Мой старший друг и коллега по работе на Пушкинской площади редко посещал печальные мероприятия. И тем более не выступал там со словами прощания. Зато в книгах памяти легендарных известинцев (Л.Н.Толкунов, С.Н.Кондрашов, А.Е.Бовин), пожалуй, самые глубокие и содержательные воспоминания написаны Плутником, которого и стар, и млад тепло и дружески звали Аликом.
Зная, как он избегал разговоров о погостах, я не удивился, увидев в последний июньский четверг на Троекуровском кладбище узкий круг его родных и близких. Кроме сына Саши, всё и за всех сказал одноклассник Алика. Обошлись без священника и, соответственно, церковных обрядов. Лаконичная церемония проводов получилась достойной, неординарной и даже элегантно, со вкусом оформленной. Именно так жил и писал редкий аристократ печатного цеха. Тот, кто 33 года подряд обеспечивал всесоюзную газету «гвоздями». То есть, статьями, о которых наутро после публикаций говорила страна, реагировали ее первые лица, а читатели откликались мешками писем.
Мы познакомились в начале 1980-х, когда меня, фрилансера со студенческих лет, позвали играть с известинцами в футбол. Вскоре, уже работая на соседних этажах, я поражался, как Плутник успевал следить за «моими» гостями 13-й страницы «Недели» — приложения «Известий», излишне похвально рецензируя опусы неистового репортера. С годами мне посчастливилось стать не только единомышленником Альберта Ушеровича, но и носителем одной с ним «группы крови».
Весной 1997-го случился раскол «Известий». Словно кем-то расчетливо запущенный смерч выживал известинцев с Пушкинской. Одни (и я среди них) ушли сразу и якобы единой командой для запуска «Новых Известий», другие покидали родной дом постепенно и поодиночке (в их числе, Алик и наш общий друг, первый зам главного Анатолий Друзенко, назначенный замом главреда «Литературки». Друз — так обращался к нему весь журналистский цех). Мы продолжали общаться втроем: по телефону, тет-а-тет, в компаниях коллег. Как-то я предложил сделать наши разговоры достоянием публики.
Примерно раз в неделю стали встречаться на Кузнецком мосту в кабинете Плутника, тогда шеф-редактора журнала Российского Красного Креста, и беседовать под диктофон. Зимой 2007-го вышла в свет книга «С журналистикой покончено, забудьте!» (О друзьях-товарищах, драме «Известий» и распаде профессии). Название и подзаголовок придумал Друз. Ему же принадлежит идея обозначения трех соавторов инициалами, а также большинство решений по композиции рукописи. Словом, если ее генеральный конструктор — А.Д., то А.П. — «think-tank» («мозговой центр», проще говоря, главная башка).
Прежде всего, каждый из нас получил задание: уместить автобиографию в 10 строк. У Алика получилось так: «Я родился в 1941-м в Московской области. Жил в Царицыне. Это в недавнем прошлом — ближнее Подмосковье, сейчас — район Москвы. Потрясение юности — приняли в МГУ, на журфак. Потом — «Известия», куда тоже не надеялся попасть, но где проработал с 1966-го по 1999. Литсекретарь, литсотрудник отдела писем, спецкор отдела писем, спецкор отдела — сельского хозяйства, права и морали, советского строительства, замредактора отдела морали и права, редактор отдела «Общество», политобозреватель. В двух последних должностях — член редколлегии (избран коллективом). Лауреат премий Союза журналистов СССР и Москвы, а также премии «Золотое перо России».
,
,
После внезапной кончины (во сне) Друза мы с Плутником завершили рукопись вдвоем. Но нигде не поставили траурную рамку. Да и выглядела бы она несуразно перед двоеточием — знаком живой речи. Анатолий Иванович рассказывал, что к нему не раз обращались, когда надо было готовить в номер некролог «Памяти товарища» о ком-то из наших коллег. Написать в «Известиях» прощальное слово о Друзе попросили Алика. Заметку опубликовали 31 августа 2005-го. Получилось от души, искренне. Общепринятая подпись «Коллеги» не могла скрыть фирменный стиль Плутника.
Умирающий Феллини успел заметить: «Смерть — это путешествие». Конечно, каждому предначертан свой маршрут. Средь дня 26 июня телефон донес издалека слова Оли Плутник: «Нет Алика… Нелепый случай — накануне вечером плавал в бассейне и утонул». Нет, на самом деле, он не ушел, остался. Это мы до поры до времени продолжаем барахтаться в океане пульсирующего и суетливого времени. А Плутник задержался у бортика, у вечного причала. Наблюдая, среди прочего, как теперь семья Алика при содействии друзей и коллег постепенно передаст четырем внукам и юным журналистам его завидное наследство — неизданные рукописи, неопубликованные интервью и размышления в ходе мастер-классов, CD с недоговоренными беседами «на троих» и незавершенную переписку.
Когда я вернулся домой из Троекурово, взял с полки нашу книгу и поставил ее стоймя на стол — с фотопортретов обложки Друз и Алик, улыбаясь, по-доброму смотрят на меня. Подняв рюмку, вспомнил: в «моем» Тбилиси за ушедших пьют молча и стоя. Как за живых. Чокаясь и глядя в глаза друг другу.
,
