Григорий Заславский — театральный критик, ректор ГИТИСа, участник многих телепрограмм о культуре и ведущий рубрики «Культ / Туризм» на телеканале «Мир». С середины 1990-х — постоянный автор ведущих радиостанций страны. Корреспондент ЖУРНАЛИСТА встретилась с Заславским в краткий промежуток между лекциями и репетицией, в это время в предбаннике кабинета его терпеливо ожидали стажеры из Королевского театра Великобритании и китайская делегация.
— Григорий, скажите, зачем вам все это надо? Институт, премьеры, фестивали, партнеры — при чем тут еще и радио?
— Когда меня назначили ректором ГИТИСа в 2016 году, я решил спросить совета у людей, которым доверял. Попросил о встрече бывшего ректора Сергея Николаевича Есина, ныне, к сожалению, уже покойного. Мы гуляли по Тверскому бульвару, и он мне дал несколько важных советов. Первый был такой: «Однажды ты проснешься и уже не будешь ректором ГИТИСа. Надо быть к этому готовым. И важно понимать, что ты еще что-то по-прежнему умеешь делать».
Я давно не пишу статей. И это меня мучает. Есть желание писать, есть мысли, которыми хотел бы поделиться. Но времени нет катастрофически. Да и места, где можно сесть, спокойно подумать и рассчитывать, что никто не потревожит, у меня тоже нет, ни дома, ни здесь. Так что радио, которое я всегда любил, — это возможность не потерять профессию. Как говорят великие пианисты, если ты не репетируешь день, это заметно тебе одному, а если неделю — это уже заметят слушатели.
Радио, статьи, как и музыка, — это такие занятия, которые требуют регулярной тренировки. Если ты не садишься к микрофону какое-то время, ты теряешь ритм, теряешь драйв. Ритма мне хватает и в ГИТИСе, а вот драйв от эфира совершенно особенный.
Кроме того, я получаю огромное удовольствие от разговоров в эфире, мне интересны люди, у меня всегда есть к ним какие-то вопросы. Людям, которые занимают какие-то посты, у нас не запрещены преподавательская и творческая деятельность. Я этой возможностью пользуюсь. И этому рад.
— Ваш роман с радио начинался, когда вы были «лицом» отдела культуры «Независимой газеты» времен Виталия Третьякова?
— Кажется, я был первым театральным обозревателем на «Эхе Москвы». Это было мучительно. Переписывание текстов, нервы. Каждый раз после спектакля я приходил на улицу 25 Октября, где тогда размещалась редакция «Эха», записывал свои репортажи.
— Не в прямом эфире?
— Думаю, в прямом эфире это было бы просто невозможно. Я очень волновался, у меня дрожали коленки. Было, конечно, заметно, что я зачитываю текст, от волнения мой голос становился еще выше. В итоге я просто перестал туда ходить, но и редакция, надо сказать, не выражала большого желания меня сохранить. МОЙ ГОЛОС ДЛЯ МНОГИХ ОКАЗАЛСЯ УЗНАВАЕМЫМ, БОЛЕЕ ТОГО, СВЯЗАННЫМ С ИСКУССТВОМ, ТЕАТРОМ. НО ГЛАВНОЕ — Я ОЩУТИЛ ДЕЙСТВЕННОСТЬ ЗВУЧАЩЕГО В ЭФИРЕ СЛОВА.
Следующая страница была более продолжительной и творчески значительно более важной — мне предложили вести воскресные программы о театре на «Радио России». И они дали ощущение, что это кому-то нужно. Помню, я стоял в очереди и позволил себе какие -то грубые слова. А человек, стоявший передо мной, повернулся и спросил: «Простите, а вы не Григорий Заславский? Я вас по воскресеньям слушаю». Я тогда понял, что надо быть немножко более сдержанным и контролировать свою речь в публичных местах. Оказалось, голос для многих оказался узнаваемым, более того, связанным с искусством, с театром, я с этим стакивался потом не раз. Но главное — я ощутил действенность звучащего в эфире слова.
— Кому-то конкретно удалось помочь?
— Я пригласил на «Радио России» Светлану Врагову сразу после того, как ее квартира была просто разгромлена людьми, близкими к Михаилу Ходорковскому (дом приглянулся МЕНАТЕПу), и вскоре после интервью он ей сам позвонил и извинился. Ей вернули дорогую украденную мебель, купили квартиру на Остоженке, она до сих пор об этом помнит. И я тоже об этом помню. Поэтому для меня Ходорковский никогда не был символом либерального демократического свободомыслия, я знал, что он по-разному мог решать те вопросы, которые его в той или иной степени интересовали. Потом, тоже в 1990-х, у меня был регулярный выход на женском радио «Надежда».
— «Надежда», кстати, стремилась сохранить лучшие «культурные» форматы советского вещания, транслировала записи спектаклей и концертов, в том числе из архивов Гостелерадио, особое внимание уделяла русскому языку, который стремительно утрачивал чистоту.
— Да, по русскому языку была замечательная программа. На «Надежде», как и на «Радио России», я тогда не получал никаких гонораров, была важна сама возможность участия в передачах, это был опыт. Который, кстати, очень пригодился, когда я по своей инициативе покинул «Независимую газету» в 2001 году вслед за главным редактором Виталием Третьяковым. Газета на долгое время оказалась для меня закрыта. Я наивно думал, что я такой известный критик, что если не через час, то через день посыплются новые предложения. Но прошла неделя, потом месяц, потом два, и я понял, что скоро нам просто не на что станет жить. А у меня была уже семья, жена, двое детей, деньги были нужны.
Конечно, ни одна редакция не стала бы выгонять своего театрального критика ради того, чтобы принять нового, пусть даже более, с их точки зрения, интересного, я это понял не сразу. Надо было искать работу. Кто-то посоветовал позвонить в «Маяк 24», они меняли формат. Месяца за два до того я резко критиковал эту станцию как раз за смену формата, ко мне тогда обратились возмущенные сотрудники старого «Маяка». Я все-таки позвонил и предложил свою передачу. Меня пригласил Сергей Курохтин, он вместе со Славой Киселевым (как раз его я и ругал в своем материале) пришли из иновещания, это были сверстники Влада Листьева, его друзья. Они оказались живыми людьми с хорошим чувством юмора, очень творческими, и последующие семь лет с ними было невероятно интересно работать. Мы постоянно что-то придумывали, начинали что-то новое, были в хороших товарищеских отношениях. Это время я вспоминаю с удовольствием.
— За годы работы на «Маяке 24» у вас было несколько передач.
— Они менялись, но оставалась неизменной программа «Культурный вопрос», и популярность у нее была исключительная. Когда меня останавливали у Белорусского вокзала гаишники за превышение скорости и узнавали, где я работаю, они смеялись: что же ехали 90 километров в час, надо было 103,4 — это была тогда частота «Маяка 24». И, конечно же, отпускали без штрафа. ПРОВЕДЯ МНОГО ИНТЕРВЬЮ В ПРЯМОМ ЭФИРЕ, Я НЕ ВСЕ ИХ ПОМНЮ. БОЛЕЕ ТОГО, ТЕ, КОТОРЫЕ ОТКРЫЛИ МНЕ ЧТО‑ТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НОВОЕ, Я МОГУ ПЕРЕСЧИТАТЬ ПО ПАЛЬЦАМ ОДНОЙ РУКИ.
Как-то на эфир приехала совершенно замечательная женщина, директор ЦГАЛИ, не могла припарковаться и попросилась на закрытую ВИП-стоянку Министерства среднего машиностроения рядом с Домом радио на Пятницкой, сказала, что опаздывает на интервью. Охранники объекта любезно ее пустили и отозвались словами заставки из передачи: «Культурный вопрос — культурный ответ».
Я провел более 2000 интервью в прямом эфире, это неоценимый опыт, с которым было жалко расставаться. Потом я узнал, что по моему поводу в редакции были совещания, где говорили: как же так, у него совершенно «школьный» голос, слишком высокий. А когда я волновался, голос становился еще выше, что для радио очень серьезный недостаток. Но кто-то сказал: если человек разбирается в своем вопросе, то голос можно простить. Я потом много работал над понижением голоса, надо сказать. В итоге получил работу и через некоторое время даже был назначен заместителем руководителя службы информации радио ВГТРК. Но главное было не повышение, а то, что у нас была прекрасная компания ребят, которые делали передачу, корреспонденты, еще одна ведущая, молодые люди, они иногда расстраивали, но чаще радовали, это было очень хорошее и веселое время.
— Уникальное радио, которое совмещало лучшие черты старого советского «Маяка» и новые форматы, проекты о многообразии культур, психологии, стиле жизни, образовании… Его сменила, к сожалению, откровенная попса.
— Я ушел на радио «Культура», два с лишним месяца руководил службой информации, и с коллегами, которые теперь работают со мной в ГИТИСе, — Еленой Прозоровой и Ксенией Уваровой — мы успели многое сделать.
— Редактор ревновал?
— Главным редактором пришел Виталий Вульф, у нас были в принципе хорошие отношения. Ему регулярно сообщали, что рейтинг программы новостей взлетел, то есть превысил нулевую отметку на несколько пунктов, но, видимо, это его и раздражало. Я ушел обозревателем на «Вести FМ». И с 2007 года до сих пор им и остаюсь, несмотря на новую работу.
— Радио, как свидетельствуют международные исследования, — единственное СМИ, которое не утратило доверия аудитории, люди по-прежнему хотят его слушать. Но что есть радио? Оно в первую очередь просвещает или развлекает? И можно ли это совместить, как пытался делать «Маяк 24» в начале 2000-х?
— Я очень скептически отношусь к рейтингам. Прекрасно понимаю, что если вместо программы «Время» в 21.00 поставить курсы английского языка, их рейтинг тоже будет довольно высоким.
Проведя много интервью в прямом эфире, я не все их помню. Более того, те, которые открыли мне что-то действительно новое, я могу пересчитать по пальцам одной руки.
Одно из них — не про театр. Была Олимпиада в Пекине, все спортивные комментаторы уехали в Китай, и меня попросили взять интервью у тогдашнего президента клуба ЦСКА. Я пришел в 9 вечера, в шортиках, к Дому радио на Пятницкой и увидел у входа два BMW с тонированными стеклами, рядом с каждым — шкафообразные телохранители, из одного автомобиля выходит прекрасная женщина в золотых очках. Мы с ней разговариваем, потом в эфире перерыв, и она спрашивает: «А вы Григорий Заславский? Мы с мужем слушаем вашу программу, вот было интервью с Виктюком, потом с Мирзоевым. Вообще-то мы в театр не ходим, но приятно слушать человека, который в чем-то разбирается».
И я понял, что рейтинг может быть неплохим, даже если передача о театре, в который ходят не то три, не то два процента населения страны. И это заставляет иначе посмотреть на вопрос о рейтинге, о том, как его поднять, что убрать из программ, а что — нет.
— Вернется ли золотая пора радио? Как в 1990-е?
— Конечно, нет. Я начинал писать в начале 1990-х, когда было достаточно нескольких часов, чтобы тебя все прочитали, после материала в утренней газете к вечеру ты уже знаменит. Как в 1993 году после статьи о Татьяне Дорониной в «Экране и сцене», к примеру. Сегодня никто не читает никого. Такого, чтобы десятитысячными тиражами печаталась интеллектуальная литература, нет. Алексей Варламов, известный писатель, выходит тиражом 1500 экземпляров. Только, пожалуй, у Водолазкина более приличные цифры — 3000, 5000. Однако важно, что какие-то серьезные темы снова становятся предметом обсуждения. В том числе и книги, это огромная победа.
— Может ли радио противостоять «новому варварству»?
— Сегодня огромное количество людей в дорогу берут аудиокниги, это новое явление. Я даже хочу дать дипломную работу по аудиокнигам, такой квазитеатральный жанр. Это означает, что мы возвращаемся от картинки к слову услышанному, значимому, это важно.
— Что вы сами слушаете?
— Радио «Коммерсант FM», «Вести FM», радио «Орфей». Очень люблю слоган «Эха Москвы»: «Слушайте радио, остальное видимость». Это точные, остроумные слова, что на радио всегда ценится.
