Все время, прошедшее со дня смерти Эльвиры Николаевны, я очень хотела написать о ней. Почему? Наверное, потому, что сегодня, как никогда раньше, я особенно остро ощущаю голод на масштабных людей.
Сначала были ее тексты. Я их выделила для себя, как-то нащупала на страницах «Новой газеты». Помню, как перечитывали тогда со студентами по несколько раз публикацию Горюхиной «Тургеневская прописка». О том, как журналистка «Новой газеты» едет в село, где жил Тургенев и смотрит, какая память осталась там о великом писателе.
…У въезда в Тургенево разрушенная церковь. Хороша, видимо, была когда-то. Вот интересно, как влияет на психику человека вид церкви, превращенной в отхожее место? Другое дело — развалины от времени, когда каждый камень хранит тепло молитвы тех, кто сюда приходил. Эта церковь построена отцом писателя. Порушена зло и воинственно. Напротив церкви — школа. Ну а где Бежин луг?…
Потом помню, как в поезде, отвечая на вопросы своих попутчиков, отдувалась за всех журналистов России. Ругали люди их нещадно, каждый вложил свои пять копеек в копилку позора нашей прессы. Мои аргументы в защиту собратьев по перу повисали в воздухе. Но в сумке оказалась «Новая газета». И я от полнейшей беспомощности как щитом начала оборонятся текстом Эльвиры Горюхиной. Слушая меня, собеседники неожиданно притихли. Я читала текст, не поднимая на них глаз. Зря боялась, они с благодарностью слушали.
Затем был поход в «Новую газету», где у меня была назначена встреча с Эльвирой Николаевной. Приехав на станцию «Чистые пруды», я надолго застряла у цветочного киоска. Выбирала цветок для Горюхиной. Купила белую розу. Накануне Алексей Полухин (сегодня он заместитель главного редактора газеты) дал мне телефон «Новой газеты». Алексей сдавал государственный экзамен на факультете журналистики МГУ, где мы и познакомились.
Звоню, прошу к телефону Эльвиру Горюхину. Мне отвечает серьезный, даже несколько строгий голос. Я в свою очередь говорю: «Хочу познакомиться лично, так как читаю с интересом ваши материалы». Голос продолжает оставаться строгим, но где-то в глубине смягчается. «Приходите», — слышу я в ответ.
,
,
Эльвира Николаевна встречает меня в маленьком кабинете, который делит с коллегой Вячеславом Измайловым. Она похожа на школьную учительницу из семидесятых. Хотя есть в ней что-то, что делает ее нетипичным для советской системы образования человеком. Как в фильме «Ирония судьбы», где главная героиня Наденька и говорит иначе, и одевается иначе, чем десятки и сотни советских учительниц.
Она искренне удивляется моей розе:
— Мне? Я же не актриса, — переспрашивает она. И тут же добавляет: Но очень приятно.
— Вам как любимому автору, — отвечаю я.
О чем мы говорим? О журналистике и о литературе.
— Журналистика первее, чем литература, то есть правдивее, — произносит она как что-то давно осмысленное.
Узнав, что я недавно защитила диссертацию и преподаю, Эльвира Николаевна на мгновение замолкает. Потом я поняла, чем, скорее всего, была вызвана такая ее реакция на мои слова. Сама она, кандидат филологических и доктор педагогических наук, профессор Новосибирского педагогического университета в 1990-годы, оставив науку, ушла в журналистику.
С 1992 года постоянно работала в «горячих точках». Писала о войне, о Кавказе, о Беслане. Автор книг «Путешествие учительницы на Кавказ», «Не разделяй нас, Господи, не разделяй. Очерки о Грузии». За свою работу была награждена многими журналистскими премиями, в том числе премиями имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок» и премией «Золотое перо России».
Мы бесудем об Анатолии Аграновском. Потом как-то незаметно переходим на его тексты.
— Вы читали очерк Аграновского «Как я был первым»? — интересуется она.
Увидев отрицательный кивок моей головы, она начинает, как на школьном уроке, пересказывать его содержание.
А потом останавливается, и, помолчав немножко, спрашивает:
— Вы, знаете, в чем заключается этика журналиста?
И не дожидаясь ответа, продолжает:
— Ответ вы найдете у Аграновского.
Мудро ли это — забывать гонителей? Я не суда требую, не наказаний — боже упаси, — но помнить, знать имена… Так думал я, а глянул на старика, сидящего передо мною, и понял вдруг, как не просто было бы для меня назвать здесь его подлинное имя. Ведь он стар и болен, и у него семья, и вот сейчас смотрит на меня, и дрожит за стеклами страх… Не знаю, не знаю.
Потом задумывается и продолжает: «И не назвал имя, хотя мог. Редкий случай для многих сегодняшних журналистов.
Она рассказывает, что была знакома с Анатолием Аграновским, что встреча с ним многое изменила в ее судьбе.
Потом мы едим в редакционной столовой. Эльвира Николаевна угощает. Она по-хозяйски накрывает стол, раскладывает передо мной приборы, не давая мне проявить инициативу. За едой мы еще долго разговариваем о многом: о ее коллегах, о газете, о журналистике, о жизни.
Сегодня уже я говорю своим студентом: прочитайте материалы Анатолия Аграновского. И его имя в моем списке стоит рядом с именем Эльвиры Горюхиной.
,
