«Крымские известия». Почему государственные СМИ не должны оправдываться

— В высоких кабинетах можно услышать такую точку зрения: печатные СМИ — участники рынка, нужно учиться зарабатывать и не жаловаться. Что на это скажете?

— В 90-е я впервые услышала на крупной журналистской конференции подобные слова: «Газета — такой же товар, как кастрюля или подшипник. Извольте быть экономически эффективными. Если ваш продукт не покупают — значит, вы бездари, отправляйтесь на историческое кладбище». Парадоксально, но большинство коллег отреагировали на них ликованием! Нас еще не отлучили от державной груди, финансовые ручьи текли, мы были изнежены и хотелось перчика. По городам и весям разъехались гонцы с лозунгами «Государственный статус СМИ — позор, нигде в мире нет такого крокодильего сращения. Только независимые издания могут быть цепными псами демократии». Я тоже очаровывалась, не буду лукавить. Но через какие-то месяцы перестали платить зарплату. Затем редакция переехала в сарайчик. Затем сократили две трети коллектива. В 1995-м закрылись.

Вчера я получила письмо из Алушты. Не сочтите меня нескромной из-за цитаты. «Главного редактора Ирину Иванченко хочу от всей души поблагодарить за то, что она подняла тему, расшевелила осиное гнездо, и людей отправляют в больницу», — написала наша подписчица Валентина Вохмякова. Это маленькая победа в борьбе за госпитализацию ковидных больных. Но подобная корреспонденция поступает в адрес известинцев нередко. Поднимает ли это подписку? Нисколько. Почему? Потому что наша читательская аудитория — 40+. Зарплата и пенсия у нее таковы, что периодика никогда не войдет в перечень приоритетных покупок. В редакции могут работать Аграновские, Песковы и Головановы. Экономического процветания это не принесет.

На российскую же газету, как и в 90-е, по-прежнему смотрят как на бизнес-проект. Больнее всего, наотмашь, хлещут свои — припавшие к живительным денежным источникам крупных корпораций, преподающие в престижных коммерческих вузах. И ты, вкалывающий абсолютно честно, выжимающий максимум того, что можешь, постоянно ходишь виноватым. Вот этот недружественный психологический фон я назвала бы большим испытанием.

— Вопросы с бюджетом, доставкой, арендой стоят остро?

— В этом смысле мы на паях со всеми держим падающее небо. Нас буквально раздевают почтовики. Мы выставляем цену на полугодовую подписку в 900 рублей, они со своим интересом — в 3 тысячи. Стоимость их услуг постоянно растет. К сожалению, с нами не хотят работать альтернативные службы доставки. Невыгодно. Есть удаленные села, куда ежедневно нужно возить один экземпляр. Бездорожье, бензина не напасешься. Сегодня все считается. А мы из-за этого теряем подписчиков. Отказываясь от оформления, люди справедливо возмущаются: «Газету бросают в почтовый ящик в субботу, но сразу все пять номеров за неделю. Зачем мне в субботу читать новости за понедельник?»

На каких только форумах мы не поднимали этот вопрос! Президенту жаловались на большой пресс-конференции. Чиновники говорят: закон запрещает перечислять бюджетные деньги коммерческой структуре, каковой является «Почта России». Тогда, может быть, давать целевую субсидию редакциям? И такая идея не нравится. Возражают, мол, редакции разные, единый подход невозможен.

— Карантин усугубил ситуацию?

— Он застал нас в период «нишевания». Я считаю, аббревиатура СМИ для газетчиков изжила себя. Ну какие мы «массовые», если тираж упал с 60 тысяч в 1991-м до 5 тысяч в 2020-м? Высокие технологии сократили период между получением и ретрансляцией информации потребителю до секунд. Газетчикам с громоздким их процессом (вернулся в редакцию, расшифровал диктофонные записи, осмыслил, написал, отдал редактору, забрал исправленный текст, выказал несогласие, пошумел, переписал, отнес ответственному секретарю) не угнаться за коллегами из агентств, телерадиокомпаний. На семинарах седовласые профессора наставляют нашего сникшего брата: «Берите рынок глубиной, аналитикой. Поворачивайте проблему и так, и этак, ориентируйтесь на серьезного читателя». Слова красивые, правильные. Стараемся им следовать. Но подписка не растет.

Кто виноват, что массовый среднестатистический россиянин, выскакивая утром из кровати, не бросается к свежему газетному номеру, чтобы узнать, какие поправки в Конституцию предложил мэр его родной Голопуповки? Никто. Изменилась эпоха. С болью смотрю, как любимейшая газета моей юности ради заработка печатает на первой полосе нафаршированных силиконом див с обнаженной грудью. Что уж пыжиться провинциальным СМИ? Мы выбрали путь, который вождь мирового пролетариата описал формулой «лучше меньше, да лучше», и в этом плане отсутствие роста тиражей перестало меня мучить. Мы заняли свою нишу. Наша аудитория — часть активного бизнеса, интеллигенция, молодежь, рожденная с долей общественного темперамента. Есть читатели, не оставляющие нас четверть века. Есть те, кто подписывается «на конкретных авторов». Времена массовости безнадежно канули в лету. Сегодня мир предлагает столько нового и интересного, что разбегаются глаза. И газета — только часть этого мира, имеющая узкий сегмент приверженцев. Вот в таких раздумьях нас и застала пандемия.

— Как изменилась работа вашей редакции в коронавирусные месяцы?

— В марте, когда президент в первый раз поставил страну на паузу, как же мы объединились, как застрекотали наши клавиатуры! В аптеках не было масок и перчаток, немедленно размели антисептики. В транспорте никто не соблюдал меры безопасности. Оформилось бесстрашное племя ковид-диссидентов. Мы воевали с владельцами аптечного бизнеса, требовали от местных парфюмеров перехода на выпуск санитайзеров, устраивали рейды по маршруткам, клеймя позором нарушителей. Мы рассказывали о региональных льготах, ругались с чиновниками из-за их неповоротливости. Щедро отхватывали от газетной площади куски для советов медиков и санврачей, одновременно рассказывали об их нелегкой доле. Фактически выпускали тематические номера. Таким сильным оказался карантинный ожог, что и другие темы освещались сквозь его призму.

Не могу сказать, что мы приросли аудиторией, но редакционная почта увеличилась в разы. А в сентябре синусоида небывалого единения и подъема в борьбе за правду и справедливость устремилась вниз. Мы увидели иное лицо эпидемии. Переболели и продолжают болеть 70% сотрудников «Крымских известий», и я, конечно, в авангарде. К величайшему сожалению, есть потери. Сейчас период самоизоляции продолжается. Из 27 в редакции оставлены трое, остальные присылают материалы по электронной почте. Никаких экономических расчетов (без этого я обойдусь, этого сокращу, а этого оформлю на полставки) я не веду. У нас и до этого учредитель был крайне прижимистым, бюджет утверждал более чем скромный, все работали с повышенной нагрузкой.

Вечером, закрывая офис, я захожу в пустые кабинеты. Невымытая чашка с остатками кофе, духи, листок с недописанным текстом, резинка для волос, учебник, открытый на странице с заголовком «Иммерсивная журналистика»… Едва сдерживаю слезы, потому что очень скучаю по дружной редакционной семье. Наша профессия предполагает энергетический, эмоциональный обмен. Порой бегу по коридору и слышу, как пространство режет гневная эскапада: «Нет, ну давай все уподобимся этому мальчику, который Путину под стол заглядывает, какие у него ботинки, и стране показывает, как президент барабанит пальцами по столу. Это журналистика, по-твоему?» Старший учит уму-разуму новичка. Сразу взбадриваюсь, понимая, что денек начался. Удаленка прижилась в редакции давно. Требовать от репортера, чтобы в 9.00 он сидел за столом и покидал его в 18.00, глупо. Мои могут и неделю носа не казать. Я смотрю на результат. Однако когда семья разорвана восемь месяцев, это уже ноющая рана.

— Пополнения в семье случаются часто? Поиск кадров — головная боль?

— Осенью 2021-го мы отмечаем 30-летний юбилей. За это время сменилось несколько поколений известинцев. Сейчас средний возраст журналистов — около 40. Замечательная цифра: и опыт есть, и горн еще зовет в дорогу. Очень хочется взять в штат пару мускулистых репортеров. Предложений — масса, но тех, кого ищу, нет.

Можно и нужно работать по выведенной Салтыковым-Щедриным формуле «На то и щука в озере, чтобы карась не дремал», готовить острые материалы, писать о глубоких социальных и политических проблемах. Другое дело, что для этого надо быть профессионалом, личностью, человеком со взглядом. А эта категория, увы, стремительно исчезает из крымских СМИ. Не берусь расписываться за радио и телевидение, но к нам в редакцию приходят совершенно стерильные выпускники факультетов журналистики. С газетных страниц исчезли аналитические обзоры, очерки, фельетоны, расследования. Коллеги главные редакторы не раз в узком кругу признавались — в редакции сидят две пенсионерки, помнящие классический русский язык. Они либо выслушивают молодых репортеров, вернувшихся с задания, и пишут заметочки сами, либо вчитываются в абракадабру, выходящую из-под пера «дерзких и юных», вникают в смысл того, что они хотели сказать, и переписывают убогий текст. Получается, новобранцы в редакциях занимаются чистым стрингерством.

Недавно произошел забавный случай. Открывали мемориальную доску почетному гражданину Симферополя Адольфу Абрамовичу Иоффе. Рядом со мной стояло дитя с диктофоном, кажется, слушало ораторов. На следующий день раскрываю самую именитую газету республики и вижу репортажик о великом российском физике, академике Абраме Федоровиче Иоффе. Как появился ляп? Дитя примчалось в редакцию, нажало три кнопки, интернет выдал ему информацию, дитя ее скатало, не удосужившись перепроверить. Рыдать ли, смеяться ли — не знаю.

В одной из телепрограмм посмотрела дискуссию с участием бывшего министра культуры Михаила Швыдкого. Он назвал нынешнюю журналистику «скольжением». По его словам, редко кто погружается в тему, исследует со всех сторон, ищет свежий взгляд. Прибежали на пресс-конференцию, ухватили суть разговора по верхам и скорее в редакцию — строчить поверхностные заметки или монтировать поверхностные телесюжеты. Слушать это горько, но все верно.

— На что живут «Крымские известия»?

— Нас финансирует республиканский бюджет. Есть постановление, обязывающее газету публиковать законы и нормативные документы, за которые депутаты голосуют на сессии. Без этого они не вступают в действие. Функция скучноватая, но она дает возможность на остальных двух третях площади серьезно заниматься профессией.

Был период, когда пришла новая депутатская каденция, и один из слуг народа занес над редакцией топор. Мол, давайте оплачивать только ту газетную площадь, которая отдана под статьи о парламенте. А то они беспризорной девчонке свидетельство о рождении восстанавливают, о скачке цен на продукты пишут, с вырубкой деревьев борются. При чем здесь Госсовет? Пусть сами на это зарабатывают. Я взяла высокую пафосную ноту о роли медиа в снижении социального напряжения в обществе и прямой заинтересованности в этом власти. Отбилась.

Реклама — подпорка слабенькая. Крым под санкциями, что тормозит развитие бизнеса, и тот на ней экономит. Столкнулась я и с таким явлением. Мы всячески продвигаем идею гастрономического туризма. Приехали как-то мои ребята в набирающий обороты колбасный цех. Денег не просили, хотели поговорить, могут ли колбасники встроиться в эту концептуальную линейку. «Не-не-не, ничего не надо, — испуганно замахал руками хозяин. — Вы напишете, а ко мне потом просители поедут из ведомств — мол, дай денег на благотворительность, дай сервелата на банкет для гостей. Я лучше потихоньку буду делать свое дело». Вот такая вышла «реклама».

— Как вы считаете, каким СМИ государство должно помогать в первую очередь?

— Трудно выживать районкам и городским газетам. Эксперты медийного рынка к ним чрезмерно жестоки. Возможно, они действительно не избавились от рудиментов брежневской эпохи. Но, бывая в глубинке, я нередко вижу, как люди передают из рук в руки серенький листок, вглядываются в строчки, потому что они написаны о его соседе или учителе дочери. Такая патриархальность трогательна. Президент не раз подчеркивал, Россия жива провинцией. Уклад в ней не похож на поступь больших городов. Но это же замечательно! СМИ там не только информируют, но и выполняют некую цементирующую маленькое общество роль. Кто их может финансировать? Районная администрация? Она сама бедна, как церковная мышь. Я знаю главредов таких изданий. В одном лице они корреспонденты, корректоры, ответственные секретари, а то и бухгалтеры. Зарплата — 10 тысяч рублей. Вот для них нужны гранты. Только обязательно под конкретные проекты, чтобы ребята двигались, развивались, менялись.

— В чем особенности редакционной политики «Крымских известий»? О чем пишет газета?

— А я вот загляну в записи рабочей тетради. Вчера воевали с жителем многоэтажки, который нафаршировал квартиру отходами с помоек. Подключили депутатов, заместителя министра экологии, общественников, докторов. Поместили мужчину в санаторий подлечиться, а МЧСники тем временем очистили авгиевы конюшни. Сотни жильцов, страдающих от зловония, вздохнули свободно. На сессии депутаты почти на 500 рублей повысили прожиточный минимум пенсионера. Собирали комментарии с разъяснениями, как это отразится на размере пенсии. Украина перекрыла нам поставки воды. Ее дают по часам. Много жалоб о несоблюдении графиков. Ездим по адресам, звоним на «горячую линию».

Есть у меня своя любимая тема — возрождение села. Когда узнаю, что где-то заложили яблоневый сад, где-то осетров принялись разводить, где-то на ферму элитных коров привезли, обязательно отправляю туда репортерскую бригаду. Крымские села в украинский период стояли мертвыми. Если от советских времен оставались пахотные земли, их оккупировали залетные купчишки, засеяли рапсом или подсолнечником, осенью снимали урожай, истощали почву и улетали восвояси. Их не интересовали школы, детские сады, амбулатории, клубы. В селянах они видели не людей, а трудовой ресурс. Сейчас наметились робкие перемены, и я на страницах газеты объединяю энтузиастов, помогаю обмениваться опытом, берегу пока крайне хрупкие ростки.

Концепция редакционной политики очень проста — держать руку на пульсе того, что интересно читателю, колоть глаз чиновничьему «крапивному семени», объединять созидателей, защищать «униженных и оскорбленных».

— Насколько активно и на каких площадках вы общаетесь со своей аудиторией?

— Ничем оригинальным похвастаться не могу. Читатели звонят в редакцию, пишут отклики на сайте, присылают письма по почте. У нас есть группы поддержки в социальных сетях, которые провоцируют пользователей на дискуссию по острым темам. Причем предугадать ничего невозможно. Как-то председатель Общественной палаты Республики Крым дал мне интервью по поводу конкурса «Голос», где популярный композитор обозвал песню великого Арно Бабаджаняна «нафталином». Оно собрало сотни комментариев. В другой раз написала об обманутых дольщиках, безуспешно ждущих, когда им в Ялте построят квартиры. Ну горячая же тема! А в соцсетях — тишина.

Я очень внимательно читаю редакционную почту. Если в письме есть просьба и она мне не по силам, беру его и иду к депутатам. Благо редакция находится в одном здании с парламентом. Сколько стариков мы пристроили в больницы и госпитали, детей — на операции, скольким помогли отремонтировать крышу или починить текущий кран! Я не представляю, чтобы главред USA Today занимался такими делами. Но мы живем в другой стране, и я считаю абсолютно органичной для журналиста работу, которая вытаскивает из тяжелых жизненных обстоятельств конкретного человека.

Периодически мы выходим в народ, устраиваем уличные презентации. Я люблю такое общение. Есть такая форма, как «День «Крымских известий» в регионе». Популярна наша «Политическая гостиная», в которую мы приглашаем именитых политиков, ученых, лидеров общественного мнения.

В украинских реалиях редакция не занималась социальными проектами. Не было такой традиции. Перейдя в Россию, поняли — надо догонять. Теперь и книги для сельских библиотек собираем, и выступаем информационным спонсором спортивных соревнований инвалидов на колясках, и боремся с замусориванием русского языка в большом проекте «Чистая речь», и сотрудничаем с общественной организацией «Верный друг» в защите животных от жестокого обращения. Это тоже втягивает в газетную орбиту читателей и сочувствующих. Не так много, как мечтается, но надо ценить то, что есть.

— А о чем еще мечтается?

— Два обстоятельства меня как главного редактора серьезного и уважаемого печатного издания удручают чрезвычайно. Когда, приглашенная на семинар ли, конференцию, иную журналистскую тусовку, я слышу цветистую песнь о «гибели бумаги». И когда в беззащитную мою спину вонзается и проворачивается кинжал — государственные СМИ никогда не встанут на защиту человека, а, прикормленные и обогретые, будут защищать власть. Так хочется не тратить силы на бесполезные дискуссии и оправдания! Давайте честно выполнять свою работу. Большего не требуется.