Еще недавно далекие от медийной жизни люди, прослышав про скандальные эфиры Леси, разглядывали ее, как в микроскоп, и гадали, кого у себя на груди пригрел Алексей Венедиктов. Уволился после скандальных колонок Рябцевой на сайте «Эхо» журналист Сергей Корзун, который был главным редактором в первые годы существования радиостанции. И писатель Борис Акунин заявил, что запрещает «Эху Москвы» публиковать его посты на сайте из-за колонки Леси Рябцевой. Его примеру последовали еще несколько человек. Потом был эфир Рябцевой с Шендеровичем, где ведущая заявила, что в России проживает 8 миллионов человек.
— Сколько-сколько? — не веря своим ушам, переспросил Шендерович.
— 8 миллионов, хотя я могу ошибаться. Я гуманитарий, и у меня проблема с цифрами.
Потом был скандальный уход Рябцевой с радиостанции. Но перед тем как хлопнуть напоследок дверью, она выступила героиней фильма, который был показан на НТВ.
«…Недостаток образования Рябцева с лихвой компенсирует воинствующей злопамятностью: «Если человек позволяет себе в мою сторону нападку, я имею право ответить». «Нападку», если верить программе, позволили многие, но и у Леси никто не забыт, ничто не забыто. О своих бывших коллегах она говорит с чувством глубочайшего омерзения. Мастер-класс от Леси вызывает сходную реакцию», — написала тогда, в 2015 году, обозреватель «Новой газеты» Слава Тарощина о фильме «Королева скандала».
И вот прошло три года. История, связанная с Рябцевой, практически забылась. На «Эхо» благополучно вернулись те, кто ушел когда-то, оскорбившись ее поведением. Проследить судьбу скандально известной журналистки сегодня сложно, так как информационных поводов она практически не создает. Правда, в последний месяц на «Эхе» появилось несколько ее постов.
Я встречаю ее в сопровождении своих студентов на первом этаже факультета издательского дела и журналистики Московского Политеха, в недавнем прошлом Московского университета печати имени Ивана Федорова. Инициатива ее пригласить исходила от ребят. В переписке со студенткой Ольгой Леся усомнилось в том, что «преподы» позволят ей выступить в университете. Студенты ждали моего решения, оно пришло не сразу. Да и сама Леся несколько раз переносила нашу встречу.
Она в длинном пальто, совсем юная. На первый взгляд, выглядит ровесницей моих студентов. На встречу с ней собрались все, кто традиционно ходит на подобные мероприятия, или что-то слышал о скандалах на «Эхе», или мечтает там работать. Случайных людей здесь нет, так как встреча назначена вне расписания.
Леся начинает практически с порога.
— Расскажу, что я делаю сейчас. Я не работаю в медиа, но я работаю с медиа. У меня свое агентство, и я помогаю людям и компаниям общаться с людьми через новые медиа или через социальные сети. Я им рассказываю, что можно говорить, что нельзя, как продюссировать себя, как сделать из себя спикера. По сути это называется пиаром, но то, что делаю я, отличается от работы пиарщиков, так как я понимаю, как работает журналистика. Потому что в отличие от многих журналистов, которые ничего не добились в профессии, я добилась многого.
,
,
Когда я пришла на радиостанцию стажером, я сразу поняла, что я полный ноль. На тот момент общественно-политическая журналистка для меня вообще не существовала. На «Эхе» долго у меня не было рабочего места, я сидела на подставном стульчике со своим ноутбуком, который постоянно нагревал колени и разряжался. Но я пыталась каждую минуту показать свои сильные качества. Да, я полный ноль, я фиговый журналист, у меня всего два курса журфака за плечами, но я супердисциплинированная в плане выполнения задач. Если нужно было что-то сделать, я бралась и делала бесплатно: хочу, буду, умею. Я стажировалась в отделе продюссирования. В мои обязанности входило звонить и напоминать гостям, что у них эфир. Мне потребовалось полгода, чтобы понять, как работает редакция, понять себя и побороть страх разговора с неизвестным человеком. Я боялась звонить людям, например, Евгении Альбац. Себе я сказала, что ей звонить я точно не буду, чтобы не нервничать. Я знала, что она на меня обязательно наорет, что позвонила ей не вовремя.
Эти полгода были потрачены, чтобы «прокачать» себя просто как человека, а не как журналиста. Хотя я думаю, что одно вытекает из другого. Журналист — это человек-коммуникатор, связующий, создающий, передающий. И если ты как человек коммуникативными навыками не обладаешь, то и журналист из тебя не получится. Нужно учиться. И через полгода у меня что-то стало получаться. А через полтора года мне стало скучно. Я тогда пришла к Венедиктову с просьбой дать мне что-нибудь еще, чтобы чему-нибудь еще научиться и найти себя. А потом случилась эта история с Лесей Рябцевой.
— История? — переспрашивает кто-то из студентов. В первую минуту возникает ощущение, что этот вопрос Леся задает сама себе.
— На тот момент я металась, я не знала, чем хочу заниматься: оставаться в паблике или уходить в менеджмент. Мое состояние совпало с тем, что происходило на «Эхе», оно было под угрозой закрытия. Тогда Венедиктов поставил передо мной задачу постоянно создавать информационные поводы, чтобы на стол к Путину приносили скандальные новости с «Эха», чтобы оно было у него на слуху. Вторая задача — сделать радиостанцию более популярной.
,
,
До этого меня знали только коллеги-журналисты, мои ровесники, тусовочка интернетовская. Для того чтобы заставить людей обратить на меня внимание, мы с Венедиктовым придумали вместе мой новый образ. Мы нарисовали его, основываясь на героях поп-культуры, взяли за основу скандальные сериалы. Я должна была быть постоянно в роли выскочки, вокруг меня должны были постоянно разгораться различные скандалы для того, чтобы максимально расширить аудиторию «Эха». Если честно, я не хотела этим заниматься. Я не хотела становиться публичным человеком. У меня были жуткие сомнения на этот счет полгода. После нескольких скандалов мой образ стал вырисовываться, ко мне возник интерес. Этим можно было воспользоваться. И я воспользовалась.
— Скандал ради скандала? — послышался вопрос из зала.
— Нет, конечно. У меня тогда появились большие возможности и ресурсы для того, чтобы делать то, что полностью соответствовало моим потребностям. Не у каждого человека есть такая возможность делать то, что он хочет. У меня возникла такая возможность, потому что я стала близка к Венедиктову. Если я и вела эфиры, то только те, которые хотела, которые мне было интересно вести. Я запускала свои передачи, которые отвечали моим личным интересам. Если я занималась пленками, то я монтировала то, что я хотела.
Мои отношения с ним как с главным редактором уникальные. Мы общаемся до сих пор. Я его зову на какие-то свои мероприятия и проекты. А тогда он предоставил мне полную свободу. Сегодня я понимаю, что с главным редактором не должно быть таких отношений. Мы были с ним в плотной связке постоянно. Благодаря Венику я общалась с Лавровым, видела Путина, разговаривала с Ходорковским. Во время одного визита нос к носу я в коридоре столкнулась с Обамой. До сих пор себя корю, что даже фотку не сделала. Его просто в этом момент никто не ожидал.
— Ты писала и говорила о том, что у тебя были постоянные стычки с коллегами, гостями радиостанции. Почему?
Я была еще никем, когда Собчак что-то говорила о девочке Лесе Рябцевой. Для меня это было странно: где Собчак и где я? Меня не было в Москве, я гостила у бабушки, когда Корзун ушел с «Эха». Я ничего не сделала этому человеку. Я его три раза всего видела на «Эхе». Не знаю и не понимаю до сих пор. Внутри радиостанции со мной перестали общаться. Со мной могли даже не здороваться. Журналисты из других СМИ устраивали петиции, чтобы меня уволили. Известные спикеры отказывались сотрудничать с радиостанцией, пока я на ней нахожусь. Но во всем и всегда меня поддерживал Венедиктов. И я готова была терпеть плевки в спину, потому что была уверена в том, что я делаю важное дело.
На «Эхе» я запустила единственную на тот момент в России благотворительную передачу о социальных программах и сделала ее популярной. Я общалась с министерствами, занималась лоббированием законов, инициировала встречи рабочей группы, чтобы поменять мнение чиновника о журналистике. Венедиктов посадил меня на продюссирование его личной передачи про зарубежных правителей.
В поисках информации я использовала не только Интернет, но и социальные сети. Я создала группу, переписывалась с активистами. Потом на ее основе мы сделали свою сеть иностранных корреспондентов. У нас был журналист в каждой стране, которому мы могли позвонить и задать вопрос. В эту группу входили журналисты крупных информационных агентств, местные жители, активисты, блогеры. Я писала кодекс поведения журналиста в социальных сетях, приводила на радиостанцию молодых и способных журналистов. Где я только не побывала тогда: ООН, НАТО, с Ходорковским, когда он вышел на свободу, сделала трехчасовое интервью.
Венедиктов понимал, что в той точке, которую я найду, будет, в том числе, и будущее «Эха», потому что он собирал команду на будущее. Он не вечный, ему нужна замена.
,
,
Веник на «Эхе» — всё: логист и менеджер, контентный журналист и редактор. Мы с ним много говорили о будущем радиостанции. Коллеги завидовали, потому что он уделял мне очень много времени и внимания. У нас были не только профессиональные отношения, мы дружили и много общались. Когда я к нему пришла на работу помощником, он находился в каком-то вакууме. Ему льстили, ему врали, так как боялись потерять свою работу. Он ни с кем не мог говорить на равных, на чистоту. Я была единственным человеком, который ему мог возразить. На тот момент мне было 20 лет.
— Благодаря каким своим способностям ты получила карт-бланш? — поинтересовались студенты.
— Я классная. А мои достоинства в том, что я не держу язык за зубами. Я говорю все в лоб. Я очень прямолинейна — это во-первых. А во- вторых, я искренняя. А еще я очень эмоциональная и харизматичная. И за счет этого я обеспечила себе классность.
Леся говорит быстро и напористо. Ей нужно выговориться. Лишь один раз она слегка сбивается, когда кто-то в аудитории начинает шумно комментировать ее слова. Она мгновенно реагирует: «Ну, вы там …».
— Тебе за что-то было стыдно? — задаю вопрос я.
— Мне стыдно за свой комментарий к ответу Познера. Я спросила его: «Ваш самый главный страх?» Он сказал: «Боюсь ослепнуть». На что я ему ответила: «Ну, ничего, с телека уйдете на радио». Вот за это мне было стыдно. Я извинилась перед ним три раза. Слушайте, каждому за свое бывает стыдно. Мне кажется, что здесь важно целеполагание — зачем ты это делаешь. Я шла на какие-то вещи ужасные, стыдные, но, если я понимала, что мне это нужно сделать, я делала. Стыдно пинать кого-то, кто слабее тебя, стыдно, что не можешь помочь ребенку, бабушке, стыдно как журналисту скрывать информацию о каком-то несчастье. А поспорить и высказать свое мнение не должно быть стыдно и провоцировать не должно быть стыдно. Я была провокатором, и мне не должно было быть стыдно.
— И не было? — переспрашиваю я.
Было. Мне было стыдно, но никто не должен был знать о том, что мне стыдно. И то, что там внутри со мной происходит, касалось только меня. Но последние полгода я начала меняться, ценности стали меняться. Мне уже не нравилось это амплуа. С Венедиктовым начались какие-то разногласия. В какой-то момент я устала. Началось эмоциональное выгорание за два года. Когда ты находишься в таком состоянии, тебя где-нибудь перекроет. И перекрыло.
,
,
— Сегодня не жалеешь, что пошла на НТВ? — звучит вопрос с задних рядов.
Нет. Ты, знаешь, почему я выпустила эту передачу? Не знаешь? А как бы ты поступила на моем месте? Всегда легко осуждать других, не погружаясь в суть. Когда я сказала Венедиктову, что ухожу, сразу же попросила его не делать из моего ухода шоу. Я пообещала за две недели закрыть все дела, чтобы уйти со своей командой спокойно, без скандалов. Но шоу случилось. За моей спиной начали шантажировать ребят, угрожать им, либо вы остаетесь и получаете эфиры, либо уходите с Лесей, но тогда вам путь в журналистику закрыт. Как должен поступить человек, которому 20 лет и который мечтает состояться в журналистике? Многие остались, но я не считаю, что ребята меня предали. Я не могу на них обижаться. Я могу обижаться только на Венедиктова, я ему безоговорочно тогда верила, и во всем поддерживала.
Вот тогда и возникло НТВ. Мне хотелось за себя постоять и себя защитить. У нас на «Эхе» был запрет на комментирование работы коллег. К сожалению, для многих из них по отношению ко мне это правило не работало. Поэтому, когда я ушла с «Эха», у меня были развязаны руки. Я тогда себе сказала: «я больше не на «Эхе», и я больше не с Веником». Потому что обидно, потому что больно и неприятно. Нет, я об этом не жалею.
У меня и у студентов было большое желание задать Лесе и другие неудобные вопросы. Но мы не решились это сделать, учитывая ее особое положение. Прощаясь, мы разговорились с ней о годах ее учебы на факультете журналистики в РГГУ. Леся призналась, что проучилась там всего два курса, после чего «забила» на учебу, уйдя на «Эхо».
После встречи мы долго не расходись со студентами, из аудитории переместились в кафе. Вопросов друг к другу было больше, чем ответов. Я смотрела на ребят и понимала, что исповедь Леси о ее головокружительной карьере, которая закончилась скандальным фильмом на НТВ, привела их в замешательство. О такой стороне профессии многие из них узнали впервые.
Слушая их размышления, я вспомнила маленькую провинциальную уральскую газету — свое первое место работы в СМИ, которое определило в дальнейшем и мой непростой путь в журналистику. Но простых путей ни у кого в этой профессии не бывает. Главное, наверное, чтобы у молодых в начале пути не опустились руки, и не наступило эмоциональное выгорание. А в остальном, как у кого сложится.
,
