Пропаганда, доверие и точка невозврата

Не настало ли время вспомнить о личном выборе вместо того, чтобы говорить о дефиците доверия к журналистике?

В начале марта увидела свет Совместная декларация о свободе выражения мнения, а также «фейковых» новостях, дезинформации и пропаганде*. Острейший конфликт содержится уже в названии документа: свобода выражения мнений в современном мире вынуждена продираться сквозь «фейки», «дезу» и пропаганду. Декларация — документ большой, и для настоящей статьи в первую очередь важен пункт «а» последнего, пятого раздела («Журналисты и средства массовой информации»):

СМИ и журналистам следует, по мере необходимости, выступать в поддержку эффективных систем саморегулирования, будь то на уровне отдельных секторов СМИ (например, органы по рассмотрению жалоб на работу прессы) или на уровне отдельных органов массовой информации (омбудсмены или «общественные редакторы»), включая введение стандартов, касающихся точности в освещении событий и предусматривающих, в частности, право на опровержение или на ответ в связи с допущенными в сообщениях СМИ неточностями.

…За неделю до появления Совместной декларации, в конце февраля, Общественная коллегия по жалобам на прессу приняла решение № 157 по жалобе Александра Никитина, председателя Правления Санкт-Петербургской ОО ЭКЦ «Беллона», на «репортаж» «Экология под конспирацией», выпущенный в эфир ТК «Санкт-Петербург — Пятый канал». Вот конкретный п. 6. этого решения, доступного на сайте коллегии: «Напоминая о системных признаках пропаганды (политической пропаганды с элементами «языка вражды», по более позднему прочтению), зафиксированных в её решении № 98 от 13 февраля 2014 года, Коллегия выделяет в рассмотренном «репортаже» следующие признаки, отделяющие пропаганду от журналистики:

•   наличие чёткой, подлежащей реализации цели как ожидаемого итога воздействия на «объект», — с определённым изменением (или поддержанием) «картины мира» в его сознании; в идеале — с переведением «наведённого» убеждения в поступок и образ действий;

•   последовательная реализация комплекса задач, каждая из которых не имеет отношения к задачам и базовым функциям журналистики (информировать, просвещать, развлекать);

•   целевой, работающий на жёсткий «сценарий» отбор фактов, активное обращение к дезинформации, там, где это представляется полезным и возможным, манипулирование фактами, статистическими данными, мнениями, включая экспертные, или сдвиг акцентов там, где прямая дезинформация представляется «непроходной»;

•   действие в логике «цель оправдывает средства»; использование средств и методов, сплошь и рядом несовместимых с такими ценностями, как честность, правдивость и т.д.;

•   присутствие (обнаружение, создание, доработка) «образа врага»; внесение в массовое сознание и поддержание в нём разделения на «мы» (правильные, с истинными ценностями, с настоящей правдой) и «они»: с отрицательным набором по тем же позициям. (Предельно четкое разделение встречается обычно в пропаганде «лобовой», ориентированной на достаточно примитивного адресата усилий пропагандиста);

•   апелляция преимущественно к эмоциям, к чувствам, а не разуму;

•   игра на страхах, предубеждениях, фантомных болях; активное использование историй о злодеяниях и зверствах; широко распространённый рабочий приём — сообщение о жестокости, насилиях;

•   работа «под прикрытием журналистики», стремление играть или выполнять роль первичного источника новостей.

По совокупности этих системных признаков Коллегия относит материал «Экология под прикрытием» к пропагандистским, а жанр, в котором он реализован, отграничивает кавычками («репортаж») от жанра тележурналистики, в привычных формах которого выстроен оспоренный заявителем материал.

Коллегия считает, что речь в данном случае идёт не о недостаточном профессионализме конкретного тележурналиста, а о том, что представители конкретной телегруппы, отсняв всё нужное и отсеяв лишнее, сформировали пропагандистский продукт, обладающий известными искомыми качествами. То обстоятельство, что продукт этот сотнями тысяч граждан может быть принят за журналистский, напоминает, помимо прочего, о существенном запаздывании в России начатков медиаграмотности».

Простите за длинную цитату. Она была необходима. Ведь никакое возмущение по поводу расползания пропаганды в наших СМИ и перегруженности их «бинарными» медиапродуктами не может быть воспринято всерьёз без установления критериев, помогающих отделять доброкачественный медиапродукт, журналистику, пусть и невысокого качества, но опирающуюся на профессиональные стандарты, на профессиональную этику, от медиапродукта злокачественного, несовместимого с журналистикой. Пусть и представленного в привычном для журналистики формате.

Коллегия такие критерии предложила, уточнив, что речь идёт не о пропаганде вообще, а о политической пропаганде с элементами «языка вражды». И руководствуется ими, когда сталкивается с сомнительными текстами.

Часто ли Коллегия приходит к такого рода выводам? Если обратиться к шестидесяти одному решению, принятым Коллегией за последние три года, то можно увидеть, что жалоб, в результате рассмотрения которых журналистский текст признали пропагандистским (в упомянутом выше прочтении понятия «пропаганда»), не так уж и мало — одиннадцать. Без малого — каждая пятая жалоба, со всё более заметным сокращением интервалов между ними, «просветов» на обычные информационные споры.

Возвращаясь к «документу 4-х», стоит выделить в нём наиболее актуальное именно для сегодняшней России:

…осознавая преобразующую роль Интернета и прочих цифровых технологий, которые как позволяют получить ответ на дезинформацию и пропаганду, так и способствовать их распространению, в содействии способности граждан получать и распространять информацию и идеи.

Сожалею, что пропускаю без анализа раздел «Общие принципы» «документа 4-х», содержащий оценки, формируемые в логике «правомерны — неправомерны — недопустимы». Этот раздел посвящён ограничениям на свободу выражения мнений, которые могут вводиться для достижения конкретных целей (для пресечения пропаганды ненависти по определенным признакам), и ответственности посредников за контент третьих сторон, и защите частных лиц от привлечения к ответственности за простую переотправку сообщений через интернет, и предписываемому некоторыми государствами блокированию веб-сайтов, и внедрению систем фильтрования контента. Смотрите, сравнивайте картинку с жизнью, обсуждайте.

Из раздела «Нормы, касающиеся дезинформации и пропаганды», произвольно выделю, в надежде на будущую дискуссию, две позиции. Первая — не должен применяться — как противоречащий международным правилам, касающимся ограничения свободы выражения мнения,— «общий запрет на распространение информации, основанный на туманных и двусмысленных идеях, включая запрет «фальшивых новостей» или «необъективной информации». Причина понятна: свобода выражения мнений не должна быть ограничена в логике «хотели как лучше». Вторая, которую, как говорится, легко принять головой и трудно сердцем, состоит в следующем:

Бороться с «фейками» можно, только их разоблачая и предотвращая их появление с помощью трёх социально-общественных «субъектов». Первым можно назвать общественные организации, специализирующиеся на системном, в идеале — квалифицированном, и при этом именно общественном противостоянии вранью, дезинформации в новостях. Под вторым можно представить редакции СМИ и журналистов, понимающих, что осмысленная защита свободы слова и свободы выражения мнений и в этом направлении также означает убережение, сохранение их профессии, дела, рабочего места и хлеба в том числе. Ведь выброс любого «фейка»
через СМИ означает сужение территории свободы слова и свободы выражения мнений, утрату доверия к СМИ и/или опасное искажение представления об этих свободах у граждан. Третий «субъект» — это государство, владеющее СМИ и осуществляющее определённую информационную политику.

К государствам обращён конкретный пункт «нормативного» раздела Совместной декларации… Он звучит следующим образом:

Представители органов государственной власти не должны делать, поддерживать, поощрять или содействовать дальнейшему распространению заявлений, которые, как им известно или должно быть по разумным соображениям известно, являются ложными (дезинформация) или которые наглядно демонстрируют беззастенчивое пренебрежение поддающейся проверке информации (пропаганда).

Сказать по правде, огорчён только что приведённым прочтением понятия «пропаганда»: не просто переупрощённым, но затеняющим суть явления и процессов, им порождаемых. Это реплика: понимаю, что здесь — не время и не место для вступления в спор с серьёзным документом.

Но вот для чего место и время: для оценки наших, российских ресурсов по части борьбы с пропагандой, использующей дезинформацию и замечательно легко производящей «фейки».

Рассчитывать ли всерьёз сегодня на государство как институт противостояния пропагандистскому контенту и усилиям по его непрерывной выработке? Мой ответ — нет, никаких иллюзий на этот счёт быть не может. Пропаганда, оперирующая «образом врага», в настоящее время рассматривается государством как сильный, эффективный,
сравнительно дешёвый и достаточно универсальный инструмент влияния, формирования определённой «повестки дня» в массовом сознании. Это личное ощущение, но устойчивое, подкрепленное опытом и каждодневной практикой. Поэтому такой, например, пассаж Совместной декларации прочитывается как сказка:

Государствам следует обеспечить наличие сильных, независимых, опирающихся на достаточные ресурсы общественных средств массовой информации, деятельность которых определяется чёткими задачами служения интересам общества в целом, а также установления и поддержания высоких стандартов журналистики.

Рассчитывать ли на общество? Скорее, всё же нет, чем да, причём не только в короткой временной перспективе. Пропаганда въедается, потихоньку перестраивает сознание человека, его представление об окружающем мире. Какое-то время назад, наблюдая всплеск отечественной пропаганды, я готов был поддержать версию: пропаганда выключится «по щелчку», но затуманенное пропагандистами сознание «щелчками» не отключишь, в нормальное, критическое положение из мифического не переведёшь. В частности же могу предположить, что любая общественная инициатива по отслеживанию тех же «фейков» и достаточно системному их разоблачению наткнётся на активное сопротивление: почти наверняка формально — не со стороны государства.

Рассчитывать на редакции СМИ и на самих журналистов? Да вроде бы тоже особых оснований нет: те, кто живут пропагандой или уживаются с ней, вряд ли переменятся. Не сомневаюсь в том, что задаваемый Совместной декларацией… рабочий ориентир («органам массовой информации следует рассмотреть вопрос о включении в новостные программы материалов с критическим разбором случаев дезинформации и пропаганды сообразно их контрольной функции в обществе, особенно в ходе выборов и в связи с дискуссией по вопросам, представляющим общественный интерес») будет благополучно, вероятнее всего, с усмешкой пропущен владельцами такого рода СМИ мимо глаз и ушей.

Но вот вопрос: а те, кто в профессии и не уживаются с пропагандой? Они и дальше будут жить, уклоняясь от взгляда в зеркало? И как долго большинству из приличных людей и хороших журналистов удастся существовать молча, не вступая в содержательную дискуссию о самих себе и коллегах, наблюдая, как расползается ткань родной, именно журналистской профессии?

В Кодексе профессиональной этики российского журналиста есть простая, но ведь и куда как сложная позиция, напрямую корреспондирующаяся с одной из статей Закона РФ «О средствах массовой информации»: журналист отказывается от задания, если выполнение его связано с нарушением принципов, содержащихся в его профессиональном кодексе.

Не могу подсказывать профессионалам, давно находясь вне цеха. Спрашиваю как человек, раз за разом рассматривающий информационные споры, в которых пропаганда обнаруживается как уже заместившая журналистику. Может быть, настало время вспомнить об этой простой, личной позиции, вместо того чтобы в тысячный раз говорить о дефиците доверия к журналистике?

Для человека, «спутавшего» ремесло пропагандиста с журналистской профессией, важно не только увидеть эту точку, но и, определив своё состояние в этой точке как нездоровье, найти силы вернуться.