УПК выше, чем закон о СМИ

— Как получилось, что вы стали работать с правовой информацией?

— Совершенно случайно: волею судьбы и руководства. Сам о таком не мечтал, естественно. Кто в молодости, будучи в здравом уме, мечтает стать правовым журналистом? Судьба привела меня в «Российскую газету» вот уже больше двадцати лет назад. Это была счастливая карта, какие редко выпадают, если играть честно.

— И сразу попали в правовой отдел?

— Как такового правового отдела еще не было. Подразделение, в которое меня взяли, занималось силовыми структурами и правоохранительными органами. Так что знакомство с правовой тематикой начинал с тюремной системы. В СИЗО «Бутырка» впервые побывал еще в 1998 году, когда знаменитую тюрьму, как и всю пенитенциарную систему, передавали из МВД в Минюст. С тех пор ту же «Бутырку» посещал много раз, не сосчитать сколько, но тот первый визит запомнился навсегда. До мелочей.

— Значит, это тюрьма пробудила интерес к праву?

— Не она, а начальство. Большой поворот в журналистике начался совершенно буднично. «Российская газета» всегда публиковала законы, но первоначально официальные нормативно-правовые акты и журналистские материалы публиковались раздельно. Потом у руководства появилась идея официальную информацию представлять в виде новости, давать комментарии к закону: что меняется, какие правила вводятся, как это повлияет на население. Так «Российская газета» создала целое направление — правовую журналистику. Я был рядовым исполнителем в этом процессе, таковым и остаюсь.

— Но ведь правовая журналистика существовала и раньше. Газеты всегда писали о преступлениях, судебных процессах и тому подобное.

— Правовой журналистики не существовало. Были правовые журналисты, точнее, судебные репортеры, криминальные репортеры, журналисты-расследователи. Они делали акцент на человеческой истории.

Допустим, некий Семен Семенович, крепкий семьянин, талантливый инженер, мечтал покорить Эверест. А его обвинили в растрате, показания дал завистник Петр Петрович, ухаживавший когда-то за будущей женой Семена Семеновича, но она выбрала другого. Разве можно верить показаниям такого свидетеля? Как могут следователи и судьи разрушать жизнь прекрасного человека? И в таком духе весь судебный очерк. Это не совсем правовая журналистика.

Точно так же и в рубрике «Происшествия», сообщая о преступлениях, описывали детали, интересные для читателя. Журналистика была событийной. Не говорю, что это плохо или устарело. Наоборот, это часть журналистики. Но это журналистика факта. «Российская газета» дополнила ее журналистикой права.

— Тут надо пояснить, что вы имеете в виду.

— Это чисто юридическая фишка: суды решают вопрос факта и вопрос права. Вопрос факта: что случилось, где случилось, когда случилось. Действительно ли было совершено преступление? Действительно ли обвиняемый совершил данное преступление? После того как установлены фактические обстоятельства, решается вопрос права. То есть дается правовая оценка действиям обвиняемого. Если виноват, как наказать, заслуживает ли снисхождения. Это два разных вопроса. Но журналистика была сосредоточена на «что, где, когда».

«Российская газета» стала разъяснять. Принимают закон, сообщаем: какие вводятся правила, зачем, как будут работать — и будут ли. Например, в законе о защите потребителей предусмотрено, что если покупатель пожаловался продавцу, а тот не выполнил законные требования клиента, суд дополнительно назначит продавцу штраф в размере 50 процентов от взысканной суммы. Допустим, магазин не принял назад товар и не отдал человеку 50 тысяч рублей. Суд обяжет вернуть эту сумму, может еще назначить компенсацию морального вреда, допустим, 5 тысяч рублей, еще тысяч 15 составит компенсация судебных расходов (гонорары, выплаченные человеком адвокату). В общей сложности получится 70 тысяч. К ней прибавят еще 35 тысяч штрафа. Раньше этот штраф уходил в казну. Но несколько лет назад пленум Верховного суда России принял постановление, согласно которому этот штраф должен получать истец. То есть клиент, если решится защищать свои права, не просто вернет свои деньги, но еще и заработает на этом. Статья об этом постановлении стала резонансной.

Сегодня правовая журналистка стала привычной. Но начиналось все около двадцати лет назад с «Российской газеты». Она первой стала буквально на пальцах объяснять, как работают правовые нормы. 

— Во всем мире защита источников журналистской информации воспринимается как деликатная проблема, требующая к себе специальных подходов. Как дело обстоит в России?

— Так же. Цитирую статью 41 закона о СМИ. «Редакция не вправе разглашать в распространяемых сообщениях и материалах сведения, предоставленные гражданином с условием сохранения их в тайне. Редакция обязана сохранять в тайне источник информации и не вправе называть лицо, предоставившее сведения с условием неразглашения его имени, за исключением случая, когда соответствующее требование поступило от суда в связи с находящимся в его производстве делом». По своей практике скажу, что норма соблюдается. Иногда поступают вопросы с просьбой рассказать, откуда появилась информация. Всегда отвечаю: обращайтесь в суд, могу раскрыть только по решению суда. Вопросы снимаются. Точно так же поступают и коллеги, видел не раз. Но и журналист должен перепроверять информацию, полученную из конфиденциальных источников. Если он написал правду, проблем не возникнет. Если же его использовали, запустили через него какую-то фальшивку, то у журналиста будут проблемы.

— Позволяет ли российское уголовно-процессуальное законодательство правоохранительным органам истребовать у редакции материалы, связанные с публикацией, которая дает повод для возбуждения уголовного дела?

— Если дело уже возбуждено, то да. Если уголовного дела еще нет, а проходит доследственная проверка, то забрать у журналиста ничего не могут. Могут только прийти и предложить предоставить имеющиеся у него документы.

На этапе доследственной проверки речь может идти только о добровольной передаче материалов правоохранителям. Однако если статья была написана для того, чтобы привлечь внимание, добиться реакции правоохранительных органов, то, наверное, есть прямой смысл предоставить следователям имеющуюся информацию. Вы как журналист сделали свою работу, теперь правоохранители должны сделать свою.

— Но надо еще и свой источник информации защитить. Так ведь?

— Если информация предоставлена на конфиденциальной основе, надо прорабатывать с источником информации и юристами варианты действий в разных ситуациях, в зависимости от того, как будут развиваться события. Надо просчитывать юридические риски. Если дело не возбуждено, вы можете молчать, безусловно. Но если дело расследуется, сокрытие вами документов может быть расценено как воспрепятствование правосудию. Отказ отвечать на вопросы, заданные в ходе следственного действия, может быть расценен как отказ от показаний. «Отказ свидетеля или потерпевшего от дачи показаний» — это название статьи Уголовного кодекса. В этой статье есть оговорка: «Лицо не подлежит уголовной ответственности за отказ от дачи показаний против себя самого, своего супруга или своих близких родственников». Если источник вашей информации не вы сами и не ваш близкий родственник, у вас могут возникнуть проблемы.

— Почему? Вы же не даете показаний против источника. Вы только не раскрываете его. Вправе ли журналист сказать: вот документы, изучайте, а откуда я их получил, не раскрою.

— А если документы прямо выводят на источник информации? Если сразу станет ясно, откуда они получены, то дать документы следователю тоже означает раскрыть источник информации. В любом случае статья 308 УК наказывает не за отказ дать показания против кого-то, а за отказ в принципе давать показания. У вас есть только одна возможность промолчать: если ваши слова разоблачают вас самих или кого-то из близкой родни. Солгать вы тоже не вправе, это статья 307 УК «Заведомо ложные показания».

— Но ведь есть закон о СМИ, неужели нельзя сослаться на него?

— Я задавал этот вопрос юристам, они ответили: УПК выше, чем закон о СМИ. Хотя мы сейчас обсуждаем гипотетическую ситуацию. В каждом конкретном случае окончательное решение будет принимать суд. 

— Всегда ли, преждевременно называя человека преступником, журналист нарушает принцип презумпции невиновности?

— В некоторых ситуациях журналист имеет полное право назвать человека преступником до приговора суда. Даже до начала следствия — и то может. Цитирую Конституцию: «Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда». Здесь все правильно и как будто все ясно. Но кто-то запустил в народ неправильный перевод конституционной статьи, мол, «назвать человека преступником может только суд».

— Но ведь это то же самое.

— У слова много оттенков. У фразы «назвать человека преступником» получается несколько смыслов. Один из них правильный, «назвать» — значит объявить, а «объявить» по одному из значений в словаре понимается как официально признать. Тут цепочка смыслов складывается в правильный конституционный принцип «официально признать человека преступником может только суд».

Но есть и другой смысл. «Назвать» — дать имя. Обычно в словарях именно это значение приводится первым. Неудивительно, что юристы пошли по неправильной дорожке: свернули на первом смысловом повороте. А эта тропинка приводит к тому, что в понимании некоторых юристов «преступник» нечто вроде звания, которое присваивает суд. Был гражданин невинным, но прозвучал приговор, и человек уже убийца. Журналист работает со словом, ему должны быть интересны такие вещи: оттенки слов, понимание смыслов. Юристы тоже, по идее, должны тонко чувствовать слово, ведь язык это и их рабочий инструмент, без языка нет законов. Но почему бы нам, журналистам, не объединиться и не попробовать воспитать в юристах чувствительность к слову? Убийцей человек становится в момент убийства. Вором — как только украл. Тот, кто убил Влада Листьева, — убийца, хотя приговора по делу не было.

— Какие профессиональные и этические права у журналиста?

— Например, назвать обвиняемого преступником. Более того, это профессиональный долг журналиста — назвать вора вором, взяточника взяточником, когда есть достоверные доказательства. Статья журналиста не является официальным признанием человека преступником. Принцип презумпции невиновности здесь не нарушается. Этот принцип касается юридических фактов (это понятие из юриспруденции). Иными словами, до приговора суда человека нельзя лишать прав, которых лишается преступник. Арестованные в следственных изоляторах не теряют права голоса на выборах, потому что юридически они невиновны. Нельзя обвиняемого в преступлении уволить с работы только на том основании, что в отношении него возбуждено уголовное дело.

В случае с журналистской публикацией действует другой принцип — принцип ответственности журналиста. Если вы назвали человека вором, то единственным доказательством, снимающим все вопросы, является решение суда. Нет решения суда — вы будете неправы.

— Как же так? То вы говорите, что называть до приговора можно, а теперь выясняется, что журналист будет не прав…

— Если герою публикации в конечном счете вынесут обвинительный приговор, журналист окажется прав. Но до того как приговор вынесен, журналист будет оставаться в подвешенном положении. При этом даже если герой публикации совершил то, в чем его обвиняют, журналист написал чистую правду, но следствие не смогло качественно собрать доказательную базу, и суд оправдал обвиняемого, журналисту придется отвечать. С него взыщут компенсацию по иску о защите чести и достоинства, потому что фактические обстоятельства не подтверждены судом. Впрочем, многое будет зависеть от того, что записано в судебном решении и как написана статья. Грамотные, корректные формулировки спасают от многих проблем. Проверено на себе.

— В чем разница в расследовании следователя и журналиста?

— С формально-юридической точки зрения даже сравнивать нельзя. Следователь — официальное лицо, которое обладает полномочиями. По итогам разбирательства принимает юридически значимое решение. Например, освобождает от уголовного преследования. Или составляет обвинительное заключение и направляет дело в суд. А журналистское расследование — это, по сути, поиск информации на свой страх и риск. Ни полномочий, ни какой-то особой защиты у журналиста нет. Все, что у него есть, — это умение общаться и голова на плечах. Но голова на умелых плечах — это мощное оружие на самом деле.

— Вы используете в своей работе социальные сети? Каким источникам вы доверяете?

— Конечно. Соцсети и в целом интернет — отличное подспорье. Что же касается того, каким источникам доверяю, ответ прост — никаким. Все надо перепроверять.