,
— Наши с тобой однокурсники стремились попасть в центральные газеты, на радио и ТВ. Как получилось, что ты пришла работать в ЖУРНАЛИСТ?
— Очень просто, поскольку в журнале много лет публиковался и со многими в редакции дружил мой родной муж (Георгий Кузнецов. — ЖУРНАЛИСТ). Случилась такая смешная история: он поехал лечиться в Симеиз, там был санаторий для легочников, и в киоске «Союзпечать» увидел последний номер ЖУРНАЛИСТА. Попросил его посмотреть, продавщица удивилась: «Вы что, хотите купить этот журнал?» И, услышав утвердительный ответ, изрекла: «Ну надо же, на каждого чудака свой товар». По-видимому, мы были первыми, кто заинтересовался. Потом эти слова стали нашей поговоркой, сегодня бы это назвали мемом — «На каждого чудака есть свой товар». Сама там опубликовалась впервые, когда была в декрете. Родила ребенка, друзья из журнала мужу говорят: «Что твоя сидит дома, ей все равно делать нечего (типичная мужская логика — сидит с ребенком дома, делать нечего) — так пускай смотрит телевизор и что-то небольшое нам пишет. Как бы то ни было, я стала смотреть телевизор и писать маленькие заметки. А в 1987 году из декрета вышла на работу в ЖУРНАЛИСТ, как раз освободилась ставка. Главным редактором тогда был Владимир Жидков. Он отличался тем, что всегда очень тихо говорил, наверное, так тогда говорили многие партийные начальники. Надо было сильно прислушиваться, чтобы услышать то, что он сказал, даже мне, хотя я тогда хорошо слышала. Но я с ним общалась мало.
— Кто был твой первый редактор?
— Редактором моего отдела был Валентин Алексеевич Кузнецов, легендарная личность, с седой кудрявой гривой, не лишенный актерства, сам писал стихи, увлекался литературными сюжетами, привлекал нестандартных авторов-литературоведов.
По его настоянию в журнале появлялись исторические литературные расследования, в том числе смерти Маяковского, Есенина. Кузнецов был очень строгий редактор. Каждый материал подвергал не просто правке, он заставлял переписывать его несколько раз. Я рыдала, но переписывала. Это была серьезная школа. Я научилась работать со своими текстами, с текстами авторов, отвечать на письма (ненавистное дело, но необходимое), придумывать заголовки…
Еще одним членом редколлегии был Владимир Владимирович Деревицкий, очень интеллигентный человек, писал сам много о кино. Он стеснялся, когда народ в редакции выражался более откровенно, чем было принято при юных девах, каковой я тогда была. Короче, матерился.
,
,
К нам часто приходил из «Огонька» Леонид Плешаков, который иначе просто не говорил, но делал это очень сочно и красиво, ко всему добавляя «условно говоря». Заходил в комнату с очередным анекдотом — огромный, бородатый — и начинал: «И вот серый волк, условно говоря… Красную Шапочку». Поскольку я была уже приучена, муж тоже богатством языка владел, меня это совершенно не шокировало. Однажды после очередной фразы «условно говоря» вошел Владимир Владимирович и закричал: «Вы что такое говорите! При девушке!» И Леня, повернувшись к нему, сказал: «Если она интеллигентная девушка, она этих слов не знает!» Это также вошло в анналы.
Приходил в редакцию и печатался гениальный Всеволод Вильчек. Ответственным секретарем редакции был тогда Александр Сергеевич Щербаков, прекрасный человек, мы подружились с ним и его женой, писательницей Галиной Щербаковой. Потом Вильчек стал ответственным секретарем.
Дмитрий Сергеевич Авраамов был заместителем главного редактора, а после того как Жидков умер, стал главным редактором. У нас с ним с самого начала сложились очень теплые отношения. Точно знаю, что в профессиональных кругах ЖУРНАЛИСТ имел большой авторитет, кажется, подписка была даже обязательна для редакций, по крайней мере, каждая серьезная публикация имела резонанс, ее обсуждали, о ней говорили.
— Ты печаталась, кажется, в каждом номере. Там и родился твой основной жанр — телеобзор. Были, помню, и интервью, и статьи о новых формах, о поездках в регионы. Каким материалом гордишься больше других?
— Помню материал про телепрограмму «Веселые ребята», это была первая публикация о новом формате. Горжусь интервью с Юрием Дмитриевичем Черниченко, он был не просто депутатом и публицистом — трибуном, он блестяще вел свой «Сельский час». Мы говорили не только о телепрограмме, мы говорили о перестройке, о будущем страны.
Делала большую беседу с Владимиром Познером. После оглушительного успеха телемостов его назначили политобозревателем ЦТ, это был клан небожителей на телевидении. Познер в новом кабинете оставался демократичным, шутил и отвечал на шутки, был прост.
ТВ долгое время было неприкосновенным для критики. Многолетний руководитель ЦТ Сергей Георгиевич Лапин говорил: «Критикуя телевидение, вы критикуете советскую власть». Если, не дай бог, в «Правде» появлялось что-то критическое по поводу телевидения, это означало конец программы. В перестройку разговор стал более открытым.
Хотя телевизионная критика как таковая существовала значительно раньше: она берет начало с 1960-х. Поэт Александр Аронов вел еженедельные колонки в «Московском комсомольце», это был прообраз всех будущих телеобзоров. Лена Чекалова публиковала в «Советской культуре», а потом в «Московских новостях» свои телеобозрения. Несмотря на то что ТВ было главным идеологическим инструментом, качеству передач о культуре уделялось серьезное внимание. Объединение «Экран» выпускало прекрасные телеспектакли и телефильмы, там работали Любимов, Захаров, Рязанов, Эфрос, Фоменко — об этом тоже много писали. ЖУРНАЛИСТ в годы перестройки писал о ТВ много, в том числе и о региональном, уделял внимание конфликтным сюжетам.
,
,
Хорошо помню свою поездку в Сыктывкар в 1989 году. Там объявил голодовку журналист, у которого закрыли программу. К моему приезду — пусть и «пигалицы», но из журнала ЦК КПСС, — отнеслись серьезно, я встречалась с начальниками, встретилась и с голодающим журналистом. Убеждала его прекратить голодовку. Он был непреклонен, требовал выполнить его условия. Как Сенцов сегодня. Помню, от него ужасно пахло, я не знала, что когда человек голодает, от него пахнет мочой, она испаряется через кожу. Убедить его я не смогла. Но, когда уже улетала, получила сообщение от коллег — требование моего героя удовлетворили. Помню свое ощущение — я сумела помочь кому-то…
— Приходилось ли сталкиваться с цензурой? Все-таки партийный журнал…
— Тогда еще был Главлит, была цензура, но уже шла перестройка, и лично я никаких цензурных ограничений не ощущала, вся редактура была внутренней. Я работала в ЖУРНАЛИСТЕ до 1991 года, потом ушла в «Огонек», потом в «Независимую газету». Но первая профессиональная школа была именно тут, тут научилась работать над своими и чужими материалами, выстраивать логику и «закольцовывать» сюжет, придумывать заголовки и отсекать все лишнее.
— Сегодня очевидно, что практически все лучшее, чем может гордиться современная журналистика, зарождалось и выкристаллизовывалось в перестройку и даже раньше, задолго до объявленной свободы. В том числе доверие к журналисту, его работе, позиции. Многое сегодня утрачивается. Что нужно, на твой взгляд, для того, чтобы вернуть утраченное, вернуть доверие к профессии?
— Будущее профессии видится мне более чем печальным. Во-первых, с появлением интернета границы размываются. Фактически каждый может себя считать и называть журналистом, хотя мы понимаем, что для этого нужно соответствовать некоторым качествам, уметь работать с материалом, соблюдать этические принципы.
,
,
Сегодня нормальная журналистика не востребована, востребована либо тупая агрессивная пропаганда, либо что-то на грани фейков. Доверие к журналистике падает, прежде всего потому, что люди, не обязанные отличать настоящую журналистику от всего прочего, переносят свое раздражение на нас. Сообщество разрушено, оно расколото, и раскол превращается в пропасть. Одна часть сообщества ненавидит и презирает другую. Нет профессионального разговора. Пропагандисты, многие из которых — вчерашние профессионалы и вчерашние демократы, не просто разрушают профессию, они растлевают наше общество, аудиторию, людей. Они прекрасно осознают это сами.
— С некоторыми из них, если не ошибаюсь, вы не просто работали вместе, но и дружили, и не один год. Что вы говорите друг другу сегодня, когда встречаетесь?
— Мы практически не встречаемся. Пропагандистам не нужен профессиональный разговор, они не участвуют в тех встречах, где дискуссия еще существует. Они чувствуют себя непогрешимыми, властителями эфира и политической конъюнктуры. Премия ТЭФИ превратилась из профессиональной в «индустриальную».
Не думаю, что в ближайшее время что-то изменится. Как не верю и в то, что сообщество само, без политической воли «сверху», сможет измениться. В перестройку такая воля была, и несколько лет был очевидный результат. Он состоял в том, что ослабленные намордники и вожжи открыли шлюзы потоку, который сметает все на своем пути, в том числе и ослабляющих вожжи. Нынешняя власть это хорошо понимает и не планирует никакого послабления. Даже если изменятся персоны, принимающие решения.
— Каким, на твой взгляд, должен быть профессиональный журнал в России?
— Профессиональный журнал должен говорить не только о технологиях, но о самом главном: почему произошел раскол? В чем причина торжества непрофессионализма? Что можно сделать, чтобы вернуть доверие аудитории на деле? Не быть «над схваткой», не ограничивать критику ситуации рассказом о маленьком числе киосков или пьющей продавщице, но вникать в суть происходящего. Профессиональный журнал больше всего читают в провинции, там очень ждут профессиональной оценки происходящего. И это важно сделать. Тогда от него будет реальная польза всем, и не только журналистам.
,
