В «горячих точках» она ищет первым делом школу или то, что от нее осталось. Когда заканчиваются боевые действия, не спешит уехать и вместе с местными педагогами ведёт уроки литературы: в Осетии, Карабахе, Ингушетии, Чечне, Беслане… В отрывках из сочинений чеченских школьников, которые она публиковала в своих заметках, открывалась та правда, о которой не писали самые честные военные корреспонденты. А сочинения своих новосибирских учеников о Кавказе и «Хаджи-Мурате» в самый разгар чеченской войны она предлагала обменять на 10 захваченных боевиками милиционеров. Сама себя она называет не репортером, а странницей.
,
,
,
Вы много лет печатаетесь в «Новой газете». Но первые заметки из «горячих точек» появились в начале 1990‑х, в только что возникшем «Первом сентября» Симона Соловейчика. Как это было?
— В 1991 году я поехала в Грузию, чтобы своими глазами увидеть, что же там происходит. Ничего не собиралась писать. В Грузии до этого бывала множество раз, но ничего не понимала. Никакого заранее намеченного плана, даже обратного билета не было. Пробыла там дольше, чем рассчитывала. И поняла, что должна вернуться. Назад в Новосибирск я обычно летела через Москву, рассказывала московским друзьям о том, что видела. И Неля Логинова (обозреватель «Литературной газеты» — ЖУРНАЛИСТ) сказала, что я должна непременно пойти в «Первое сентября» к Соловейчику. А тот после нашей первой встречи в редакции велел мне немедленно написать текст и придумал название «Почему я поехала на войну». С этого момента он от меня не отставал, мог позвонить в любое время и после каждой поездки — в Грузию, в Карабах, Осетию, в Чечню — требовал текст. Печатал под грифом «Срочно», никакой правки! Так что если бы не Сима, ничего бы от моих поездок не осталось на бумаге…
О чем был первый сюжет?
— О мальчике. Мы были в Западной Грузии: демонстрация, вооруженные люди с двух сторон. Мальчишка лет шести увидел военных с автоматами — и бегом к ним. А напротив, через поле — тоже вооружённые люди. Враги, тоже грузины. Он и к ним потом пошёл. И назад. Вот он шёл от одной шеренги вооруженных людей через поле к другой и ничего не понимал…
План поездок у вас был, хотя бы предварительный?
— Главный план — встретить людей. Прийти в школу. Ролан Быков говорил, что главное место в любом городе или селе — это школа. Не дом культуры, не администрация. Пока не побываешь в школе, вообще ничего не поймешь.
Про вас однажды сказали, что вы на самом деле не журналист, а летописец трагического опыта, который не вмещается в рамки стандартных форматов. Вы согласны?
— Про меня Сергей Соколов из «Новой газеты» как‑то сказал:
Горюхина возродила жанр странничества. Надела рюкзак и пошла.
Наверное, он прав. Ты идёшь по дороге, не знаешь, где будешь ночевать. В какую сторону вообще пойдёшь. Хотя, конечно, моя задача — побывать в школе. Привычный маршрут — из Назрани — в Северную Осетию, по Военно-грузинской дороге до Тбилиси, оттуда в Нагорный Карабах. Денег нет на самолёт, надо ехать на автобусе… Да, я, наверное, не журналист, я всегда стараюсь вернуться в те места, где уже побывала, посмотреть, что там случилось, повидать людей.
,
,
,
Вы побывали практически во всех «горячих точках» в разгар боевых действий. Встречались с участниками противоположных сторон конфликта, попадали в сёла и районы, куда практически никто из журналистов не мог попасть. Как это удавалось?
— Меня спасало то, что — я русская учительница из города Новосибирска. Почему мне чеченские дети писали в ответ на просьбу рассказать о себе и своей жизни? Писали бы они русской журналистке? Я приходила и говорила:
Моих детей очень волнует ваша судьба, я к вам пришла, потому что хочу детям в Новосибирске рассказать о вас. Они хотят узнать, как вы живёте. Всё, что вы напишете, будет лежать на партах у моих учеников, когда я вернусь домой.
И чеченские дети садились за парты и писали. В 1995 году я приехала в Самашки (чеченское село, где в ходе «зачистки» во время Первой чеченской войны были убиты 100 мирных жителей — ЖУРНАЛИСТ), был уже третий штурм. Самолёты, вертолёты, артиллерия… Но школа была открыта! И две чудные учительницы-чеченки, Луиза и Лиза. Спрашиваю: преподают сейчас Лермонтова, Толстого? Отвечают — только их сейчас и надо преподавать. «Валерик» Лермонтова и «Хаджи-Мурат» Толстого. Вот кто спасал честь России!
Правда, что вы в своё время и к Фиделю Кастро прорвались, единственная из всей советской делегации?
— Да, была большая делегация. Поэтесса Людмила Щипахина решила преподнести Фиделю цветок. Розу. Не пустили к команданте! Безопасность. А я прошла с сумкой детских сочинений. Что у новосибирской учительницы может быть?
Вы какие‑то документы показываете? Удостоверения?
— Однажды Ролан Быков выписал мне документ, простую бумагу от его Фонда, что просит мне помогать и пропускать везде, что я учительница и меня волнуют только дети и старики. Эта бумага мне помогала не раз.
В 1990‑х многие помнили, кто такой Ролан Быков. Сегодня, наверное, уже нет?
— Не так давно в Подмосковье проходила школа молодых педагогов, приехали тридцать учителей из Чечни и из российских городов. И знаете что? Они работали, спорили, реагировали на программу совершенно одинаково — не сразу было понятно, кто из Чечни, а кто из Подмосковья! Спорили, между прочим, о том, стал бы Толстой Толстым, если бы не писал о Кавказе.
,
,
,
Вы всегда очень живо рассказываете об увиденном на войне. Часто было страшно?
— Я не всегда понимала. Не понимала, почему советуют прыгать из грузовика, наклониться. Почему майор Измайлов, с которым нас задержали в Чечне, пока я заговаривала зубы охраннику, незаметно вырывал из блокнота страницы с контактами наших силовиков… Потом, когда всё обходилось, уже было не страшно… Главное на войне — это люди, которые с тобой. У меня есть подруга Тамара, в Панкисском ущелье. Помню, мы идём с ней по приграничной полосе, и я замечаю, что она как‑то странно идёт, петляет. Спрашиваю, почему. Отвечает — чтобы я оказалась на другой стороне, не на стороне боевиков. Потому что её как чеченку вернут родным, а за меня будут просить выкуп, миллионы. Кто мне Тамара эта? Которая сама готова попасть к боевикам, чтобы меня спасти? Кто мне другая женщина — Амалия, которая почти не знает русского языка, которая нас с Еленой Милашиной вела в безопасное место? И многие другие? К этим людям мне всегда хочется вернуться. И я возвращаюсь по одному и тому же маршруту, через год ещё… И они меня ждут.
Что вас больше всего поразило на войне?
— Человечность. В горячих точках порог ощущения живого меняется. Возникает ощущение жизни как дара. Каким‑то образом сквозь ужас рождается желание всепрощения, стремление обогреть другого. Не могу сказать, что я очень церковный человек, но когда в день моего рождения мы оказались под обстрелом, я думала:
Ведь, наверное, я зачем‑то родилась, и будет очень неправильно, если в этот день меня убьют.
Просила, чтобы этого не случилось. Я свою книжку назвала «Не разделяй нас, Господи, не разделяй». Это слова молитвы, я слышала их в южноосетинском селе, разбитом совершенно, её на грузинском читала старая женщина, она просила о мире со всеми.
,
,
Недавно в «Новой газете» вы в очередной раз писали о том, что культура, слово, великая русская литература спасут страну. Но дети читают мало и слышат много случайных и злых слов.
— Они понимают значительно больше, чем кажется. В Кострецах, в 300 километрах от Москвы, закрывали школу. Глава администрации района обещал перед выборами открыть новую и обманул. Школьники вышли на митинг. Сами, без учителей. Начиная с третьеклассников. Я спросила у детей: что они чувствовали, когда лицом к лицу встретились с этим главой администрации — смущение, страх? Один девятиклассник подумал и сказал: нет, это была ненависть. Вот совершенно новое восприятие, его не было ещё несколько лет назад. Ненависть к вранью и желание отстоять свои интересы. Молодым сегодня надоело, что их всё время обманывают.
,
,
