Чаще всего именно явное становится тайным |
Владимир МОНАХОВ
Наш журнал по давней традиции печатает наряду с материалами на злобу дня и “памятки для себя”, которые за годы работы пишут, что называется, в стол. Одна из таких публикаций (ветерана “Московского комсомольца” В. Черняка “На виду у жизни”, “Журналист” № 9, 2002 г.) “зацепила” собкора иркутской областной газеты “Восточно-Сибирская правда” из Братска Владимира Монахова. И он прислал нам “памятки для себя”, с провинциальной скромностью добавив: “Если сочтете их небезынтересными, буду рад”. Мы сочли присланное очень даже интересным. Более того: в который уже раз убедились, что такого рода “памятки”, сделанные когда-то, нередко читаются как написанные сегодня.
Еще Декарт заметил, что поэты, не обремененные доказательствами, делают гораздо больше открытий, чем ученые, которые вынуждены все время свои прозрения подтверждать опытами и наблюдениями. Мне давно кажется, что простые люди прозорливее многих ученых. Они задолго знают такие истины, которым лишь много лет спустя ученые находят объяснения, причем чаще всего пытаясь опровергнуть заблуждения простых людей.
* * *
– Что вы думаете о реформах, которые проходят в нашей стране?
Такой вопрос задавали журналисты людям на улицах. Задали его и мне.
– Реформы можно считать сбывшимися! – сказал я.
– Это как? – удивились опрашивающие. – Ведь все думают наоборот.
– А вы вспомните: в начале перестройки мы все хотели, чтобы на полках магазинов лежала колбаса. Колбасы и другого продукта теперь навалом.
– Но ведь у людей мало денег, чтобы все это купить!
– А вот про деньги, когда начинались реформы, никто не вспоминал. Все говорили только о колбасе, а колбаса теперь есть!
* * *
Давно замечено, что любая научная задача становится решаемой, если одним из неизвестных выступает Бог. Чем больше об этом размышляю, тем больше укрепляюсь в мысли, что религия и наука родственны. Не случайно у современных мыслителей возникло предположение, что религия – это не эволюционный продукт спонтанного, стихийного мышления, а плод чьих-то научных изысканий, изложенных в виде веры, главный смысл которой – бессмертие. К бессмертию, кстати, стремится и современная наука. Поэтому церковь я рассматриваю как лабораторию неба,
* * *
Один человек во мне по утрам идет в сферу материального производства – его одобряют государство, жена и дети. Другой человек во мне вечером возвращается домой – его ждут дети, жена и терпит государство. Третий человек во мне ложится смотреть снвидения – его осуждают все за эгоизм. Четвертый человек во мне все это знает, но ценит сновидения больше, чем жену, детей и особенно государство. Но никак не решается вывесить над кроватью плакат: “Да здравствует 1-я годовщина вечности!” Для этого нужен пятый человек, но он не успевает родиться из-за частых моих пробуждений.
* * *
Из окна моей кухни я наблюдаю эпоху масс. Главный литературный жанр – лозунг, главный полемический прием – демагогия, главный инструмент всеобщего охвата – телевидение.
Синтезированные, они дают гулливеровый плод затуманенного воображения – культуру для бескультурных. Попробуйте возразить их реальным, а особенно вымышленным героям. Сразу напрягутся мускулатурой всех средств массовой информации, чтобы дать высоколобым смертельный идеологический бой. Остерегайтесь смеяться над ними, ведь вы покушаетесь на их непрерывно оплодотворяющуюся совокупность согласия, где легко вьет гнезда порнобизнес, а нечитанным остается Марсель Пруст. Имея скудный словарный запас, они больше всего негодуют на оскорбление словом, особенно теми словами, смысл которых им непонятен. И, когда эмоциям не хватает лексического запаса, в ход идут камни. Не заблуждайтесь: массы вы никогда не сделаете собой, а вас они в любую минуту опустят до себя. Не верьте, не надейтесь на свои необыкновенные способности: вам не удастся пронести культуру в будущее раньше, чем туда просочится невежество освобожденных масс. Теперь я знаю, теперь я убежден: культура в прошлом, в будущем – пока одно невежество. И с этим ничего не поделаешь. Когда рождается новое знание, то одновременно рождается и новое незнание, которым в первую очередь овладевают массы.
* * *
Нам настойчиво внушают: настал очередной духовный кризис. Милые мои глашатаи заблуждений, очередного не бывает. Духовный кризис – это вечное состояние человечества. Ибо зачем тогда людьми придуман Бог? Христос и Сократ, Данте и Рублев, Пушкин и Достоевский, Дали и Бродский – везувии неутихающего духовного кризиса. И никакое материальное богатство, к которому так усердно стремятся люди, не погасит его. Как только нам удастся преодолеть духовный кризис, тут же наступит конец человечеству. Недаром в апокалиптическом способе мышления прочитывается оплодотворяющая сила возрождения. Поэтому оптимисты и в падении видят полет, а в гниении – горение, только очень медленное.
* * *
Если бессмыслицу поставить вне закона и автору под барабанный бой отрубить голову, то бессмысленность, обагренная кровью, наполнится смыслом страдания. И тогда под ее знамена встанут миллионы людей, чтобы первым делом захватить власть и начать казнить тех, кто не сумел понять смысл бессмыслицы. Недаром смысл ищет форму, бессмыслица – содержание.
* * *
Писать в России о дурной погоде – такое же государственное преступление, как посягать на власти предержащие. Поэтому наиболее высоким достижением угодливости государству я считаю незатейливые поэтические строки “У природы нет плохой погоды”, хотя и сказаны они совсем по другому поводу.
* * *
Народ живет при любом режиме. Каждый режим погибает без народа.
* * *
Сторож – самая массовая профессия: каждый себе охранник чувства собственного достоинства.
* * *
Всех возмущает отмывание преступных денег. Но меня больше всего возмущает отмывание бескультурья, которое в принаряженном виде встраивают в культуру, используя методы генной инженерии. Бескультурье, нападая на душу при помощи телевидения, ставит ценности культуры только в зрелищный ряд потребления, искусство приобретает статус бытового обслуживания.
Уже и слово “бескультурье” заменили, используя трансплантацию, на слово масс-культура. Не удивлюсь, что на новом витке цивилизации ее объявят народной культурой. Хотя давно известно: народ никакой культуры не создает. Он только выбирает то, что преподносят наиболее талантливые. В бескультурье, что ни выбирай, все безнадежно.
* * *
Революции всегда направлены одновременно за и против человека. Против человека, который уже есть. Но за человека, который еще будет. И удивительное дело – всегда находятся люди, желающие жертвовать собой во имя того, что, может, вообще не появится. Не появится никогда, если инстинкт самосохранения утратит большинство, считающее долгом пожертвовать своей, а иные и чужой, жизнями.
* * *
Пресса и должна быть продажной, а непродажными должны оставаться журналисты, если у них на это достаточно средств. Поэтому в мире существует три принципа журналистики. Первый: к чьим воротам привязан, за того и лаешь. Второй: хлеб-соль ешь, а правду-матку режь. И третий: не пей из колодца, в который еще захочешь плюнуть. Каждый выбирает принцип по себе, но чаще пользуется всеми тремя одновременно, в зависимости от обстоятельств.
И что же мы имеем в результате? Народ наконец-то перестал верить не только газетным фактам, но также их опровержениям. В современном мире стала торжествовать эстетика насилия дезинформацией. Ложь превратилась в стилевое разнообразие правды, в результате чего журналистика стала рассматриваться в качестве вымысла правды.
* * *
Исторические хроники свежее вечерних газет. Читаю древние летописи, как судьбу завтрашнего дня.
* * *
Поиск умных людей часто заводит в тупик ищущих. А я давно понял, где они находятся. По крайней мере, в России. Не в правительствах, не в парламентах, не в академиях, не в газетах. Современные мудрецы сидят у телевизоров. Глядит русский мужик на телеэкран и все-все понимает, за всех-всех рассудит, кого угодно научит, любые горы свернет. А пересади его в кресло власть вершащих – такой же дурак дураком. Есть у меня приятель закадычный, который каждое прослушивание новостей превращает в домашний митинг. В общественной жизни тихий-претихий, а у экрана свирепеет, потому что понимает, как нужно строить жизнь. За такую линию поведения домашние прозвали его “борец у телевизора”. Осуждают… А мне он нравится: наш человек! Лучше иметь дело с борцами у телевизора, чем с теми, кто всегда находит булыжник – оружие пролетариата, даже если вокруг все заасфальтировано.
* * *
Сколько среди нас желающих тайное сделать явным, доказав при этом свою доблесть. И нет среди нас ни одного, кто бы заметил, что в государственной жизни чаще всего именно явное становится тайным. Вот где нужно прилагать усилия, чтобы не позабыть то, что все знали. Все больше и больше в мире нашем тайн, потому что люди из-за дырявой памяти забывают явное.
* * *
– Там что-нибудь есть? – встревожился умирающий.
– Там что-нибудь осталось? – спросил у него первый же встречный на том свете…
