Правдоустроитель

В феврале исполняется 97 лет со дня рождения писателя Фёдора Абрамова. Одного из наиболее ярких представителей «деревенской прозы» позднего советского времени, неутомимого летописца северной деревни, которую он умел видеть и любить без прикрас, трибуна-правдоискателя, не раз поплатившегося за свою принципиальность. Недавно возрождённая постановка эпопеи «Братья и сёст­ры» в Малом драматическом театре Санкт-Петербурга показала, что художественные тексты, написанные в глухие годы застоя, не потеряли свежести и остроты, будят мысль и чувство зрителей, в том числе и самых молодых. Удивительно, но и публицистика Абрамова, занимавшая значительное место в его наследии и увидевшая свет во всей полноте (как и многие не опубликованные при жизни тексты, в том числе главный труд — «Чистая книга»), благодаря самоотверженным усилиям вдовы писателя Людмилы Крутиковой-Абрамовой не утратила актуальности. Более того, перечитывая сегодня горькие заметки и раздумья о судьбе станы, написанные в разные годы, задолго до перестройки и современной трансформации, понимаешь, что они имеют непосредственное отношение к сегодняшним реалиям.

Предлагаемый текст основан на выступлении в Верколе, на родине писателя, на очередных Абрамовских чтениях.

Проект длиной в половину жизни

Я бы хотела посвятить это выступление памяти моего научного руководителя Анатолия Бочарова, фронтовика, профессора, создателя кафедры литературно-художественной критики и публицистики на факультете журналистики МГУ, автора многих книг. То счастье, которое выпало мне, — погрузиться в мир творчества Фёдора Абрамова — его стопроцентная «вина». Это он предложил мне взять тему «Публицистика Фёдора Абрамова», о которой я, аспирантка, знала немного. Читала и любила прозу, восхищалась театральными постановками — но публицистика.

Получилось так, что для меня работа над диссертацией стала очень важным личным проектом, растянувшимся на годы.

Двадцать семь лет назад я впервые приехала в Верколу. Потом бывала ещё пару раз вместе с вдовой писателя Людмилой Крутиковой-Абрамовой, встречалась с людьми, которые помнили писателя, и уже после защиты диссертации, работая в отделе литературы журнала «Огонёк», приезжала в Верколу вместе с фотографом Марком Штейн­боком, мы опубликовали большой иллюстрированный очерк, получивший много откликов. Абрамовская страсть к справедливости, стремление к правде, какой бы горькой она подчас ни была, уважение к личности были очень близки читателям в те годы.

Не будет преувеличением сказать, сегодня его слово звучит ещё более актуально. Более того, перечитывая статьи, очерки, дневниковые заметки, переписку, не устаёшь удивляться тому, что он не только предвидел и провидел многие болевые точки современности, но и дал чёткие и ясные ответы на многие вопросы, мучающие нас сегодня.

Вчитайтесь в его строки — Абрамов как будто участвует в современной дискуссии и продолжает стыдить, убеждать и призывать к активным действиям на благо людей и всей страны немедленно, не откладывая. Это неоспоримое подтверждение того тезиса, что публицистика как форма отнюдь не сиюминутна и не привязана исключительно к историческому моменту, но есть особая и очень важная составляющая литературного дискурса.

«Не могу молчать!»

Публицистика, как и вся литература, говорит о проявлениях человеческой сущности, об основах бытия, о непреходящих драмах и конфликтах. В российской литературной традиции публицистика занимала существенное место, опираясь изначально на обличительный пафос Аввакума и Толстого. «Не могу молчать!» — эти хрестоматийные слова определяли её основной смысл и импульс. Писательская публицистика обостряла базовые гуманистические и гражданские позиции всей нашей литературы — сочувствие к униженным и оскорблённым, уважение к «маленькому человеку» и его достоинству, требование восстановления попранной справедливости, обличение произвола и преступлений без оглядки на чины и звания и безусловная жажда правды.
Фёдор Абрамов и в этом смысле был глубоко укоренён в отечественной традиции. Биографически тоже.

История говорит о том, что публицистам никогда не готовили лавровые венки и придворные покои, их слово раздражало, возмущало, вызывало гнев вершителей судеб. Аввакум погиб на костре. Радищев — в ссылке. Толстого отлучили от церкви…

Писатели советского времени, отважившиеся на прямой разговор о самом больном, о страданиях и нуждах народа, также нередко встречали непонимание и жёсткую критику. Абрамов не исключение. Практически каждое серьёзное его выступление как публициста вызывало бурю. И литературная биография его началась с критической, остро публицистической статьи «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе», опубликованной в журнале «Новый мир» в 1954 году. В ней Абрамов решился обвинить в «лакировке» действительности и неуважении к сельским труженикам не кого-нибудь — увенчанных государственными наградами авторов романов о счастливой колхозной жизни. Это был не просто прямой вызов господствующему стилистическому канону — но и вызов, по сути, всей идеологической доминанте эпохи.

Второе принципиальное выступление Абрамова-публициста — очерк ­«Вокруг да около» (1963 год) — это снова вызов, на этот раз — существующей системе экономического и политического развития. Открытое письмо землякам «Чем живём-кормимся» (1979 год) — это приговор гражданской пассивности, не понятый многими современниками, как писателями, так и простыми людьми, привыкшими все беды сваливать на начальство.

Звать к деятельному добру

«Надо быть не правдоискателем, а правдоустроителем» (Ф.А. Абрамов. Душа и слово. Архангельск, 2011. С. 321), — эти слова вполне могли бы стать эпиграфом ко всему творчеству Абрамова.

Публицистическим пафосом буквально пронизано всё творчество писателя — в текстах романов, повестей, рассказов заметны яркие публицистические фрагменты, авторские отступления, и сам строй повествования обостряет нерв эпохи.

Не сомневаюсь, доживи Абрамов до наших дней, его бы наверняка подвергли не менее острой критике, скорее всего, обвинили бы в недостатке патриотизма или сгущении тёмных красок. Именно поэтому важно читать публицистику Абрамова сегодня — это основа подлинной любви к родине и гражданского служения, пример активной позиции писателя в принципе.

О писательской публицистике в последнее время говорится немало, она прочно вошла в СМИ, захватила интернет, многие романисты и поэты регулярно выступают с эссе, заметками, статьями и памфлетами. В том числе и в социальных сетях. Стоит вспомнить замечание Лидии Гинзбург о «разомкнутости границ» литературы в XX веке, вбирающей в себя всё новые и новые формы, те, которые ещё недавно литературой не считались, — заметки, дневниковые записи, письма, отрывки… Абрамов чутко уловил эту тенденцию и с большим вниманием относился к таким формам, к их истокам в русской традиции, к тем же «Опавшим листьям» Розанова, которые сегодняшние исследователи не без оснований считают прообразом нынешних попыток художественного самовыражения в социальных сетях.

Публикации абрамовских записных книжек (за что низкий поклон вдове писателя) — это не приложение к собранию сочинений, а вполне самодостаточный раздел, состоящий из множества отточенных и ёмких, законченных фрагментов.

Публицистика Абрамова представлена несколькими жанровыми группами. Это литературно-критическая статья, очерк, путевые заметки, выступления перед аудиторией читателей или слушателей и зрителей, интервью, портрет, полемическая статья, дневниковые записи.

Не бояться сказать правду

Самую первую — и сделавшую его знаменитым — статью Абрамов опубликовал в «Новом мире» под руководством главного редактора Александра Твардовского. «Я из того гнёзда, из « Нового мира» Александра Твардовского» («Главное условие искусства — правда», запись выступления Фёдора Абрамова на творческом вечере в ЦДЛ 24 ноября 1974 года), — не раз повторял писатель, подчёркивая свою связь с легендарным журналом. Молодой автор в статье об искажении горькой правды о сельской жизни в образцовых «соцреалистических романах продолжил линию, начатую несколько ранее в журнале Валентином Овечкиным, Владимиром Тендряковым и Гавриилом Троепольским, в основе которой — стремление к реалистическому видению проблем и сюжетов современности. «Я не хочу для своей страны никакой другой власти, кроме советской власти, — заносит Абрамов в дневник в 1954 году, в период завершения работы над статьёй, — вне её для меня нет жизни. Я за неё воевал на фронте и умирал с голоду. Но я хочу, чтобы у нас меньше было ошибок и произвола. Я хочу, чтобы русский мужик жил лучше. Я хочу большой советской литературы» (Архив Ф.А. Абрамова/Письма).

Выступление Абрамова и другие публикации журнала — статьи Владимира Померанца, Марка Щеглова, дневники Мариэтты Шагинян и «Русский лес» Леонида Леонова стали объектом проработочной кампании весной и летом 1954 года, впоследствии — резолюции Президиума Союза советский писателей «Об ошибках журнала «Новый мир» («Литературная газета», 18 августа 1954 года). Так первый шаг в литературе стал, по сути, боевым крещением, которое писатель выдержал с честью — не выступал с покаянными речами, не отказывался от собственного мнения. Есть основания считать статью и своеобразным манифестом литератора-новобранца, определившего в статье и основные принципы литературного творчества. Резкая критика волюнтаризма и презрения к народному опыту, яростное стремление к восстановлению справедливости, исправлению ошибок прошлого, чёткость аргументации, ирония и концептуальность статьи — также принципиальные черты публицистики Абрамова всех последующих лет.

Соперник Солженицына

Выход очерка «Вокруг да около» («Нева», 1963) стал для современников и последующих исследователей таким же знаком эпохи, как публикация «Одного дня Ивана Денисовича» Александра Солженицына.

Солженицын открыл читателю правду о сталинских лагерях. Абрамов рассказал о жизни советской деревни, как она есть. «Еженедельник «Обзервер» считает, что вы — первый после Тургенева русский писатель, который сумел привести в советскую литературу русских живых крестьян», — писал автору зарубежный издатель (Николай Кочуров, «Вокруг до около» Федора Абрамова», «Северный рабочий» 13 июня 2013).

Очерк, как и выступления других писателей-деревенщиков — Яшина, Тендрякова, Троепольского, Можаева и других, подвергал жёсткой критике существующую систему управления в целом, а также указывал на возможные перспективы развития — это поддержка инициативы, доверие руководителям и существующему народному опыту.

Очерк вызвал восторженную реакцию читателей, увидевших в ней прорыв к правде и новому разговору о судьбах страны, его немедленно перевели на несколько иностранных языков. Тем сильнее оказалось негодование руководства. Официальная критика реагировала предельно жёстко, автора обвиняли в клевете на социализм, в прессе появились гневные «письма трудящихся». Появилось и письмо за подписью односельчан («К чему зовёшь нас, земляк?» («Правда Севера», 19 июля 1963 года). Письмо было организовано местным руководством (из бесед автора с Е. Клоповой, А. Постниковой и другими жителями Верколы, 1988). В течение нескольких лет двери редакций и издательств для Абрамова были закрыты. Лишь в 1969 году появился первый положительный отклик на «Вокруг да около», а в последующие годы он был признан одним из лучших образцов жанра.

Пашня живая и мертвая

В центре внимания поздней публицистики Абрамова — проблемы современной деревни. «Новгородский» цикл очерков (в соавторстве с поэтом Антонином Чистяковым) — « Пашня живая и мёртвая», «От этих весей Русь пошла», «На ниве духовной», а также открытое письмо землякам «Чем живем-кормимся». Настоящее и будущее русской деревни, кризис в сельском хозяйстве Нечерноземья волновали писателя неотступно, впервые он сказал о них ещё в 1971 году на заседании Совета по критике, связывая напрямую заботы писателей-«деревенщиков» с современной ситуацией на селе. Эта же тема звучала и в его знаменитом выступлении на Шестом Съезде советских писателей в 1976 году, в интервью прессе, радио и ТВ.

В «новгородских» очерках отчётливо прослеживается перекличка и с «деловой» публицистикой о селе (Юрий Черниченко, Анатолий Стреляный, Леонид Иванов), и с публицистическими выступлениями писателей-«деревенщиков» — Виктора Астафьева, Валентина Распутина, Василия Белова, Бориса Можаева. В них — обилие фактов и статистических данных (как сам писатель говорил, «цифири»), очевидное стремление логически доказать необходимость реформ и предложить их возможное развитие и в то же время — особое внимание к проблемам нравственного самосовершенствования, духовного роста. Не опубликованный при жизни Абрамова очерк «На ниве духовной» посвящён бедственному положению культурной среды Нечерноземья, авторы увязывают проблемы производства и социальной жизни с жизнью духовной.

Славянофил или Западник?

«С давних пор существуют два способа перестройки и улучшения жизни: путь социальных реформ и путь нравственного совершенствования, самовоспитания, которое так усиленно и страстно проповедовал Лев Толстой… Исторический опыт показал, что одними социальными средствами невозможно обновить жизнь… Нужен одновременно и второй способ» (Ф.А. Абрамов «Чем живем-кормимся». Л., 1986. С. 491).

Один из основополагающих тезисов абрамовского наследия — необходимость совместить накопленный человечеством опыт, в том числе опыт Запада и опыт России, во имя будущего развития. «Вся история России XIX века, — пишет он в дневнике 18 марта 1974 года, — это искание путей справедливого устройства народной жизни.

Одни (славянофилы, Достоевский, Толстой) все упования свои возлагали на духовное, нравственное обновление человека. Другие (разночинцы, марксисты) — на социальное возрождение. Задача — воссоединить эти два пути в единое целое. Ибо игнорируя человека, его нравственную природу, нельзя что-то сделать путное, как нельзя достигнуть результатов и противоположным путём. Одно дополнить другим. То и другое решать одновременно» (Душа и слово, с. 331).

Открытое письмо землякам «Чем живем-кормимся» (18 августа 1979, «Пинежская правда») стоит особняком в пуб­лицистическом творчестве писателя. Письмо продолжило долгие и тревож­ные раздумья о современном состоянии народного самосознания, о пассивном принятии любых решений сверху и духовной деградации и адресовано не только землякам, чему свидетельство и многочисленные перепечатки, и большой резонанc. «Молвлено на Пинеге — аукнулось по всей стране» — это было действительно так. Хотя с писателем согласились далеко не все, в том числе и собратья по литературному цеху. Многие сочли несправедливыми упрёки в адрес рядовых тружеников.

Заметки последних лет продолжают эту тему.

Много споров вызвали посмертные публикации, в частности, рассказы «Старухи», дневниковые записи, в которых звучит горькая мысль о том, что сам народ, подвергавшийся чудовищному насилию, самой покорностью во многом потворствовал этому насилию.

Из письма Юрию Оклянскому 30 марта 1980 года: «Я считаю, что в наших мерзостях немалая заслуга и нашего великого народа. И потому я всю жизнь кричу: встань с колен! Оглянись кругом. Не давай всякой сволочи ездить на себе. А ещё я взываю — к активности, к активности! Никто не поможет народу, если он сам не поможет себе. Всякие реформы (а в них, как в воздухе, нуждается страна) возможны только при одном условии — при условии решительного преодоления в низах заскорузлой, застарелой русской болезни-пассивности» (Душа и слово, с. 320–321).

Абрамов всегда считал, что личный выбор человека, где бы и кем бы он ни был, всегда имеет решающее значение. Свой выбор делают Михаил и Лиза Пряслины, свой выбор делает Ананий Егорович Мысовский, свой — герои не законченной при жизни «Чистой книги».

В поздних заметках и выступлениях Абрамов много говорит и пишет о важности образования, о смысле цивилизации, о роли интеллектуалов мира в решении насущных вопросов. Римский клуб, возможности обсуждения и решения проблем экологии, защиты культурного наследия, воздание альтернативы наступающему диктату потребления его определённо интересовали.

В продолжающихся в 70-х и 80-х спорах «неозападников» и « неославянофилов» он занимал принципиальную и уникальную в своём роде позицию. «Задача — объединить всех русских под знамёна демократизма, человечности и братства, — писал он. — Утопия? Может быть, и утопия? Но утопия прекрасная… Писатель должен быть провозвестником идеалов, пусть даже недостижимых, но прекрасных, достаточно широких, которые объединяют всё человечество» (Душа и слово, с. 331).

Абрамов был в равной степени укоренён и в мире Русского Севера и его культуры, и в мире русской классической литературной традиции, и традиции реалистического письма. Для него чрезвычайно ценны были гражданские свободы и достижения прогресса и уникальное наследие мира русской архангельской деревни.

Он не стремился представить крестьянское прошлое «потерянным раем», как и не стремился увидеть в революции исключительно разрушительный смысл. В истории родного края, в истории православия в России, в истории гражданской войны и последующих лет его интересовали прежде всего народные характеры, правдоискатели и «правдоустроители» такие, как он сам. Об этом лучше всего говорит «Чистая книга», за которую также великая благодарность хранительнице наследия и публикатору Людмиле Владимировне Крутиковой-Абрамовой.

Великий русский писатель, чьё творчество и боль за свою страну и наш народ призывали современников проснуться от гражданской летаргии и взять ответственность за происходящее, продолжает нас учить и звать к деятельному добру.