журналист сам умеет выслушать должным образом собеседника, руководить обсуждением, скажем, в многочисленных ток-шоу, а в результате передача больше похожа на птичий базар.

Неуважение к аудитории − этическое следствие диалогов в эфире типа: «Ксюша, ты, когда выпьешь, сразу отдаёшься?» − «Ой, не сразу». − «Дважды дура!» (Программа «Девчата» на канале «Россия 1», 23 апреля 2016 года – ЖУРНАЛИСТ). Даже если это речь, назначение которой − установление и поддержание контакта, как в диалогах музыкальных ведущих РВ со слушателями в момент удовлетворения их заявок, она не может быть сведена к подобному уровню. СМИ, особенно прямой эфир, беспощадны, поскольку обнажают интеллект, культуру и профессионализм. В основе таких диалогов недостаток и того, и другого, и третьего.

Ещё одна коммуникативно-этическая проблема современных массовых СМИ, отражающая характер и противоречия нашего времени,− склонность к эпатажу, скандальности, агрессивность, сосредоточенность на отклонениях от нормы. Это касается как поведения, так и выбора речевых ресурсов. И проявляют они себя по-разному. Но в данном случае обратим внимание на языковую сторону: психологию коммуникативного поведения, ориентацию языкового сознания, форму выражения мысли.

Как психологический мотив, агрессия − самый слабый из аргументов, когда других нет. Интеллектуально она бессильна, и лексикон у неё, как правило соответствующий. Но надо быть искусным оппонентом, чтобы найти способ её нейтрализовать. Проявляется она и в подборе слов, и в ориентации языкового сознания, и на уровне поведения, коммуникативной установки.

Характерно в этом отношении замечание правозащитницы Людмилы Алексеевой: «Я уже давно научилась на самые возмутительные, даже оскорбительные вопросы и реплики отвечать спокойно. Уверяю вас, не потому, что меня это не возмущает. Иной раз просто матерятся! А я выслушаю и говорю: «Напрасно вы так горячитесь, молодой человек. Если говорить по существу, я вам вот что отвечу…» Вот и всё. Очень хорошо действует даже на самых-самых агрессивных вопрошателей» («Агрессия как дурная норма», сайт «радио Свобода»,5 августа 2013 – ЖУРНАЛИСТ).

Провокация − одна из форм управляемой, вежливой агрессии. Ответ на неё − тоже всплеск агрессии, но неуправляемой, о которой сказано выше. Аудитория же запоминает действия вовсе не провокатора, хотя герой дня по сути он. Пример, ставший хрестоматийным: во время прямого эфира Владимир Жириновский плеснул сок в лицо Борису Немцову. Мы это запомнили. А вот то, что до этого Немцов провоцировал Жириновского намеками на сифилис, уже забыли. Неподобающе вели себя оба, но чей авторитет пострадал?

Ориентация языкового сознания на агрессию (причем её мы часто не осознаём, а СМИ культивируют) − поляризация мышления по принципу чёрное – белое, разделение на свой – чужой. В языке последних лет это, в частности, реанимация клише враг народа. Этот термин римского права был инструментом сталинских репрессий, потом долгое время в коммуникации себя не проявлял и был реанимирован в 1990-е годы, но при этом получил уточнения типа враг эстонского/грузинского/армянского и пр. народа и поменял референцию: как враг стала осознаваться власть − Главный врач народа (о бывшем министре здравоохранения Михаиле Зурабове), СБУ были опубликованы списки врагов украинского народа. Согласно этому мему чиновники, политики и госслужащие являются врагами народа.

Последние годы клише враг народа часто переосмысливается иронически и приписывается как элемент сознания чужому: например, на НТВ вышел цикл передач с таким названием (речь, конечно, вовсе не о врагах), Круг врагов народа на сей раз расширили за счёт творческих «предателей» («812», 25.08.2014); Представят нас врагами российского народа, марионетками «вашингтонского обкома» («Новая газета», 02.12.2011), Но психолингвистической сути, доказательства факта поляризации и разделения сознания на свой – чужой это не меняет (кстати, зоопсихологи говорят, что эта оппозиция досталась нам от наших четвероногих предков, вынужденных бороться за жизнь в дикой природе) Да ещё, раз кстати: в обсуждениях передач зрители часто высказываются таким образом: Кудрин – американский агент, враг народа. Урок усвоен.

По пути агрессивного эпатажа, но, возможно, в более сдержанной и мотивированной смыслом текста форме идут и серьёзные средства массовой информации, например, когда в титрах передачи появляется высказывание Никиты Хрущёва относительно Германии: «Мы никогда не примем Аденауэра как представителя Германии. Если снять с него штаны, то можно убедиться, что Германия разделена. А если взглянуть на него спереди, то можно убедиться в том, что Германия никогда не поднимется» («Постскриптум», ТВЦ, 07.02.2010). Насколько и когда приемлема такая форма − вопрос открытый.

Следующая группа проблем связана с речевым этикетом − набором речевых формул, правил поведения и жанров, предписанных в определённых ситуациях. Важнейшая из них − категория вежливости. Как коммуникативная, психологическая, этическая и этикетная категория, вежливость предписывает коммуникантам быть великодушными, сдержанными в выражении негативных эмоций, тактичными, внимательными. Вежливость − это уважение к партнёру по коммуникации.

Собственно этикетные проявления вежливости − это ты/вы обращения, формы имён, формулы приветствия, прощания, реплики или жесты коммуникативной поддержки собеседника во время диалога, ритуальные формулы развёртывания беседы (например, комплимент собеседнику после приветствия или вопрос «Как дела?»), в разной степени категоричные и эмоциональные формулы оценки своей и чужой речи.

Трудности возникают в связи с внедрением в массовую коммуникацию американизированных фамильярных ты-формул, которые далеко не всегда уместны в русской публичной речи, и сокращённых имен типа Тони Блэр вместо Энтони, Ангела Меркель вместо Ангелина. Далеко не всегда это принимается аудиторией (вторичным адресатом, ради которого материал/передача и создаётся). Эта мода не коснулась государственных деятелей (Дима Медведев, Петя Порошенко у нас пока не говорят), но на публичном именовании журналистов и эстрадных артистов отразилась. Но все ли воспримут желательным образом артиста, который публично позиционирует себя как Гоша (Куценко) или Дима (Билан)? Хотя это сущая мелочь по сравнению с врагами народа и мордобоем в эфире.

И последний круг коммуникативно-этических проблем связан со средствами языка, формулировкой мысли. Об этом сказано много и преподавателями, и лингвистами, и самими журналистами. Помимо агрессии называются пошлость, вульгарность, неприличная, оскорбительная форма (вплоть до нецензурной), бюрократизм в языковом выражении, демагогия, осознанный и неосознаваемый, наивный цинизм. Это всё черты и осмысления действительности, и изложения, непосредственно нарушающие этические нормы коммуникации, и большинство из них под запретом этических профессиональных кодексов. Чтобы избежать голословности, несколько иллюстраций.

Пошлость, вульгарность и неприличная форма изложения нередко реализуют себя в осмыслении и представлении действительности в темах биологического, социального и, соответственно, языкового низа: «Конец Путина в устах Березовского» (опальный олигарх собирался сообщить порочащие ВВП сведения), «Чем яйца Фаберже отличаются от яиц Вексельберга?», «Бобик хочет гробик» (о кладбище для животных). Примеры легко может продолжить каждый.

Цинизм изложения также стал этически неприемлемой чертой времени, но в наши дни такая манера изложения часто мотивирована типом издания и целеустановкой автора. В 2009 году в газете «Спид-инфо» Александр Никонов опубликовал статью «Добей, чтоб не мучился», в которой развивал идею «активной эвтаназии» безнадёжно больных детей-инвалидов. Сама мысль чужда нашей культуре, но изложение было вопиюще циничным. В частности, дети-инвалиды назывались бракованными и таким образом в языковой картине приравнивались к негодному товару. Статья вызвала возмущение и аудитории, и журналистского сообщества. Состоялось профессиональное разбирательство, на котором журналист обвинения в цинизме не признал.

Этические нормы никогда не соблюдаются полностью, но существуют как образец, на который в коммуникации следует ориентироваться. Степень расхождения между тем, что есть, и тем, что должно быть, характеризует глубину противоречий времени, и преходящих, и постоянных. Но всё-таки держаться ближе к норме лучше не только с этической точки зрения, но и с коммуникативной: больше шансов быть понятым правильно. И самое последнее: «Авторитет и доверие принадлежат к категориям, которые трудно достигаются, очень легко теряются и практически не восстанавливаются». Это говорит Елена Зарецкая, но мысль эта сквозная для риторики начиная с Древней Греции. А Сократу верить можно.