Фотографией Юрий Феклистов начал заниматься в пионерском лагере «Огонек», в старших классах посещал фотокружок Дворца пионеров на Ленинских горах. В 1988 году стал самым молодым фотокорреспондентом знаменитого «Огонька» Коротича. Работал в «Комсомолке», «Итогах», с 2004-го — в журнале «7 дней». Снимал президентов, пионервожатых, народных артистов, пассажиров общих вагонов, членов королевской семьи, охотников Чукотки, звезд Голливуда, друзей-журналистов и исчезающую старую Москву.
— Ты пришел в «Комсомолку» после ВГИКа, если не ошибаюсь? Что это было такое — работать фотографом в главной молодежной газете страны, тиражом 22 миллиона экземпляров, в советские годы?
— Я не планировал работать в «Комсомолке», хотя мою первую фотографию там напечатали, когда я только окончил школу. С первой попытки я во ВГИК не поступил, устроился на «Школ-фильм», а фотографии в газету отнести посоветовал наш руководитель фотокружка во Дворце пионеров Израиль Исаакович Гольдберг. Сказал, там работает наш выпускник Сергей Болдин. Он выбрал несколько снимков, и через две недели фотографию (студентки рисуют этюды в парке Лефортово) напечатали.
— Проснулся знаменитым?
— А первая публикация была раньше, в «Московском комсомольце» на полосе «Сверстник», 26 января 1978 года.
Во время каникул во ВГИКе ездил несколько раз в командировки от газеты. После 3-го курса сказал, что хочу на БАМ. Газета следила за БАМом, туда ездили известные фотографы. Но мне пошли навстречу. В библиотеке «Комсомолки» посмотрел, какие города и поселки по маршруту, написал план. Это было за год до стыковки. Проехал полторы или две тысячи километров от Тынды до Усть-Кута, всю западную часть, которую гражданские строили (восточную часть строили военные). Осень, уже выпал первый снег, мне дали телогрейку, каску, передавали из рук в руки, можно сказать. К газете было большое уважение, все помогали.
Вернулся через месяц, про меня уже забыли. Анатолий Остроухов, который был завотделом, разложил мои фотографии на полу, потом дня за три составил макет (тогда все вручную наклеивалось, печатали маленькие фотографии специально под макет) для редколлегии. Фронин, он был ответсеком, предложил печатать всю неделю на первой полосе, второй и четвертой (третья, международная, готовилась отдельно). И рубрику открыли — «Ключи от БАМа». Олег Жадан писал тексты — я ему показывал снимки, рассказывал, что там было и как. Больше 50 фотографий напечатали. Репортаж заметили, «Советское фото» и другие издания отмечали. Коллеги из других газет заходили в редакцию и спрашивали — кто тут у вас Феклистов? Говорили — а вон там пионер сидит. Мне было 22 года.
— Газетный успех отвлек от кино?
— Во ВГИКе я учился в мастерской Сергея Евгеньевича Медынского, лауреата Ленинской премии, он с Карменом работал. Ему помогал Глеб Скороходов.
У меня в дипломе написано «оператор-журналист», то есть мы должны были уметь написать сценарий, снять, озвучить — то есть три в одном. А на практике на Центральной студии документальных фильмов, «Беларусьфильме» я видел, что люди после ВГИКа продувают объективы, заряжают пленку, ящики таскают лет пять, пока не получат звание оператора третьей категории.
Я пошел в армию — правда, меня еще до окончания присмотрели в училище имени Верховного Совета РСФСР, там фотографировал, помогал делать музей, потом недолго служил в учебном центре в Ногинске, а позже в комендатуре Москвы, стал личным фотографом коменданта.
Первая съемка была — похороны Черненко. Комендант меня вызвал и попросил снять его с новым генсеком. Только что закончился пленум ЦК КПСС, выбрали Горбачева. И вот выходит мой начальник генерал Серых, за ним Горбачев, а следом все старики из Политбюро: Долгих, Соломенцев, Капитонов, Гришин… Горбачев подходит к вдове Черненко. Я в полутора метрах. Потом «Огонек» напечатал этот кадр к годовщине перестройки. А я подарил Горбачеву эти фотографии на 85-летие, у него их не было. Там ему 54 года…
,
,
В «Комсомолке», кстати, меня долго не брали в штат, отдел фотоиллюстраций был укомплектован полностью: Степанов, Гричер, Гущин, Земляниченко, Некрасов, Абаза, Федоров, Комиссаров, Успенский. Я решил попробовать в «Советскую Россию», сказал об этом Юмашеву, тот пошел к Селезневу, дали ставку стажера, 80 рублей.
— Задания давали в отделе или сам придумывал?
— Мне нравилось самому искать темы. Если тебе интересно, и читателю будет интересно. Я и сейчас в этом уверен. Не помню, чтобы вообще много заданий давали в отделе, все придумывали.
Ездили с Таней Хорошиловой делать материал о ветеранах афганской войны, с Валей Юмашевым в «Артек», а потом и на первый фестиваль брейк-данса в Паланге. Тогда Селезнев не хотел печатать, говорил, не наши герои, но все же пропустил.
В командировки отпускали легко. Решил слетать на Чукотку. Пошел снова в библиотеку, составил план — и в «свободное плавание». Месяц пробыл, меня потеряли уже. А почему? Поехал в деревню, где заготавливали мясо моржей, на вертолете, потом в соседнюю деревню, уже на тракторе, вместе с охотоведом и участковым милиционером, нас прицепили в каком-то корыте к трактору — и по тундре… Я выскочил, снял, как участковый едет на работу. Потом на надувной лодке… Когда все сделали, вернулись — и увидели, как наш вездеход уезжает без нас. Мои вещи, пленки — в другом селе… две недели там пробыл, пока случайный самолет санавиации не залетел.
Когда на редколлегии зачитывали мою объяснительную, почему задержался, все хохотали до слез. Кстати, улететь на Чукотку тогда было практически невозможно, билеты выкуплены на полгода вперед. Работа в тех условиях, надо сказать, вырабатывала смекалку, надо было быстро решения принимать. Это потом пригодилось. Был 1986 год. Я написал министру гражданской авиации, вспомнил, что Горбачев собирался на Чукотку. Написал: в связи с тем, что генсек планирует посетить самый отдаленный регион нашей великой страны, прошу в виде исключения продать билет фотокорреспонденту «КП». И бумажка дошла до адресата, я с резолюцией на ней приехал в аэровокзал и купил билет. Горбачев там не появился, но я слетал. В газете проработал официально с 1985 по 1988 год.
— В «Огонек» пришел вместе с Юмашевым?
— В 1988-м гуда ушли Гущин и Юмашев — завотделом писем и морали, позвали меня. Для фотографа — простор! Застал Дмитрия Бальтерманца, заведовал отделом Геннадий Викторович Копосов. Первую съемку я предложил — возвращение Юрия Любимова, он после 6 лет изгнания по личному приглашению Николая Губенко приехал в Москву как бы на разведку.
Я придумал кадр: Любимов входит в свой знаменитый кабинет с автографами великих людей на стенах в Театре на Таганке. И когда приехал в «Шереметьево», этот кадр у меня в голове уже был. Снимал 8 мая в аэропорту — там весь театр собрался, слезы, объятия. Быстро заехал в «Комсомолку», у меня кабинка еще оставалась там, проявил, напечатал, нашел в справочнике адрес Губенко — и к нему домой. Тот увидел меня с камерой, замахал руками — никаких съемок, Юрий Петрович отдыхает. Я подарил ему фотографии встречи в аэропорту и попросил написать разрешение пустить меня 10 мая в театр. Иначе бы вахтерши не пустили ни за что.
Пришел и сразу сел под стол в кабинете — чтобы кадр получился, стены с автографами великих. И получилось: Любимов входит, сбоку Губенко с Боровским. А как еще? В своей книге «Десять заповедей для фотографа» Геннадий Копосов и Лев Шерстенников писали: самое главное — оказаться в нужное время в нужном месте. Это так и есть.
,
,
Снимок напечатали в «Огоньке». А целый репортаж тогда почему-то в «Огонек» не вошел, но его потом со своим текстом Вениамин Смехов опубликовал в «Советском фото», единственном тогда фотографическом журнале страны.
— Ты много раз оказывался в самом центре событий. Это везение? Судьба? Тщательно продуманная стратегия?
— Меня этому никто не учил. Еще одна история. Хоронят Влада Листьева, кладбище оцеплено, я туда-сюда — никак. Ограничивают прессу. Побежал от Звенигородского шоссе в сторону улицы 1905 года, вижу, милиционер останавливает машину с затемненными стеклами, что-то выясняет. Я резко открываю дверь и впрыгиваю в салон. Меня хотят выбросить оттуда, тут кто-то говорит: оставьте, это Феклистов. Оказывается, группа ФСО, кто-то меня узнал, вспомнил, как я Ельцина снимал. И я проехал.
— Когда первый раз снял Ельцина?
— 1989 год, выборы народных депутатов СССР, Ельцин работает в Госстрое, выдвигается от первого округа Москвы, собрание в Курчатовском институте. Валентин Юмашев подходит к Ельцину и говорит, что хочет снять о нем документальный фильм.
— Не от «Огонька»?
— Накануне Александр Радов и Генналий Копосов поехали в Госстрой брать интервью у Бориса Николаевича, три часа разговаривали, а Коротич решил не давать до партконференции. Ельцин просил перед конференцией опубликовать, очень обиделся тогда на «Огонек».Фильм снять разрешил, и тогда Валентин давал ему много имиджмейкерских советов. Снимали его на теннисном корте, как он в районную поликлинику записывается, там церковь сейчас.
— Ты снимал Ельцина с тех пор до самого последнего дня. У тебя был статус официального фотографа?
— Нет. Но пресс-служба меня знала и разрешала немного больше, чем другим.
,
,
Я и похороны снимал. Меня пустили в центральное помещение собора, оборачиваюсь — за мной Билл Клинтон, Буш-старший, Абрамович… Никакого статуса не было, просто фотокор журнала «Огонек», хотя, конечно, получал пропуск на официальные мероприятия, куда ограничивали доступ прессы.
— Ельцин говорил, что снимать, что нет?
— Никогда. Все было на доверии. На даче снимал, дома, на встречах с однокурсниками. Татьяну, его дочь, кстати, я тоже первый снимал, в 1996 году. В Доме ЛОГОВАЗа снимал в 1996 году — Чубайс, Березовский, Гусинский, Малашенко, Невзоров… После победы Ельцина на выборах.
— А Путина снимал?
— Немного. В самом начале. Когда он исполнял обязанности президента. И самые первые минуты после выборов. Кстати, в тот вечер, 26 марта 2000-го, мы вместе с документалистом Виталием Манским снимали, как Ельцин у себя на даче следит за выборами своего преемника. А потом ночью поехали в штаб Путина.
— Одна из самых знаменитых твоих фотографий — Ростропович с автоматом. Как она появилась?
— Путч 1991 года мы с Олей, моей женой, застали в постели в городе Кузнецке, где снимали труппу «Театр-Бум», молодые артисты на повозках с декорациями ездили по селам и показывали спектакли.
В 6 утра звонит режиссер и говорит — Горбачева убили, в стране путч, включай телевизор. Добрались до Москвы, Ельцин уже выступил на танке.
Мы этот момент пропустили. Дождик, баррикады. У меня парламентская аккредитация, меня пускают в Белый дом, Юмашева с корочками «Огонька» (он уже опубликовал книжку с Ельциным) не пускают. Сижу на балконе в зале заседаний, там обсуждают поездку к Горбачеву в Форос. Кидаю сверху записку Павлу Вощанову (пресс-секретарю Ельцина): возьмите меня в Форос. Не долетела. Мобильников не было тогда. Уехали без меня.
Бродим по Белому дому. На крышу зашел, в радиорубку. В студию. Вдруг вижу — сидит Ростропович. Я его еще раньше снимал. Охранник рядом спит, у него автомат на коленях. Ростропович взял у него автомат и стал в руках крутить. Не позировал, просто решил потрогать, никогда не держал в руках. Юра, охранник (он стал знаменитым на следующее утро после публикации снимка), рассказывал потом, что тоже с автоматом дела раньше не имел, ему Коржаков дал и сказал — если что, стреляй в воздух и кричи, что тут Ростропович. Он юристом работал в Белом доме.
,
,
Через день мы поняли, что живем в другой стране. Что мы — участники истории. Даже что-то сделали для истории. Думали тогда, что горы свернем…
— Сейчас то время пропаганда пытается представить как ошибку или вообще вражескую диверсию. Молодые просто не знают, что это было. Но фотографии хранят подлинную историю! Лица людей, их настроение нельзя заретушировать.
— Это документы эпохи. Священники, которые библии раздавали солдатам. Наши журналисты, которые с танкистами разговаривали. Они не стали бы стрелять, и «Альфа» отказалась стрелять. В 1993 году было уже страшнее. Много убитых. Я пришел в Белый дом по парламентскому пропуску, увидел в раздевалке, как кто-то раздает свежие, со смазкой, автоматы. Снял. Меня тут же скрутили, пленку засветили. В журнале вышел черный квадрат — тут мог бы быть снимок Феклистова…
— Ты работал с разными редакторами — Селезневым, Коротичем, Гущиным, Черновым, Пархоменко… С кем было проще?
— Трудно сказать. От главного редактора моя работа мало зависела, я всегда был сам по себе.
— А от времени?
— Сегодня той журналистики, которая была, нет. В «Огоньке» мы снимали самых разных людей, настоящие репортажи, обложки были очень яркие.
— Твои обложки вошли в историю. Номер с принцессой Дианой раскупили за считанные часы во всех киосках. Другие твои обложки — гнездо аиста над домом деревни, где жили 34 матери-героини. А первая победительница конкурса красоты Маша Калинина с теннисной ракеткой! Это были не просто документы эпохи — образы нашего мира, который мы спешили открыть и понять…
— Современные издания, где фотограф мог бы проявить себя, — их практически тоже нет. Разве что «Русский репортер».
,
,
Проявить себя можно только делая какие-то проекты, выставки, публикуя книги. В газетах новости сосредоточены только на светских темах. Кто с кем развелся, кто родился, кто кого обругал. Особенно на ТВ — «желтизна» и светская жизнь. Это часть пропаганды. Отвлечь зрителя и читателя от важных тем, пусть обсуждают Собчак или Шурыгину. Обычные люди сейчас почему-то не интересуют прессу. Хотя, казалось бы, поехать за сто километров от Москвы, снять бабушку, как она живет…
— Ты снимаешь на цифру? В цвете?
— Да. Хотя когда пришел в «7 дней», был единственным, кто работает с пленкой. И еще года два дублировал: страшно было, что пропадет съемка. И так бывало. Негативы — это все-таки навсегда. Цвет, конечно, отвлекает. Тот же Ростропович — в цвете отвлекали бы грязные кроссовки, что-то еще. А в черно-белом снимке важны глаза, руки, сам сюжет.
— Что бы посоветовал молодому журналисту сегодня?
— Побольше снимать своих друзей, жизнь в школе, людей на улице. Не мобильником, а фотоаппаратом, любым. Когда-то снимал ребят в «Алом парусе» — сегодня это такое ретро, история. Молодым надо снимать своих знакомых, может, кто-то станет нобелевским лауреатом, а у вас уже есть фотография! Москву снимать, хотя от нее уже мало что осталось.
Мы с сыном, ему было лет шесть, ходили по Зарядью, говорю: снимай эти ступеньки, гостиницу, может быть, ее через несколько лет не будет. Так и вышло. А снимок у Андрея уже есть.
Вообще, надо снимать людей. Мы во ВГИКе посмотрели «Сталкер» и решили поехать к Арсению Тарковскому, узнали, что он живет в Переделкине. Потом я снимал его 80-летие в Доме ветеранов кино.
Когда-то просто решил приехать к Булату Окуджаве и снять его — нашел телефон в справочнике. Приехал в Переделкино, замерз, он меня компотом напоил. Потом я час его снимал — у окна, во дворе, теперь этот снимок разместили на баннере станции «Мичуринец»…
,
,
Многих уже нет: Шнитке, Ростропович, Окуджава, Табаков, Солженициын, Любимов, Успенский, Сезария Эвора…
— Ты открыл Сезарию Эвору для российской аудитории, это правда?
— Во время кинофестиваля в Каннах моя подруга Наталья Беляева пригласила на концерт Эворы в Марсель, мы поехали и пригласили ее в Россию. Благодаря упорству и желанию Наталья нашла единомышленников, они помогли организовать закрытый показ «для своих». Потом опубликовали в «Огоньке», все заинтересовались. Потом еще два концерта были — в Малом театре и в «Олимпийском». А затем ее уже все стали приглашать…
,
,
Мои снимки поместили на баннеры тогда, они висели в центре Москвы. Но это скорее исключение. Выпустили фотоальбом о Сезарии. Успели подарить ей при жизни… Вообще, занимаясь своей профессией, я получаю удовольствие от жизни. Все мои путешествия, встречи с известными людьми — это благодаря журналистике. И спасибо отцу, который подарил мне первый фотоаппарат «Смена-7».
,
,
