ЧЕЛОВЕК С ПОРТФЕЛЕМ |
Елизавета МИХЕЕВА, студентка первого курса факультета журналистики МГУ
Эту зарисовку я написала летом прошлого года, когда только закончила школу и собиралась поступать на журфак. Сделала это так, как и советовал “Человек с портфелем” – обнаженно и честно, не гримируя ни героя, ни саму себя.
Более того, когда (уже в университете) у нас спросили, кто хотел бы передать журналу “Журналист” тексты о людях, подтолкнувших нас к профессии, я с легкостью сделала это. Полагала, что вот так и нужно писать об учителях: просто, без обиняков, не так, как они сами себя ощущают, а так, как их видят ученики.
И только когда мне сообщили, что моим материалом будут открывать рубрику, предложенную читателями, возникло какое-то внутреннее беспокойство. Что-то было не так в опусе самоуверенной, легко судящей и дающей оценки ученицы. И тогда я нырнула в интернет, попыталась найти его публикации и понять, чем же занимался наш учитель, когда не занимался нами.
Честно говоря, для меня это стало маленьким потрясением. И совсем не потому, что он руководит федеральной службой информации по Москве и Московской области (когда тебе за 60, ничего удивительного, что ты – начальник). Поразило письмо. Мы-то знали, что он о чем-то пишет. С его слов. А представляли это так, что “наш Эдик” сушит для печати стандартные сухари о событиях, на которые он никак не может повлиять, но которые как-то заполняют новостную нишу. Оказалось же, что круг его знаний и интересов столь широк, а квалификация столь высока, что на него часто ссылаются серьезные ученые и эксперты. Вот он рассказывает об открытии научной группой академика РАЕН волгоградского профессора Валериана Соболева. И я понимаю, что за этим открытием возможен настоящий переворот в энергетике. А чуть позже он делает анализ перспектив развития атомной энергетики в России, и я вижу, что учитель мой, мой “Человек с портфелем” знает не только саму проблему, но и экономику этой проблемы, и ставит острейшие вопросы. А еще позже – сообщения о его любимом Космосе, о новых российских носителях и разгонных блоках (понятия не имею, что это такое)…
Я читала публикации учителя, вновь и вновь задавая себе вопрос: а мы-то ему зачем? Почему (задолго до того, как сам стал на эту стезю) он начал заниматься с детьми журналистикой? Почему занимается этим теперь, когда профессия отнимает у него почти все время и составляет почти весь смысл его жизни?
На этот вопрос я попытаюсь ответить в конце материала. А пока – текст школьницы Лизы Михеевой, чуток подкорректированный студенткой Елизаветой.
Он вошел к нам в класс неожиданно, в середине урока. Мы, семиклассники, с любопытством уставились на солидного дяденьку в костюме и с портфелем. Он начал так: “Ребята, я преподаю в литературно-журналистской студии при Центре детского творчества. Мои ученики печатаются в газетах, снимаются на телевидении, делают радиопередачи”…
В воскресенье, в десять утра, мы с другом-одноклассником толкнули дверь с надписью “Литературно-журналистская студия”. Народу оказалось много – человек двадцать. И он…
“Меня зовут Эдуард Игоревич Пузырев. Я работаю в РИА “Новости” и по воскресеньям уже двадцать пять лет веду здесь кружок. А теперь расскажите, кто из вас что-то пишет…” Он теребил в руках ручку.
Так началась “кружковская” жизнь. Время от времени группа пустела, но после очередного похода “нашего Эдика” по школам снова наполнялась. Он умел поддерживать наш интерес. В студии было весело. Иногда мы читали свои произведения, но чаще травили анекдоты и трепались. Эдик, в вечном сером костюме, с усталым, но вдохновенным лицом вещал, что скоро мы станем выпускать газету, ездить на телевидение… Мы – “грели уши”. Бежали денечки. А потом… газету все-таки наладили! Сперва она выходила как вкладыш городской газеты “Ключъ”, а потом стала ее постоянной полосой.
Эдуард Игоревич – во главе угла, он – редактор, все правки были на его совести. Дома он появлялся лишь часов в одиннадцать (вечера, естественно), править не успевал, и газета частенько “зависала”…
Иногда Пузырев рассказывал о себе. Родился в тридцать седьмом…Жил с родственниками на поселении в Казахстане. Там начал писать стихи. Позднее, в 1973 году, даже стал лауреатом одного песенного конкурса. А музыку к его словам писал сам Ян Френкель. Пузырев мечтал о журналистике, но окончил Московский химико-технологический институт. Так сложилось. По образованию физик. 33 года работал в одном из ведущих НИИ электронной промышленности, создавал электронные системы управления, сделал несколько десятков открытий, но “права на них получали другие, начальники”. Выступил в поддержку Сахарова и других диссидентов. За это его вынудили уйти. Появились проблемы с КГБ. Жена просила: “Эдик, брось ты все. Давай уедем, пойдешь на завод. Ради дочки!”… Он тоже упрашивал ее: “Подожди!”… В итоге жена ушла… Дочка, правда, замуж удачно вышла, живет в Израиле, часто звонит… Подал заявление в Союз писателей. Книжку издать не вышло, но публикаций в разных газетах и журналах хватило, чтобы получить рекомендации. Но вожделенный СП так и остался в мечтах…
Порой мне казалось, что у Пузырева – пунктик под названием “КГБ СССР”. Каюсь, иногда думала: отними у него этот призрак – и жизнь поблекнет, а человек из жертвы превратится в заурядного неудачника… Ведь если что-то не удалось, то как это еще назвать? И так ли важно, почему не удалось? Ведь у кого-то удавалось?
А потом, не сразу, начала попадаться неизвестная мне прежде информация о прошлом: рассказы взрослых, книги, старые газеты. И я вдруг осознала, что это для меня далекое прошлое, за горизонтом жизни. А для людей, чьи судьбы не состоялись или состоялись не так, как могли бы, прошлое вовсе не так далеко. Оно рядом. Будто вчера началось. А жизнь уже на излет пошла… Наверное, это страшно. Наверное, таких людей много. И я понимаю, что “наш Эдик” – один из них.
В 90-е годы он окунулся в политику. Его избрали депутатом Московского областного совета. Вот тогда-то и состоялась его журналистская жизнь: начал передавать информацию в РИА “Новости” – агентство, только что вылупившееся из куколки АПН. А в 93-м уже был в штате. Сейчас он освещает работу Правительства и “технических” министерств, ведет тему космоса. Удивляется, что больше всего его читают почему-то в Словении. Там его информации находятся на втором месте по частоте выхода в печать…
Всю жизнь он пишет. Рассказы, повести, стихи и песни… Когда-то фирма “Мелодия” даже записала пластинку. Собирается издать две книжки: о становлении демократического движения в Московской области и о закономерностях творческого процесса.
Как-то после удачно выпущенного номера Эдик позвал нас к себе в гости. Взяли тортик, то да се. Переступив этот порог, сразу попадаешь в так называемый творческий хаос: минимум мебели, максимум пыли, газеты с книжками вперемешку, бутылка хорошего коньяка на полке. А еще на кухне – стопки журналов до потолка. Подойти можно только к плите и раковине. 
Он усадил нас на диван, поставил перед гостями две табуретки, на которые положил сверху доску. И на таком нехитром столике возникли настоящие яства – икра, колбаска, фрукты… Он курил, по комнате плыли клубы дыма, лениво текла беседа. Мы много спорили, да и сейчас спорим: о студии, о журналистике, об учебе, о смысле жизни… “Наш Эдик” читал свои стихи, но, натыкаясь на скучающие лица, быстро потухал.
Лучшие идеи нашей газеты рождались там, в прокуренной комнате, на вытертом диване. Эдик заражал журналистикой. Но его необязательность сводила с ума. От него многие уходили, не видя превращения слов в дело.
Я запомнила тринадцатилетнюю Вику, которая приносила замечательные рассказы, простенькие, но очень искренние. Пузырев обещал напечатать их в солидном сборнике. Сборник вышел. Но без этих рассказов. И снова были обещания. И снова что-то сорвалось… А Вика надеялась… И однажды не пришла. Эдуард Игоревич очень жалел и искренне недоумевал, почему вдруг она забросила занятия. Оставались самые стойкие.
Лучшие ученики Пузырева действительно хорошо устроились: Юля Аверина – редактор в “Интерфаксе”, Виталий Трубецкой – ведущий на ОРТ, Таня Бокова учится в Сорбонне. Они пробились. И я не знаю, благодаря нашим спорам или вопреки им.
– А все-таки, зачем человек живет?
– Чтобы помочь другим реализовать себя, особенно детям.
– А ему-то кто поможет?
– Еще кто-нибудь…
– Никому это не нужно! Каждый сейчас сам за себя.
– Да, к сожалению… Но главное – быть честным. Я всю жизнь стараюсь так жить.
– Зачем? Это утопия!
– Может быть…
Эдуард Игоревич всегда мечтал писать о молодежи. И писал. Но сейчас он ни черта в ней не понимает. Да мы и сами не всегда себя понимаем. Большинству из нас по фигу, почему работает телевизор и сколько звезд на небе. А ему интересно. Он каждый день общается с известными людьми, он – над нами. Он очень хороший человек: если нужно – поможет (пусть после десяти напоминаний). В него до сих пор влюбляются младшие девчонки, для них это – кумир.
Четыре последних года мы с другом посвятили журналистике. Были грандиозные скандалы дома, проблемы в школе, бессонные ночи за правками и макетом, но… Это были лучшие четыре года! Во всяком случае, в моей 16-летней жизни. Свою будущую профессию я выбрала благодаря ему. Он познакомил меня со многими хорошими людьми – корреспондентами, редакторами и даже мэром нашего города. Кто знает, кем бы я была, если бы не встретила его…
…Дверь в классе отворилась. Вошел наш Эдик. Он был в сером костюме, с портфелем в руках и… на двадцать лет моложе. В классе сидела моя мама.
Лиза МИХЕЕВА,
выпускница школы № 4,
г. Фрязино, Московская область
* * *
Ну, и несколько слов самонадеянной выпускнице Лизе от не столь самонадеянной студентки Елизаветы. Зачем ты была нужна “человеку с портфелем”? Зачем нужны были ему десятки, сотни других ребят? Почему он тратил на них свое время раньше и почему тратит его сейчас? И трата ли это? А может, это вложение собственного душевного капитала в души новой человеческой волны, прививка собственной “стойкости” в неустойчивую и так легко ломаемую юность?
Он просто не хочет, чтобы мы “проскочили” мимо своей судьбы, он не хочет, чтобы мы потратили время на то, что не является нашим призванием. Он компенсирует нашими судьбами собственную судьбу, и сегодня мне кажется, что судьба “нашего Эдика”, нашего “человека с портфелем” сложилась много удачнее виденных мною судеб…
Лиза не прочтет этих строк. Она стала мною, Елизаветой. Но, может быть, прочтут другие, которых сегодня ведут за руку учителя сотнями тропок к главной дороге. Попробуйте новыми глазами посмотреть на них и понять смысл их подвижничества.
