Итак, как мы уже выяснили (см. первую часть), у санкт-петербургского генерал-губернатора М. Жемчужникова было четыре сына: Рассказывают, как один из нАлексей, Александр, Владимир и Лев. Кто-то утверждает, что сыновей было даже больше, включая в их число, например, не оставившего особого следа в истории Николая, но к нашему повествованию они в любом случае никакого касательства не имеют. Как и Левушка, с малолетства рисовавший на официальных бумагах отца какие-то каракули, отчего был впоследствии определен в Академию художеств. Хотя нет: самый знаменитый портрет Козьмы Пруткова все-таки принадлежит кисти Л.М. Жемчужникова.
Пружина деятельности
А вот трое остальных тяготели к литературе и розыгрышам, которые дошли до нас в виде исторических анекдотов.
Так, один из них ночью в мундире флигель-адъютанта объездил всех видных архитекторов Санкт-Петербурга с приказом явиться утром в Зимний дворец ввиду того, что Исаакиевский собор провалился. Они, разумеется, явились. Можете себе представить реакцию императора Николая Павловича.
Или: министр финансов Вронченко имел обыкновение каждое утро гулять по Дворцовой набережной. Александр Жемчужников, встретив его, приподнял шляпу и произнес:
— Министр финансов — пружина деятельности.
Заметим, что знакомы они не были. На следующее утро — то же самое. И опять, и опять. Каждый раз Александр, сначала приседая, а потом поднимаясь на цыпочки, снимал шляпу со словами:
— Министр финансов — пружина деятельности.
Вронченко наконец пожаловался обер-полицмейстеру, и Александру было строго указано впредь министра не беспокоить.
А однажды в каком-то публичном месте при разговоре двух почтенных старцев в высоких чинах, споривших о вреде курения табака, на замечание одного из них: «Вот я курю с детства, и мне теперь 60 лет», — кто-то из братьев громко заметил:
— А если бы не курили, вам было бы уже восемьдесят.
Самое поразительное: никто из представителей этой золотой столичной молодежи (дети генерал-губернатора, куда уж выше) не изъявил желания стать министром сельского хозяйства, членом правления банка, возглавить объединенную каретостроительную корпорацию или добывать газ для уличных фонарей.
Более того, слившись в едином порыве со старинным другом семьи и кузеном, графом А.К. Толстым, они посвятили свое творчество жанру, который в России, как бы она себя ни называла, всегда считался подрывающим устои, — сатире. Алексея Константиновича, говорят, от статьи УК 282 (экстремизм) спасло лишь то, что он с детства был в дружбе с будущим императором Александром II. Впрочем, мы, кажется, запутались в эпохах.
Проект «Козьма Прутков»
Это — наше сатирическое все. Судите сами, именно его отцы-основатели впервые в русской литературе затронули деликатную и модную ныне тему харрасмента, сиречь сексуальных домогательств, в басне «Червяк и попадья»:
Однажды к попадье заполз червяк на шею;
И вот его достать велит она лакею.
Слуга стал шарить попадью…
«Но что ты делаешь?!» — «Я червяка давлю».
Ах, если уж заполз к тебе червяк на шею,
Сама его дави и не давай лакею.
Они же первыми подняли не менее щекотливую проблему нетрадиционных (и неуставных) отношений в армии.
Из «Военных афоризмов для гг. штаб- и обер-офицеров» Фаддея Козьмича Пруткова (сына):
Кто не брезгает солдатской задницей,
Тому и фланговый служит племянницей.
(Примечание полковника: «Во-первых, плохая рифма. Во-вторых, страшный разврат, заключающий в себе идею двоякого греха. На это употребляются не фланговые, а барабанщики»).
Наконец, задолго до Даниила Хармса, не говоря уже об Эжене Ионеско, групповой Козьма Прутков открыл занавес театра абсурда, который (в смысле, занавес) у нас как заклинил, так и не закрывается до сих пор, хотя всех артистов уже тошнит.
Пример:
Естественно-разговорное представление
Опрометчивый турка, или Приятно ли быть внуком?
Действующие лица
Миловидов
Князь Батог-Батыев
Кутило-Завалдайский
Либенталь
Г-жа Разорваки, вдова
Иван Семеныч
Действие происходит в С.-Петербурге, в гостиной г-жи Разорваки. Она разливает чай. Все сидят.
Миловидов (говорит мягким басом, плавно, важно, авторитетно). Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!
Кутило-Завалдайский (со вздохом). Сколько у него было душ и десятин пахотной земли?
Миловидов. Главное его имение, село Курохвостово, не помню: Астраханской или Архангельской губернии? Душ по последней ревизии числилось пятьсот; по крайней мере, так выразился, говоря со мною, заседатель гражданской палаты Фирдин, Иван Петрович.
Кн. Батог-Батыев (с подвязанною щекою; говорит шепелявя и с присвистом). Фирдин?.. Какой Фирдин? Не тот ли, который ранен был на дуэли ротмистром Кавтыревым?
Либенталь (говорит торопливо, большею частью самолюбиво-раздражительно). Нет, не Кавтыревым! Кавтырев мне свояк. С ним действительно был случай; но он на дуэли не убит, а просто упал с лошади, гоняя ее на корде вокруг павильона на даче Мятлева. При этом еще он вывихнул безымянный палец, на котором носил чугунный перстень с гербом фамилии Чапыжниковых.
Кутило-Завалдайский. Я не люблю чугунных перстней, но предпочитаю с сердоликом или с дымчатым топазом.
Кн. Батог-Батыев. Позвольте, вы ошибаетесь!.. Сердолик и топаз, в особенности дымчатый, как вы весьма справедливо сказали, — два совершенно различные именованья!.. И их не надо смешивать с малахитом, столь искусно выделываемым его превосходительством Демидовым; так, что даже могу сказать перед целым миром и своею совестью: он получил за это диплом из собственных рук парламента, с английской печатью.
Г-жа Разорваки (говорит громко, решительно, голосом сдобным). Насчет Демидова!.. Правда ли, что он завещал все свое богатство Ламартину?
Молчание.
Миловидов (совершенно тем же голосом и тоном, как вначале). Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!.. Был у него, смело могу сказать, один только недостаток: он был твердо убежден, что при природном даровании можно играть на скрипке без канифоли. Я вам расскажу постигнувший его случай. В день своих именин — как теперь помню: двадцать первого октября — он приглашает власти… Был какой-то час. Шум. Входят. Собираются. Садятся на диваны… Чай выпит… Все ожидают… «Подай мне ящик!» — говорит Иван Семеныч. Ящик принесен. Иван Семеныч вынимает скрипку, засучивает рукава и отворачивает правый борт своего вицмундира. Виц-губернатор одобрительно ожидает. Преданный Ивану Семенычу камердинер подносит на блюдечке канифоль. «Не надо! — говорит он. — Я всегда без канифоли». Развертывает всем известные какие-то ноты; взмахивает смычком… Все притаили взволнованное дыхание. Самонадеянный покойник ударяет по струнам — ничего!.. Ударяет в другой раз — ничего!.. В третий раз — решительно ничего! Четвертый удар — увы! — был нанесен его карьере, несмотря на то что он был женат на дочери купца первой гильдии Громова!.. Обиженный губернатор встает и, подняв руку к плафону, говорит: «Мне вас не нужно, — говорит, — я не люблю упрямых подчиненных; вы вообразили теперь, что можете играть без канифоли; весьма возможно, что захотите писать бумаги без чернил! Я этаких бумаг читать не умею и тем более подписывать не стану; видит бог, не стану!»
Молчание.
Кутило-Завалдайский. Говорят, что цены на хлеб в Тамбовской губернии значительно возвысились?
Молчание.
Г-жа Разорваки (громко и сдобно). Насчет Тамбова!.. Сколько верст от Москвы до Рязани и обратно?
Либенталь (скороговоркою). В один конец могу сказать, даже не справившись с календарем, но обратно не знаю.
Все отворачиваются в одну сторону и фыркают, издавая носом насмешливый звук.
Либенталь (обиженный). Могу вас уверить!.. Ведь от Рождества до Пасхи столько-то дней, а от Пасхи до Рождества столько-то, но не столько, сколько от Рождества до Пасхи. Следовательно…
Все отворачиваются в другую сторону, насмешливо фыркая носом. Молчание.
Миловидов (тем же тоном). Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!
Кн. Батог-Батыев (шепелявя, с присвистом). Я знал его!.. Мы странствовали с ним в горах Востока и тоску изгнанья делили дружно. Что за страна Восток!.. Вообразите: направо — гора, налево — гора, впереди — гора; а сзади, как вы сами можете себе представить, синеет гнилой Запад!.. Наконец, вы с отвращеньем въезжаете на самую высокую гору… на какую-нибудь остроконечную Сумбеку; так что вашей кобыле и стоять на этом мшистом шпице невозможно; разве только, подпертая горою под самую подпругу, она может вертеться на этой горе, как на своей оси, болтая в то же время четырьмя своими ногами! И тогда, вертяся вместе с нею, вы замечаете, что приехали в самую восточную страну: ибо и впереди восток, и с боков восток, а запад?.. Вы, может, думаете, что он все-таки виден, как точка какая-нибудь, едва движущаяся вдали?
Г-жа Разорваки (громко, сдобно и ударяя кулаком по столу). Конечно!
Кн. Батог-Батыев. Неправда! И сзади восток!.. Короче: везде и повсюду один нескончаемый восток!
Г-жа Разорваки (по-прежнему). Насчет востока!.. Я вам расскажу мой сон.
Все (бросаясь целовать ее руки). Расскажите, расскажите!
Г-жа Разорваки (протяжным, повествовательным тоном, сохраняя свой громкий и сдобный голос). Видела я, что в самой середине…
Миловидов (останавливает ее почтительно-доброжелательным движением руки). Питая к вам с некоторых пор должное уважение, я вас прошу… именем всех ваших гостей… об этом сне умолчать.
Все. Почему же? почему же? (Наперерывно целуют ее руки.)
Миловидов (перебивает их важно, плавно, немного подняв тон). Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!.. Вам известно, что он жил безбедно, но хотел казаться человеком более богатым, чем был в самой вещи…
Г-жа Разорваки (громко, с удивлением). Разве у него было бархатное стуло?!
Миловидов. Нет… он не любил бархата. И даже на самом животе он носил треугольник из фланели, в виде какого-нибудь синапизма.
Кн. Батог-Батыев. У меня там тоже есть синапизм. А кроме того, люблю носить на правой руке фонтенель, на левой гишпанскую мушку, в ушах канат, во рту креозот, а на затылке заволоку.
Все (кроме Миловидова, к нему). Покажите, покажите!
Кн. Батог-Батыев. Весьма охотно; но только после чаю.
Миловидов (снова возвышая тон). Все, что у него было приятного, исчезло вместе с ним!.. Когда Иван Семеныч задавал обеды и приглашал власти, то любил угостить тончайшим образом. Лежавшие в супе коренья изображали все ордена, украшавшие груди присутствующих лиц… Вокруг пирожков, вместо обыкновенной какой-нибудь петрушки, посыпались жареные цветочные и фамильные чаи! Пирожки были с кисточками, а иногда с плюмажами!.. Косточки в котлетах были из слоновой кости и завернуты в папильотки, на которых каждый мог прочесть свойственный его чину, нраву, жизни и летам — комплимент!.. В жареную курицу вечно втыкался павлиний хвост. Спаржа всегда вздевалась на проволоку; а горошек нанизывался на шелковинку. Вареная рыба подавалась в розовой воде! Пирожное разносилось всем в конвертах, запечатанных казенною печатью, какого кто ведомства! Шейки бутылок повязаны были орденскими ленточками и украшались знаками беспорочной службы; а шампанское подавалось обвернутое в заграничный фуляр!.. Варенье, не знаю почему, не подавалось… По окончании обеда преданный Ивану Семенычу камердинер обрызгивал всех о-де-лаваном!.. Вот как жил он! И что же? Канифоль, канифоль погубила его и свела в могилу! Его уже нет, и все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!..
Внезапно отворяются двери из передней, и входит Иван Семеныч, с торжествующим лицом и приятною улыбкою.
Все (в испуге). Ах!.. Иван Семеныч!.. Иван Семеныч!..
Иван Семеныч (улыбаясь и шаркая на все стороны).
Не дивитеся, друзья,
Что как раз
Между вас
На пиру веселом я
Проявляюся! (Обращается строго к Миловидову и к Разорваки.)
Ошибаешься, Данила!..
Разорваки соврала!..
Канифоль меня сгубила,
Но в могилу не свела!
Все (радостно вскакивают с мест и обступают Ивана Семеныча). Иван Семеныч!.. Как?! Вы живы?!
Иван Семеныч (торжественно). Жив, жив, говорю вам!.. Скажу более! (Обращается к г-же Разорваки.) У вас есть внук турецкого происхождения!.. Я сейчас расскажу вам, каким образом сделано мною это важное открытие.
Все (нетерпеливо). Расскажите, Иван Семеныч!.. Расскажите!..
Садятся вокруг стола. Иван Семеныч ставит свой стул возле г-жи Разорваки, которая, видимо, обеспокоена ожидаемым открытием. Все с любопытством вытянули головы по направлению к Ивану Семенычу. Иван Семеныч откашливается. Молчание.
,
