Вооружившись мачете и побрякушками для легковерных туземцев, мы вступим сегодня на краешек поросшего буйной растительностью материка под названием «Высоцкий».
Оговоримся сразу, что изначально не претендуем на освоение всего этого материка: нас интересуют природные богатства только его сатирического полуострова.
Не нами замечено, что, выступая в песнях от лица своего лирического героя, Высоцкий всегда был предельно органичен. Поэтому водолазы считали его водолазом, скалолазы — скалолазом, физики воспринимали его как физика, а шизики — как шизика.
Как правило, безосновательно.
Сказал себе я: брось писать,—
Но руки сами просятся.
Ох, мама моя родная, друзья любимые!
Лежу в палате — косятся,
Не сплю: боюсь — набросятся, —
Ведь рядом — психи тихие, неизлечимые.
Бывают психи разные —
Не буйные, но грязные,—
Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.
И вот что удивительно:
Все ходят без смирительных,
И то, что мне приносится, все психи эти жрут.
Куда там Достоевскому
С «Записками» известными, —
Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы!
И рассказать бы Гоголю
Про нашу жизнь убогую, —
Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
Вот это мука,— плюй на них! —
Они же ведь, суки, буйные:
Все норовят меня лизнуть, — ей-богу, нету сил!
Вчера в палате номер семь
Один свихнулся насовсем —
Кричал: «Даешь Америку!» и санитаров бил.
Я не желаю славы, и
Пока я в полном здравии —
Рассудок не померк еще, — но это впереди,—
Вот главврачиха — женщина —
Пусть тихо, но помешана,
Я говорю: «Сойду с ума!», она мне: «Подожди!».
Я жду, но чувствую — уже
Хожу по лезвию ноже:
Забыл алфавит, падежей
Припомнил только два…
И я прошу моих друзья,
Чтоб кто бы их бы ни был я,
Забрать его, ему, меня отсюдова!
Впрочем, любому опытному редактору хорошо знакома рутинная работа с начинающими репортерами, уверенно владеющими двумя падежами и сдающими тексты только после троекратного напоминания и включения матовой сирены.
И нижеследующий шедевр Высоцкого тоже имеет некоторое отношение к нашей профессии.
Дорогая передача
Дорогая передача, во субботу, чуть не плача,
Вся Канатчикова дача к телевизору рвалась,
Вместо чтоб поесть, помыться, уколоться и забыться,
Вся безумная больница у экрана собралась.
Говорил, ломая руки, краснобай и баламут
Про бессилие науки перед тайною Бермуд,
Все мозги разбил на части, все извилины заплел,
И канатчиковы власти колют нам второй укол.
Уважаемый редактор, может лучше про реактор,
Про любимый лунный трактор, ведь нельзя же, год подряд
То тарелками пугают, дескать, подлые, летают,
То у вас собаки лают, то руины говорят.
Мы кое в чем поднаторели, мы тарелки бьем весь год,
Мы на них уже собаку съели, если повар нам не врет,
А медикаментов груды — мы в унитаз, кто не дурак,
Вот это жизнь — и вдруг Бермуды, вот те раз, нельзя же так.
Мы не сделали скандала, нам вождя недоставало,
Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков,
Но на происки и бредни сети есть у нас и бредни,
И не испортят нам обедни злые происки врагов.
Это их худые черти мутят воду во пруду,
Это все придумал Черчилль в восемнадцатом году,
Мы про взрывы, про пожары сочиняли ноту ТАСС,
Но тут примчались санитары и зафиксировали нас.
Тех, кто был особо боек, прикрутили к спинкам коек,
Бился в пене параноик, как ведьмак на шабаше:
«Развяжите полотенца, иноверы, изуверцы,
Нам бермуторно на сердце и бермутно на душе!».
Сорок душ посменно воют, раскалились добела,
Во как сильно беспокоят треугольные дела,
Все почти с ума свихнулись, даже кто безумен был,
И тогда главврач Маргулис телевизор запретил.
Вон он, змей, в окне маячит, за спиною штепсель прячет,
Подал знак кому-то, значит: фельдшер, вырви провода.
И что ж, нам осталось уколоться, и упасть на дно колодца,
И там пропасть на дне колодца, как в Бермудах навсегда.
Ну а завтра спросят дети, навещая нас с утра:
«Папы, что сказали эти кандидаты в доктора?»
Мы откроем нашим чадам правду, им не все равно:
«Удивительное рядом, но оно запрещено!»
Вон дантист-надомник Рудик, у него приемник «Грюндиг»,
Он его ночами крутит, ловит контру ФРГ.
Он там был купцом по шмуткам и подвинулся рассудком,
Ну а к нам попал в волнении жутком
И с номерочком на ноге.
Он прибежал взволнован крайне и сообщением нас потряс:
Будто наш научный лайнер в треугольнике погряз,
Сгинул, топливо истратив, весь распался на куски,
Но двух безумных наших братьев подобрали рыбаки.
Те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме,
Их вчера в стеклянной призме к нам в больницу привезли,
И один из них, механик, рассказал, сбежав от нянек,
Что Бермудский многогранник — незакрытый пуп Земли.
«Что там было, как ты спасся?» — каждый лез и приставал,
Но механик только трясся и чинарики стрелял,
Он то плакал, то смеялся, то щетинился как ёж,
Он над нами издевался, ну сумасшедший, что возьмешь?
Взвился бывший алкоголик, матерщинник и крамольник,
Говорит, надо выпить треугольник, на троих его даешь,
Разошелся, так и сыпет, треугольник будет выпит,
Будь он параллелепипед, будь он круг, едрена вошь!
Больно бьют по нашим душам голоса за тыщи миль,
Мы зря Америку не глушим, ой, зря не давим Израиль,
Всей своей враждебной сутью подрывают и вредят,
Кормят, поят нас бермутью про таинственный квадрат.
Лектора из передачи, те, кто так или иначе
Говорят про неудачи и нервируют народ,
Нас берите, обреченных, треугольник вас, ученых,
Превратит в умалишенных, ну а нас — наоборот.
Пусть безумная идея, не рубите сгоряча,
Вызывайте нас скорее через гада главврача,
С уважением, дата, подпись, отвечайте нам, а то,
Если вы не отзоветесь, мы напишем в «Спортлото»!
В последние годы упомянутый процесс превращения ученых в умалишенных и наоборот набрал необратимую инерцию. «Лектора из передачи» хотя и говорили больше про удачи, но народ, тем не менее, изрядно нервировали. И в какой-то момент соловей-разбойник главный, федеральный змей трехглавый и слуга его вампир стали утрачивать власть над аудиторией, которая уже объелась бульниками.
И все больше пишет в «Спортлото», то есть смотрит YouTube.
В тусклые, застойные периоды истории народ из чувства самосохранения ищет ярких супергероев. Когда-то его избранниками стали Юрий Гагарин и Владимир Высоцкий. Сегодня, похоже, пару Гагарину готов составить его тезка Дудь.
В него верят, как в нового человека-паука. Как иначе можно объяснить лозунги вставших в пикеты красноярцев: «Дудь, спаси нас от черного неба!»?
Вот он, новый шанс для журналистики. А ты, Маша, боялась.
,
