— С чем наши СМИ вступили в 2021 год? Каковы основные тренды современного законотворчества в этой области?
— К 2021 году мы пришли с сильно пострадавшим в силу «улучшения» Законом о СМИ и с активным регулированием интернета. Россия, безусловно, не единственная страна, которая пытается регулировать распространение контента онлайн, социальные сети и ответственность посредников — провайдеров и операторов мобильной связи. Эти сферы сейчас активно регулируются и другими странами — как в Европе (например, в Германии и Франции), так и в Азии (Кыргызстан, Малайзия и т. д.). Правда, стоит отметить, что европейское регулирование интернета, местами тоже оказывающее довольно серьезное давление на администрации соцсетей, все же сбалансировано возможностью обжалования решений властей в независимом суде. Бесспорно, интернет требует регулирования, но надо понимать его глобальный, международный характер, который не позволяет вторгаться в его работу на уровне одной страны.
В декабре у нас приняты законы, призванные регулировать распространение информации в социальных сетях и даже позволяющие Роскомнадзору блокировать YouTube, Facebook и Twitter, если они как-то дискриминируют российские СМИ. Закон также налагает на администрации соцсетей обязанность тесно взаимодействовать с Роскомнадзором и даже устанавливать какое-то программное обеспечение по требованию РКН для подсчета количества посетителей соцсети из России. Любопытно будет посмотреть, как этот закон будет исполняться, пока это выглядит не очень реалистично и весьма самонадеянно.
В целом можно сказать, что правовое регулирование в сфере распространения информации и работы журналистов в минувшем году было очень бурным, все принятые законы вводят дополнительные ограничения и ни одной новой гарантии защиты свободы слова, зачастую не учитывают специфику того, что пытаются регулировать, не учитывают природу интернета.
— Пандемия вызвала к жизни поправки к законодательству о фейках еще весной. И Россия была не единственной страной, где законодатель ввел ограничения.
— На фоне разворачивающейся в мире пандемии была ужесточена ответственность за распространение «фейкньюс», правильнее было бы называть это намеренной дезинформацией относительно общественно значимых вопросов. Новую статью в Уголовный кодекс внесли буквально за несколько дней, и 1 апреля она вступила в силу. С этого момента в новостях то и дело были сообщения о новых штрафах и ограничениях за распространение информации о борьбе с коронавирусом, все, что не укладывалось в официальную позицию по этому вопросу, могло стать поводом для преследования. Во многих случаях возбуждались дела против журналистов, блогеров, простых пользователей интернета и даже врачей. Первым журналистом, привлеченным к уголовной ответственности, стал Александр Пичугин из Нижнего Новгорода — за публикацию в его Telegram-канале «Сорокин хвост». Приговор Пичугину был признан коалицией ведущих мировых СМИ одним из 10 случаев наиболее серьезных преследований журналистов в эпоху пандемии в мире.
— Закон о клевете также подвергся серьезным изменениям.
— Ужесточено наказание за клевету, в статью ввели прямое указание на распространение информации в интернете как отягчающее обстоятельство. Добавили санкцию в виде лишения свободы до 5 лет.
,
,
Надо сказать, в 2011-м Россия декриминализировала клевету, переведя ее в разряд административных правонарушений. Но через полгода законодатель вернул клевету в Уголовный кодекс снова, установив довольно высокие штрафы — от миллиона до пяти. Аргументировали тем, что наказание все же не самое страшное, ведь нет там лишения свободы.
Ну а теперь есть, с 30 декабря 2020-го добавили и лишение свободы до 5 лет. Но в попытках сделать «клевету» более жестким инструментом контроля информации, по сути, размыли саму сущность этого понятия. Ведь клевета — это один из видов диффамации, а это всегда распространение заведомо ложных и порочащих честь и достоинство сведений в отношении конкретного лица. Так было в России, так это и везде в мире, ведь это довольно стандартное правовое понятие. Это персонифицированная атака на репутацию человека, и человек этот должен быть четко узнаваем. Никогда еще в мировой практике не считалось «клеветой» распространение общей информации непонятно в чей адрес.
Теперь, согласно ст. 128.1 УК РФ, клеветой будет считаться и распространение информации о группе лиц, в том числе «индивидуально не определенных». Таким образом, ломается базовое правовое понятие диффамации, и этот инструмент может использоваться не только для защиты репутации конкретного человека от необоснованных клеветнических нападок, как это должно быть, а как инструмент цензуры, когда речь идет о критике в адрес какой-то группы лиц.
Это противоречит базовым стандартам в области диффамации в мире. Юридический нонсенс. Если вы, например, сказали, что чиновники погрязли в коррупции, не называя никого по имени, вас теперь теоретически можно привлечь к уголовной ответственности за клевету, поскольку вы обвинили в тяжком преступлении «индивидуально не определенную группу лиц». Аналогично тому, как у нас уже привлекали за экстремизм или возбуждение розни в отношении социальной группы — полицейских, чиновников и т. д. Теперь за обвинение в тяжких преступлениях некой условной группы (а коррупция, к примеру, это тяжкое преступление) можно получить до 5 лет лишения свободы.
На данный законопроект была представлена антикоррупционная правовая экспертиза, негативно высказались и госорганы в своих отзывах, указывая на недопустимость поправки расширения рамок клеветы до абстрактных групп лиц. Однако эти отзывы не были приняты во внимание, и депутаты Государственной думы проголосовали за эти поправки в Уголовный кодекс во втором и третьем чтениях с разницей в 1 минуту.
ОДИН — ЭТО УЖЕ МАССА
— В пакете декабрьских законов законодательно закрепили серьезные ограничения для журналистов, освещающих массовые акции.
— Да. Журналисты при осуществлении своей профессиональной деятельности не могут участвовать в массовых мероприятиях и организовывать их. Конечно, журналист должен быть наблюдателем, он ведет летопись событий, не участвует в них. Но иногда и журналисты выходили в пикеты, когда проблемы затрагивали их самих или их коллег.
Вспомним посты в Facebook Ильи Азара: «Я выхожу на одиночный пикет». Другие журналисты и небезразличные граждане вышли его поддержать с протестом против ареста основателя проекта «Омбудсмен полиции» Владимира Воронцова. Его тогда наказали за организацию «несогласованного» массового мероприятия, просто потому что он публично заявил, что он не согласен и выходит, а другие последовали за ним.
А теперь с этим будет еще хуже, прибавится еще и то, что он журналист. Теперь «пикетные очереди» будут считать массовым мероприятием, а журналист не должен ни организовывать их, ни участвовать.
И тут возникает много вопросов: каким образом будут различать, что журналист делает на массовом мероприятии, если он сам не стоит с плакатом? Освещает или участвует? А если стоит в пикете с плакатом, то почему в этой ситуации он должен рассматриваться как журналист, а не как гражданин, который имеет право на одиночный пикет?
За прошедшие пару лет мы видели проявления солидарности журналистов, когда они выходили на пикеты в защиту своих коллег Ивана Голунова, Ивана Сафронова, против уголовного преследования Светланы Прокопьевой. Сейчас такие акции солидарности будет проводить намного сложнее.
Еще ввели требование, что при освещении массового мероприятия журналист обязан носить «отличительный знак». Но здесь также возникают вопросы: насколько отличительный знак защитит? Может быть, наоборот, превратит журналиста в мишень? Мы видим, какое количество журналистов было задержано на митингах, особенно в Москве и Санкт-Петербурге. При этом наличие бейджа, фотокамеры и редакционного удостоверения не мешало полицейским выхватывать их из толпы и увозить в автозаках в отделы полиции.
Так что это скорее не защитная, а ограничительная мера. Плюс теперь за отсутствие отличительного знака или за недобросовестное использование редакционного удостоверения будут еще и штрафовать.
— Многих шокировал закон о физических лицах — иностранных агентах. Что можно сказать о нем?
— Под его действие попадают практически все журналисты, которые сотрудничают с международными СМИ, а также, например, блогеры, которые получают прибыль от монетизации своих YouTube-каналов. Правозащитники, адвокаты, которые защищают журналистов и международные СМИ, эксперты и авторы, дающие им комментарии, активисты гражданских организаций — все они в «группе риска» и могут быть признаны иноагентами.
,
,
В новом законе расширилось понятие политической деятельности, это может быть и распространение информации, и высказывание своего мнения, и формирование общественной позиции. То есть обычная журналистская работа. Попасть под действие закона можно, если у тебя есть не только копейка иностранных денег, гонорар, но и любая нематериальная поддержка — «организационно-методическая», как сказано в законе. Мы видим, что из пяти человек, которых приравняли к СМИ и включили в список иноагентов, трое — журналисты, одна художница-активистка и правозащитник. Это явный сигнал, кто прежде всего под прицелом: журналисты, активисты и правозащитники.
— Что ожидает активных пользователей социальных сетей?
— В Закон «Об информации, информационных технологиях и защите информации» добавили статью о социальных сетях. Теперь Роскомнадзор будет регулировать социальные сети и вести их реестр. Социальные сети стали во всем мире играть значимую роль в медиасреде, сегодня все респектабельные издания имеют свои паблики в соцсетях, это новая площадка для журналистики, да и просто место для открытой дискуссии и выражения своего мнения.
Чем больше государство пытается урегулировать «традиционные СМИ», тем активнее журналисты уходят в соцсети. Но основные игроки на этом рынке — медиакомпании США, которые работают по законам США и не обязаны подчиняться законам других стран. По своей природе они транснациональны и предоставляют площадку для распространения информации и для личного самовыражения людям из разных стран мира. В этом уникальность соцсетей. Есть, конечно, и отечественные соцсети — «ВКонтакте», «Одноклассники», «Мой мир». Но они не настолько влиятельны и уже сильно зарегулированы нашим законодательством, тем же пакетом Яровой, правилами об «организаторах распространения информации» и т. д.
Теперь Роскомнадзор сможет объявить сетью любую онлайн-площадку, которую посещает больше полумиллиона пользователей из РФ в сутки. И с момента включения в реестр соцсеть обязана будет плотно сотрудничать с Роскомнадзором, модерировать контент, удалять, отвечать на запросы под угрозой штрафов и блокировки.
Это регулирование также не пройдет бесследно для информационной сферы в целом и для жизни каждого пользователя в отдельности. Дело в том, что люди привыкли к интернету и к социальным сетям, это сегодня является базовой потребностью, как потребность в электричестве и водопроводе. Доступ к качественному и эффективному интернету сегодня признан на мировом уровне одним из неотъемлемых составляющих права на доступ к информации, и государства обязаны предоставить гражданам такую услугу.
Статья нового закона довольно широко формулирует обязанности соцсетей, она требует от администраторов сетей модерации контента на русском языке и быструю блокировку того контента, который в РФ считается запрещенным. Значит, у соцсетей должны быть русскоязычные службы модерации, которые обязаны хорошо разбираться в нашем медиазаконодательстве, знать реестр экстремистских материалов, все темы-табу, «шерстить» весь русскоязычный сегмент соцсетей и вычищать из него все, что российские суды признают «запрещенным» и т. д.
При этом какие-то неведомые модераторы, скорее всего не юристы, будут иметь инструмент удаления и блокировки, что может привести к усилению цензуры онлайн. Я не очень представляю, как это будет выполняться на практике. Facebook в прошлом году презентовал новый независимый орган — наблюдательный совет, который призван решать споры по поводу публикуемого в соцсети контента и вырабатывать рекомендации. Однако, пока Facebook пытается наладить мягкие механизмы саморегулирования, мы решили вторгнуться в их епархию со своим законодательным регулированием, принуждая их играть по нашим правилам. Не факт, что это не приведет к новым конфликтам в информационном пространстве.
— В декабре принят закон, который засекречивает информацию об имуществе судей и сотрудников силовых ведомств, в том числе об их родственниках.
— Да, и такой законопроект был поддержан депутатами Госдумы. По мнению многих, и я с ними согласна, это в чистом виде реакция на антикоррупционные расследования последнего года.
Нам дают понять: власть не хочет, чтобы об этом писали и чтобы общество это читало. Хотя это решение вступает в полное противоречие с антикоррупционным законодательством РФ, которое требует как раз от государственных служащих публикации своих налоговых деклараций, отчетности обо всех средствах, полученных в том числе и от любой иной деятельности помимо государственной службы. Эта деятельность, как известно, ограничена творческой, научной и преподавательской сферами, а они не могут приносить большой доход. Декларирование дохода и имущества является важной антикоррупционной мерой, чтобы чиновники не вели бизнес, пользуясь служебным положением, чтобы не записывали его на родственников. А сейчас общество фактически утратит вообще какой-то контроль над этим. Такой закон вряд ли будет способствовать борьбе с коррупцией.
— Еще один законопроект, который находится в стадии обсуждения, — об образовании. Поправка о просветительской деятельности практически требует согласования с властями всех просветительских мероприятий, включая выступления в клубах, библиотеках, на фестивалях. Академики и деятели культуры уже выступили с протестом.
— Поправки ставят серьезный заслон какой бы то ни было просветительской деятельности, международному сотрудничеству в области науки, просветительским мероприятиям общественных организаций, относя к просвещению практически любое «распространение знаний, умений, навыков, ценностных установок, опыта и компетенции» «вне рамок образовательных программ».
Получается, что под действие требования согласовывать «просветительскую деятельность» теперь попадет любой образовательный Telegram-канал, публичная лекция, творческая встреча с писателем или экспертом. Поделился рецептом приготовления пирога или захотел рассказать впечатления о прочитанной книжке без одобрения властей — распространил знания, умения и навыки. Что уже будет незаконно.
ВИРУС ПРОТИВ ГЛАСНОСТИ
— Каковы были основные тренды в практике применения законодательства в 2020 году?
— Год пандемии и новый виток применения закона о «фейкньюс» определили главный тренд. Борьба с информацией, не совпадающей с данными оперативного штаба по борьбе с коронавирусом, вылилась в огромное число административных дел. Только за первые три месяца действия закона было инициировано порядка 160 административных дел, а за весь 2019-й — меньше 20. В попытке навести порядок и утвердить позитив в информировании о вирусе регуляторы активно гонялись за журналистами, студентами, блогерами и врачами. Это было очень печальное зрелище и не добавляло и без того находящемуся в стрессе обществу уверенности в завтрашнем дне.
Второе: пандемия повлияла на доступ журналистов в залы судебных заседаний для освещения судебных процессов.
Во многих регионах и до сих пор право журналистов на посещение судебных заседаний ограничено, хотя медиаотрасль была отнесена к тем сферам экономики, которые должны продолжать работать и предоставлять услуги населению бесперебойно. Да, в начале пандемии не работали и суды, но когда они возобновили работу, а пандемия еще не закончилась, суды формально проходили в открытом режиме, но журналистов на них не пускали. И во многих случаях это было откровенным нарушением принципа гласности судопроизводства. Либо пускали журналистов одних СМИ и не пускали других. Либо как в Кемерове на одном из судов по иску трех кузбасских колоний по защите их репутации, где наш юрист защищает журналиста, написавшего материал о пытках в пенитенциарных учреждениях. Там судья отказала прессе присутствовать в зале суда, потому что коронавирус, и юрист колоний против разглашения ее персональных данных, которые журналисты узнают, если будут присутствовать в зале суда.
,
,
Это, безусловно, нарушение профессионального права журналиста и просто нарушение принципа гласности согласно базовым правилам ГПК, ведь процесс формально открытый.
Так и рассматривают уже полгода за закрытыми дверями, формально воспользовавшись пандемией.
На процесс по Пичугину тоже никого из журналистов не пустили. Правда, суд разрешил вести видеотрансляцию в соцсетях. Видеотрансляция из зала суда отчасти компенсирует ограничения, введеные в период пандемии, но не может полностью отменять принцип гласности судопроизводства, поскольку качество звука и картинки все же не всегда позволяет в полной мере оценить судебный процесс.
По делу Светланы Прокопьевой, например, трансляция заседаний в соцсети велась как журналистами, так и самим судом, что было очень важно, так как суд проходил в разгар пандемии и многие жуналисты не смогли приехать в Псков для освещения этого судебного процесса. То есть санитарно-эпидемиологическая обстановка поставила новые барьеры перед журналистами, и дальше, видимо, этот повод для ограничения доступа прессы в зал суда будет использоваться чаще.
— Стоит ли ожидать новых громких процессов, связанных со свободой слова, в 2021 году?
— Следует ожидать в 2021-м острой реакции и наказаний за самые разные публикации. По крайней мере, законодательные основания для этого есть, и в избытке. И в части митингов, и по клевете, и мы продолжаем наблюдать за делом Ивана Сафронова по госизмене. Много предупредительных сигналов, журналистам как будто говорят: сидите и помалкивайте. Наверняка будут и показательные процессы в связи с законами об иностранных агентах, не зря их так стремительно приняли в конце года.
— Какая стратегия должна быть у журналистов в этой ситуации?
— Первое: надо понимать, в какой правовой ситуации ты работаешь. Сейчас журналистам нужно как никогда ранее изучать законы, даже если они написаны сложным и не всегда понятным языком, знать наиболее серьезные ограничения, которые могут стоить редакции закрытия, а журналисту не только спокойной жизни, но иногда и свободы. Нужно научиться понимать, где красная черта, которую нельзя пересекать, советоваться с юристами, чтобы минимизировать правовые риски. Второе: надо стремиться к тому, чтобы быть законопослушным. Даже если кажется, что закон несправедлив, его надо исполнять. Неисполнение закона не является рациональной формой несогласия с его формулировками, есть другие механизмы обжалования нормы закона, например, в Конституционном суде. Но в большинстве своем принятые законы с нами надолго, и нужно адаптироваться к работе в новых правовых условиях.
Складывается впечатление, что новшества призваны вызвать страх и отбить охоту писать на общественно важные темы. Потенциальный риск оказаться в нарушителях есть всегда, о чем бы вы ни писали — об умном школьнике, победившем в соревнованиях по шахматам, о коррупции, проблемах паллиативной помощи, борьбе с наркоманией или громком случае суицида. Всегда будет вопрос столкновения общественного интереса, частного интереса и государственного регулирования. И нужно уметь сделать правильный моральный выбор и пройти между Сциллой и Харибдой. То есть поле защиты общественных интересов сегодня — это минное поле. Но и по минному полю можно пройти, и есть те, кто в конце концов его обезвредит, рано или поздно.
,
