Мы ковали Победу в битве на Волге
|
Игорь ГРЕБЦОВ, ветеран битвы под Сталинградом
Сержант И.Гребцов.
Рис. Ю.Сухотинского из газеты
“Боевая красноармейская”
от 21 мая 1943 г.
Когда бывает особенно трудно и невеселые думы обуревают меня, я достаю из письменного стола пожелтевшую от времени тетрадь, прошедшую со мной от Волги до Дуная в сороковых-пороховых. В ней наряду с написанными мною тогда еще далеко не совершенными стихами на отдельном листе наклеены фотографии малых размеров, на которых запечатлены мои фронтовые друзья-товарищи по 176-й отдельной роте связи, а позднее и по газете 252-й Харьковско-Братиславской Краснознаменной орденов Суворова и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии “Боевая красноармейская”, куда меня перевели в 44-м году на должность военкора.
Вот и сейчас, в канун 60-й годовщины Сталинградской битвы, я снова потянулся к этой тетради, чтобы освежить в памяти то, что пережил и что видел со своей высотки младшего сержанта в период оборонительных и наступательных боев. Мне не довелось видеть августовскую варварскую бомбардировку фашистской авиацией Сталинграда, растянувшуюся по правому берегу Волги на многие десятки километров. Наша дивизия в это время на Урале готовилась к погрузке в эшелоны, чтобы двинуться на юго-запад, к Сталинграду. Уже в осенние дни она влилась в 66-ю армию, занимавшую оборону северо-западнее города на великой русской реке. Наша 66-я соприкасалась с правым флангом армии Чуйкова. Но очевидцы того кромешного ада рассказывали, что буквально за один день город был разрушен, взорваны емкости с горючим, из которых бензин хлынул в Волгу. Река горела, горело все, что могло. 23 августа в Сталинграде погибло более 200 тысяч мирных жителей.
Впервые я, что называется, “понюхал пороху” в районе Грачевой балки. Глубокий и широкий овраг простирался на несколько километров вдоль фронта. Выберешься из оврага наверх – начинается сравнительно ровное поле, на котором и происходили жаркие бои. Впереди был район, получивший название “танковое поле”. Подбитые во время боев стальные машины, как наши, так и немецкие, и дали повод к такому названию. Вот туда-то, на наблюдательный пункт, и следовало нам дать связь, обеспечивая ее бесперебойную работу и днем, и ночью.
Здесь, в районе Грачевой балки, закалялось и крепло наше боевое товарищество. Не знаю ничего прочнее фронтовой дружбы, когда и кусок хлеба пополам, и самокрутка на двоих, а если потребуется, и жизнь за друга… Каждый из нас, конечно же, понимал, что бои у Грачевой балки будут жаркие, о чем свидетельствовал зачитанный нам приказ Наркома обороны И.В. Сталина № 227, получивший название “Ни шагу назад!” Чувствовали, что кто-то из нас там, впереди, возможно, сделает свой последний шаг.
Свой последний шаг уже вскоре после вступления нашей дивизии в бои сделал мой друг сержант Василий Перевозчиков. Никогда не изгладится в памяти чувство, охватившее меня в связи с этой потерей. Среди нас, связистов, Вася вроде бы и ничем не выделялся. Разве только тем, что всегда был сосредоточенным, порой даже молчаливым. Был он с Урала, где мы и познакомились и подружились. Алеша Агеев, Георгий Пушкин, Павел Живодеров, как и я, – сибиряки. Перевозчиков – уралец. Словом, для нас вроде бы землячок.
Внешне дела у воинов-связистов выглядят будничными. Размотал, редко, чтобы не под обстрелом, катушку провода, устроился поудобнее в траншейке, подключил телефон и налаживай себе работу связи. Но снаряды и мины не спрашивают разрешения, где рваться. Рвутся и там, где проложена тобой “нитка” связи. И тогда…
– Перевозчиков, на линию!..
– Кузьменко, устранить порыв!
И Василий Перевозчиков, и Владимир Кузьменко где ползком, чтобы не достали пули, а где и бегом, если складки местности позволяют, отправляются на линию связи, находят обрыв, соединяют провод и проверяют, нет ли еще где нового обрыва…
В тот день я возвращался с наблюдательного пункта на краткий отдых в Грачевую балку. Где-то в середине пути и повстречался с идущим, как всегда, по линии связи Василием Перевозчиковым. Поздоровались, поговорили о том, о сем. Вид друга был неважным, он был сильно удручен. Протянув руку, он буркнул:
– Ну, прощай…
– Почему прощай – до свиданья, – ответил я.
Мог ли я подумать тогда, что, вернувшись в балку, узнаю о гибели своего товарища.
– Только что сообщили с НП: осколком снаряда убит Василий Перевозчиков, – с трудом произнес Дмитрий Филатов. О самом Дмитрии я расскажу ниже.
Эта весть больно ударила по сердцу. Припомнилось его последнее “прощай”. Неужели предчувствовал? Долго еще казнил я себя: почему не задержал друга на минуту-другую разговором? Может, и не попал бы именно под этот снаряд…
А между тем томительно потянулись тяжелые дни и недели. Дивизия, выполняя поставленные задачи, предпринимала попытки отбросить немцев к станции Гумрак, в районе которой находился аэродром фашистов. Но они не приносили желаемых результатов. Немецкая же “рама” – самолет-разведчик, как по расписанию, утром появлялась над нами, что-то высматривая. Значит, жди “гостей” – бомбардировщики. И они появлялись, бомбили наши позиции, а под конец сбрасывали продырявленную металлическую бочку. Она, с душераздирающим воем, вызывая страх, устремлялась к земле. И так каждый день.
В конце октября командованию фронта стало известно, что в район соседней с нами армии Чуйкова, прижатой к берегу Волги, противник перебросил свежие силы. Естественно, обо всем этом я со своей сержантской высотки и знать-то тогда не мог. Узнал уже после войны, когда стал знакомиться с военно-исторической литературой о Сталинградской битве.
Выходило тогда, что над соседней героической армией нависла угроза. Командир роты связи майор Макаров приказал мне и Владимиру Кузьменко подготовить две хорошо проверенные катушки кабеля и быть неотлучно на НП. Что-то готовилось. Но что? Это “что” стало известно заполночь. Предстояла внезапная ночная десантная операция в сопровождении танкового полка. Мы с Кузьменко должны были тянуть “нитку” связи. Первым разматывал свою катушку Владимир, оставшийся дежурить с телефоном в траншее переднего края немцев, которая была ими оставлена в результате стремительной атаки танков и десантников. Вторую катушку разматывал я. Где-то далеко-далеко справа шел бой. Немцы вынуждены были ввести во встречный бой с нами и соседями резервы, предназначавшиеся для того, чтобы спихнуть в Волгу 62-ю армию генерала Чуйкова.
Всю ночь и на нашем участке, правее, шли ожесточенные бои. Как мы, так и немцы несли большие потери. Я в ту ночь получил легкое пулевое ранение в руку. Кость, к счастью, не была задета. Санинструктор Годовых извлек пулю, перевязал руку. Здесь я в скобках замечу, что мы часто встречались с ним, в том числе и после войны. А сравнительно недавно я написал “Балладу о санинструкторе”, напечатанную в моей книжке стихов “На фронтовой поверке”, посвященную Андрею Кондратьевичу Годовых, начинавшуюся такими словами:
Друг, Кондратьич, присядем рядом,
Вспомним прежние времена,
Как прикладом и как снарядом
Нас испытывала война…
Однако повторюсь: ночная десантная операция преследовала единственную цель: оттянуть на себя часть свежих резервов немцев. Огромной ценой она была достигнута. Поэт Сергей Тельканов, с которым мне позднее довелось работать в “дивизионке”, в стихотворении “Грачевая балка” писал:
Война здесь тогда обошлась с нами круто,
Швыряла в нас тонны свинца и тротила.
Почти полдивизии за трое суток
Она, как бурьян, беспощадно скосила.
В начале ноября нашу дивизию вывели во второй эшелон, чтобы пополнить. А дальше ее, как участвовавшую в наступательной операции, ночами, скрытно от немецкой авиации, пешим порядком должны были перебросить на север в район станицы Клетской, что в 170 верстах от Сталинграда. Отсюда и началась наступательная часть Сталинградской битвы.
Уже по пути к Клетской, расположенной на Дону, меня вызвали на КП дивизии. Нас, человек двадцать, построили, и командир дивизии вручил каждому награду. Я получил медаль “За боевые заслуги”, мой новый товарищ Андрей Годовых, вынесший с поля боя многих раненых, – орден Красной Звезды…
И вот рассвет утра 19 ноября 42-го года, ставший, как отмечают историки, началом нашего победоносного наступления, внесшего окончательный перелом в ход Великой Отечественной. Оно было и морозным, и туманным, что затрудняло действие нашей и немецкой авиации, которая еще господствовала в воздухе. Рано утром заговорил “бог войны” – артиллерия.
Что мне запомнилось в то утро? Перед нами за Доном, на дальних высотах, оборону занимали румыны, на головах которых были высокие бараньи папахи. Артогонь, продолжавшийся, если память не изменяет, более часа, одних немцев поверг в бегство, а другие, напротив, с поднятыми руками стали сдаваться. Танковые же части, наступавшие как севернее, так и южнее Сталинграда, к 23 ноября замкнули кольцо вокруг 330-тысячной немецкой армии в районе Калача.
Один за другим мелькали хутора, которые освобождала наша дивизия, входившая то в 65-ю армию генерала Батова, то в 21-ю – генерала Чистякова. Такова уж судьба фланговых дивизий: любой фронтовой маневр перебрасывает их из одной армии в другую… Назову лишь некоторые: Платонов, Цимлянский, Верхне-Бузиновку, Вертячий, Песковатку, Илларионовский. Мне к этому времени присвоили очередное звание сержанта, приняли кандидатом в члены партии, но я оставался комсоргом роты. А между тем шел декабрь. Сумерки холодного вечера сгущались. Приближалась ночь. Я дежурил на командном пункте роты. Командир Макаров вызвал сержанта Пустовитова и уже упомянутого мною рядового Филатова:
– Необходимо дать связь… – и майор объяснил куда… Тут следует отметить одну особенность наступательной операции Сталинградской битвы: немцы, отступая, цеплялись за населенные пункты, а мы вынуждены были располагаться в продуваемой всеми ветрами степи. Обжигали эти ветры и нас – боевых связистов.
Итак, Пустовитов и Филатов уже заполночь потянули связь. Ветер дул в лицо. И Бог весть почему связисты, как выяснилось потом, потеряли направление и взяли чуть правее того места, где находилось подразделение одного из полков, которому и нужна была связь. Они очутились перед едва угадывавшимся во тьме домом на краю какого-то хуторка. Это, естественно, насторожило связистов. Они залегли и стали прислушиваться. И вот встречный ветер донес до них голоса. То были немцы. Стало ясно, что они вышли не туда. Что делать? Решение пришло мгновенно: отползли метров на триста-четыреста, подключили телефон и стали сообщать на командный пункт: вот, мол, где мы, связисты.
Майор Макаров, узнав, что его связисты находятся неподалеку от хуторка, занятого немцами, пригласил к телефону находившегося на КП командира артиллерийского полка.
– Как далеко вы сейчас находитесь от хутора? – спросил он Пустовитова.
– Метрах в четырехстах. Может, чуть больше.
– Хутор у нас пристрелян. Сообщите, где разорвутся снаряды.
Первые снаряды разорвались на правой стороне хуторка. Пустовитов, ставший корректировщиком, тут же сообщил об этом. Следующий залп был точен. Послышался сильный взрыв. Видимо, снаряд попал в склад с боеприпасами. В бой вступили пехотинцы, и к утру немцы из хуторка были выбиты. За этот бой связисты были отмечены медалями.
В начале нового, 43-го года командование Донским фронтом предъявило окруженной группировке немцев ультиматум. 10 января срок возможной капитуляции немецких частей истекал. Отказ капитулировать означал продолжение военных действий по ликвидации армии Паулюса. Бои возобновились. Однако попытки склонить противника сложить оружие имели место и в зоне действий нашей дивизии, о чем мне уже в послевоенные годы на одной из встреч ветеранов-однополчан поведал бывший инструктор политотдела дивизии по работе среди войск противника Семен Иосифович Драбкин:
– Меня вызвал командир дивизии полковник Анисимов и, как хорошо владеющему немецким языком, дал указание возглавить группу парламентеров. Нам вручили мандат на проведение переговоров от имени командующего 21-й армией генерала Чистякова и инструкцию об условиях капитуляции. Войскам дивизии была дана команда прекратить огонь. С белым флагом мы добрались до переднего края противника. Подойдя к окопу боевого охранения, я в приказном тоне обратился к находившимся в окопе немецким солдатам: “Я капитан Драбкин, проводите меня в штаб”. Нас встретили два офицера. Один из них, обращаясь к другому, видимо, старшему, заметил: “Какие могут быть с ними разговоры, есть приказ генерала Шмидта – выстрел в затылок”. Однако старший ответил, что их дело – доставить нас в штаб. Нам завязали глаза и проводили в штаб. Немецкий полковник принял наш мандат и инструкцию. Результата мы ожидали в течение часа. Наконец полковник, ездивший с докладом в штаб группы войск, вручил нам конверт с ответом… На следующий день, 28 января, войска дивизии принимали капитуляцию противостоящих частей противника.
А 30 января подразделения нашей дивизии, сломив сопротивление гитлеровцев, вели бои с разрозненными группами на северо-западной окраине Сталинграда, освобождая улицы города. Мелкие стычки продолжались и на следующий день и окончательно завершились 1 февраля.
Абсолютная тишина наступила утром 2 февраля 43-го года. Тысячи и тысячи орудий и минометов молчали. Это была великая наша победа. Что можно добавить к этому? Разве то, что солдатам и офицерам дивизии за успешные боевые действия по окружению группировки врага и активное участие в ее разгроме дважды Верховным Главнокомандующим объявлялась благодарность. И еще: не настало ли время вернуть городу на Волге его гордое имя? Нет города-героя Волгограда. Есть город-герой Сталинград.
