Ушел из жизни известный журналист Сергей Доренко, главный редактор радиостанции «Говорит Москва». В интервью ЖУРНАЛИСТУ его молодой коллега Алексей Гудошников сказал, что о Доренко спорили и спорят до сих пор, называя его то пропагандистом, то шоуменом. А он незаметно для многих создал свою школу, в которой учил молодых профессионально работать с новостью.
— С чего началось твое взаимодействие с Доренко?
,
,
В 2010 году я приехал из Оренбурга, и так получилось, что «Русская служба новостей» стала первой моей работой в Москве. Как это и бывает, в интернете нашел вакансии, выслал свое резюме. Придя на радиостанцию, я не знал, что главный редактор там Сергей Доренко. Меня пригласили на работу, но я, честно говоря, немножко не потянул. Потому что в «Русской службе новостей» был прямой эфир, опыта работы в котором у меня не было. Поэтому меня взяли на позицию сотрудника, который звонит спикеру, берет у него комментарий и т.д. Помню, как я сидел на своем рабочем месте, а мимо меня пронесся большой человек, как огромная комета пролетела. «Так, погнали, погнали, погнали, все вперед, работаем», — кричал он. Я тут же спросил: «А это кто?».
— На тот момент ты знал, кто такой Доренко?
— Родители смотрели шефа по телевизору в моем детстве.
Доренко шефом все называли у нас, и он не обижался. Когда к нему обращались по имени — отчеству, Сергей Леонидович, он поправлял: «Сергей». Но некоторые сотрудники просто не могли сказать «Сергей», тогда он говорил: «Давайте потренируемся: Сергей, просто Сергей».
Когда шеф во время первой встречи мимо меня пролетел, я вспомнил его. Это был примерно 1998 год. Мне десять лет, и я вижу человека в телевизоре, который как-то так рассказывал, что было интересно слушать не только взрослым, но и мне. Причем мне было смешно, и я хохотал. И вот прошли годы, и я его вижу. Помню, я сел на диван и стал слушать, как он работает. И я опять хохотал, мне всегда было смешно, когда я слышал, как он говорил. Я тащился от его иронии, его сарказма, от его юмора, высоко литературного и простого, народного, которым он в совершенстве владел.
Среди современных мэтров журналистики я не нахожу тех, кто умеет так шутить. Доренко был один. Я считаю, что его юмор и умение работать на аудиторию от 10 лет до 90 лет — одно из основных его качеств. Меня он всегда мягко направлял в этом смысле, потому что в эфире я иногда тяжелил: «Алексей, будьте легче, легче, легче». Он никогда не подходил и не говорил, что надо то-то и то-то делать. Никогда такого не было. Он говорил: «Будьте легкими, будьте ироничными. Не надо тяжелить».
— Что значит тяжелить?
— Поясню, как я это понял. Когда ты с серьезным лицом говоришь серьезные вещи в эфире, серьезность твоего лица перевешивает серьезность самого события. Ты выглядишь смешно, особенно когда тебе 21 год, 25 или 30 лет, как мне сейчас. Ты с серьезным лицом учишь людей, которым 60 или 70, и делаешь это без тени иронии. Он не любил пафос, не любил церемонии. Вел себя на западный манер и не скрывал никогда своего отношения к западной культуре. А вообще он жил по приколу.
— Это как?
— В кайф, в удовольствие. Жизнь — это удовольствие.
,
,
Когда люди достигают определенного возраста, они, как правило, становятся слишком серьезными, многие из них бронзовеют. Вот этой бронзы в нем не было, не было галстуков и запонок. Хотел он этого или не хотел? Просто он таким был и все.
— Ты с ним познакомился 9 лет назад. Когда все основные бои в профессии для него были завершены. Так?
— Не так. В 2013 году у него в прямом смысле забирают радиостанцию, заводят туда других людей, с которыми он не захотел работать. И он тогда принимает волевое решение, уходит с радиостанции в никуда.
Определенную поддержку ему тогда оказал Венедиктов, предоставив возможность вести эфиры на «Эхо Москвы». Я спросил шефа тогда: «Что нам делать?». Он ответил, передаю почти дословно: «Падать, как кошка на четыре лапы и не посыпать голову пеплом. Где я пеплом голову посыпал, ничего хорошего не получилось. Где я дверью хлопнул, она просто закрылась и все».
Он тогда ушел, потому что у него не получилось бы взаимодействовать с теми людьми, которые пришли. Но как только он сказал, что уходит, они к радиостанции сразу потеряли интерес. Думаю, что эти люди хотели, чтобы Доренко работал на них.
,
,
Примерно через полгода шеф сказал нам, что есть новый проект «Говорит Москва» и спросил: «Пойдем?». И мы пошли. За пять лет мы сделали новую радиостанцию, а «Русская служба новостей» медленно и верно умерла. Сергей Доренко еще раз доказал, что он может собрать коллектив, и люди за ним пойдут.
— Очень многим Доренко был известен в первую очередь как тележурналист. Рассказывал ли он о своих телевизионных делах? Обращался ли к тому своему опыту?
— Он говорил об этом только тогда, когда кто-то его спрашивал или возникала какая-то непонятная фамилия человека для нас, о котором мы не знали. Он тогда говорил: «Это тот человек, который делал то-то тогда-то», но в воспоминания он никогда не вдавался.
Что отличает Сергея Доренко от всех остальных? Он всегда смотрел в будущее. Телевизор, радио, Телеграм. Там, куда он заходил, у него всегда получалось взлететь. Всегда. У нас есть корпоративный чат, и Сергей Леонидович в открытую там взаимодействовал с коллективом. В этом чате он написал важные слова. Цитировать их не буду, но суть раскрою. Он написал, что грядет такая эра в журналистике, когда мы все будем свободны, и не будет никаких хозяев. Мы сами себе будем хозяева. По-моему, это было даже последнее из того, что он написал. Запись от 8 мая.
— У меня возникало ощущение, что он доигрывает. Да, он активный, включенный, но сбитый летчик в профессии.
— Не было у меня такого ощущения. Его телеграм-канал, который он сделал за какие-то несколько месяцев, взорвал информационное пространство. Он зашел с нуля и вырос до 150 тысяч очень быстро. Он был летчиком всегда. Другое дело, что небо иногда было отрытое, а иногда его перекрывали какие-то другие истребители. А одному было тяжело.
— Он один был?
— Он был один, а за ним шел только молодняк.
— Как ты думаешь, он завидовал тем, кто работал на федеральных каналах?
— Нет. Для этого достаточно послушать любую его программу. И с абсолютной очевидностью становится понятно, как он относился к федеральному телевидению. Прийти туда, чтобы тебя трепали за щечку и говорили, что ты такой молодец — это был не его путь.
— Сегодня Соловьев, Скабеева, Киселев, Шейнин безжалостно крушат оппонентов нынешней власти. Говорят, что телекиллерство на российском телевидении породил Доренко.
— Трудно сказать, кто и что породил. Я читал, но об этом говорят люди старше меня. Поэтому я не могу говорить за прошлое.
— Чувствовал ли ты в нем желание кого-то пригвоздить? Он себе все разрешал?
— Разрешал, а почему нет… Как Гоголь, Салтыков-Щедрин.
— Но у Гоголя и Салтыкова-Щедрина не было живых людей с реальными фамилиями. Что, собственно, и отличает журналистику от литературы.
— А Белинский, который крушил все и всех?
— Белинский не переходил на личности, там были литературные или общественные дискуссии, которые порой выливались в острую полемику. А Доренко разрушал норму, говоря о личных обстоятельствах жизни конкретных людей.
— А что есть норма? Это сложный вопрос. Он вообще жил как хотел. У него ник был «Расстрига». История происхождения этого ника связана с Союзом журналистов России, из которого Доренко то ли в определенный момент выгнали, то ли что-то такое там произошло. И он после этого назвался расстригой. В нем было что-то рокенролльное.
— А вам он все разрешал?
— Да.
— И матом ругаться?
— Матом — нет. Были флажки определенные. Матом нельзя было ругаться. Он и сам не ругался никогда в коллективе, и не позволял никому.
— А чем он был недоволен?
— Ответ на этот вопрос лежит в плоскости ответа на вопрос: кто он? Доренко — новостник, первоклассный новостник. Если этого до сих пор никто не понял, тогда я об этом скажу первым. Он говорил, что новость — это звезда, причем это он всегда говорил по-английский: «news is a star».
,
,
Если ты вдруг не дал новость, если ты пропустил новость, если ты затормозил, значит, ты плохо работаешь. И поэтому, чтобы оценить работу нашей радиостанции, надо посмотреть, как работает наша новостная служба. У нас реально, если не самая лучшая, то одна из лучших новостных служб в России по скорости подачи и проверке фактов. Когда Доренко вспоминал свой опыт работы на телевидении, он говорил: «Программа «Время» — за мной 600 человек, я иду и даю сначала новость, а потом представляюсь. News is a star, поэтому мы служим новостям». Лишь один раз только мы нарушили этот принцип. Это когда Сергей Доренко умер.
— Вы не дали новость?
— Новость мы дали, а в эфир не вышли. Информация была, телеграм-канал наш работал. А в эфир со словами: «Здравствуйте, сегодня…» не вышли. Любую тему мы бы отработали, а здесь не смогли. Мы промолчали.
— Жалеешь об этом сейчас?
— В нас победило человеческое начало и проиграло профессиональное. Я думаю, что шеф нас бы спросил: «Что вы сидите? Это же новость! Вперед!». Но он же не мог спросить. И в этом смысле нам потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он и не спросит.
— У вас не было человека, который бы взял на себя роль редактора?
— Это как армия, которая идет в бой, а командующий гибнет. Что делать? Куда идти? Некоторое замешательство. Мы все умеем, но командующего нет. Я думаю, что слушатели нас простят, надеюсь, что они все поняли.
— Как подбиралась команда? Что за люди, которых он брал на работу?
— У нас в коллективе работают одни интроверты. Сам Доренко себя называл улиткой. Экстравертов, людей купающихся в общении, среди нас нет. На мой взгляд, шеф тоже был по жизни интровертом, достаточно закрытым человеком. И лишь в работе он открывался, поэтому, я предположу, он и говорил очень громко, и вел себя ярко.
,
,
Сегодня мы придумываем картину о нем, которая в какой-то степени соответствует, а в какой-то степени бесконечно далека от реальной жизни этого человека. Не хочется в этом ошибиться, но в любом случае мы будем ошибаться.
— Создалось впечатление, что «Говорит Москва» — это его радиостанция. И вы были продолжением его голоса.
— Может быть.
— Ты в себе Доренко чувствуешь?
— В чем-то да. Что-то я нагло украл у него. И я буду этим пользоваться.
— Работая рядом с ним, ты как самостоятельная личность состоялся?
— Я не знаю, что было бы через год, через два года. Наш коллектив с Доренко связывали не только профессиональные, но и человеческие отношения. Шеф всегда поступал по-человечески. И в какие-то моменты многих людей жалел. Даже если человек поступает не очень правильно, он пытался с ним не расставаться. И бывало, если кто-то вынужден был уйти из-за разногласий, он возвращал людей.
,
,
У нас даже есть такой человек, да не обидится он на меня, — душа нашей радиостанции. Я не буду называть по имени. Так случилось, что он уволился, и редакция сразу превратилась в такое место, где все четко функционируют как швейцарские часы. Этот механизм сразу почувствовал Доренко и предложил этому человеку вернуться на радиостанцию. Мне кажется, что шеф подумал тогда, что швейцарские часы — это хорошо, но на часах должна быть царапина какая-то. И когда тот сотрудник вернулся, все сразу почувствовали, как коллектив из механического состояния превратился во что-то веселое и немножечко цирковое.
Мне кажется, что Сергей Доренко любил, чтобы было немножечко шапито. Во мне это шапито тоже есть, поэтому Доренко был один из немногих людей, который меня принял таким, какой я есть.
— Он готовился к своим эфирам?
— Очень серьезно всегда готовился к эфирам. В 6:20 утра он пять дней в неделю был на работе. Эфир начинался в 8:30, в последнее время — в 9 утра. И вот с 6:20 до 9 часов он готовился к эфиру. Я считаю, что самый главный разговор о Сергее Доренко должен быть с его соведущими, и в первую очередь с Настей Оношко.
— А тебе не кажется, что в его окружении не было людей, равных ему? Он создал такое пространство, где ему было комфортно, потому что ему не возражали.
— Мы его школа.
— А это была школа?
— Это была школа на сто процентов, в этом даже сомнений нет никаких. Кто-то зовет своих старых друзей на работу: «Старик, давай вместе поработаем. Ты заработаешь, и я заработаю». А он поставил на молодняк. И теперь кто-то будет говорить: «Вот эти молодые, откуда-то он их взял»? Да, взял, и доверил, и поверил, и мы справились. И это круто. Если когда-нибудь что-то подобное будет у меня в руках, я поступлю так же.
,
