«Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки. — Естество свое берет! — заключил Пухов по этому вопросу».
Прочитав эти первые строчки повести «Сокровенный человек», я понял, что без боя сдаюсь в плен этому захватчику разума.
Пленнику было тогда лет 15 или 16, и это была первая книжка Андрея Платонова, которую он (то есть я) прочитал по совету старшего брата. С тех самых пор (а это был конец 60-х) Платонов вошел в тройку моих любимых русских писателей ХХ века — великих кудесников живого русского языка, наряду с Михаилом Булгаковым и Владимиром Набоковым.
,
,
Я читал дальше:
«В Новороссийске Пухов пошел на комиссию, которая якобы проверяла знания специалистов. Его спросили, из чего делается пар.
— Какой пар? — схитрил Пухов. — Простой или перегретый?
— Вообще… пар! — сказал экзаменующий начальник.
— Из воды и огня! — отрубил Пухов.
— Так! — подтвердил экзаменатор. — Что такое комета?
— Бродящая звезда! — объяснил Пухов.
— Верно! А скажите, когда и зачем было восемнадцатое брюмера? — перешел на политграмоту экзаменатор.
— По календарю Брюса тысяча девятьсот двадцать восьмого года восемнадцатого октября — за неделю до Великой Октябрьской революции, освободившей пролетариат всего мира и все разукрашенные народы! — не растерялся Пухов, читавший что попало, когда жена была жива.
— Приблизительно верно! — сказал председатель проверочной комиссии. — Ну, а что вы знаете про судоходство?
— Судоходство бывает тяжельше воды и легче воды! — твердо ответил Пухов.
— Какие вы знаете двигатели?
— Компаунд, Отто-Дейц, мельницы, пошвенные колеса и всякое вечное движение!
— Что такое лошадиная сила?
— Лошадь, которая действует вместо машины.
— А почему она действует вместо машины?
— Потому, что у нас страна с отсталой техникой — корягой пашут, ногтем жнут!
— Что такое религия? — не унимался экзаменатор.
— Предрассудок Карла Маркса и народный самогон.
— Для чего была нужна религия буржуазии?
— Для того, чтобы народ не скорбел.
— Любите ли вы, товарищ Пухов, пролетариат в целом и согласны за него жизнь положить?
— Люблю, товарищ комиссар, — ответил Пухов, чтобы выдержать экзамен, — и кровь лить согласен, только чтобы не зря и не дуриком!
— Это ясно! — сказал экзаменатор и назначил его в порт монтером для ремонта какого-то судна. Судно то оказалось катером, под названием «Марс». В нем керосиновый мотор не хотел вертеться — его и дали Пухову в починку».
Не в силах сопротивляться этой словесной эквилибристике, я прочитал «Сокровенного человека» от начала до конца, время от времени похохатывая как гиена:
— Был у нас Шариков. Чепуха человек, но матрос…
(Кстати, этот самый Шариков, командуя каспийской флотилией, «резолюции накладывал в двух смыслах: «пускай» и «не надо»).
— Вот тогда Шариков и назначил меня начальником горных недр…
— А Красного героя ты получил? — удивился Зворычный.
— Получил, конечно. Ты слушай дальше. За самоотречение, вездусущность и предвидение — так и было отштамповано на медали. На скоро на пшено пришлось ее сменить в Тихорецкой.
Вслед за «Сокровенным человеком» я принялся за рассказ «Фро» (понятно, что «Котлован» и «Чевенгур» будут опубликованы у нас гораздо позже):
«Накормив отца, Фрося ушла из дому. В клубе шло ликование. Там играла музыка, потом слышно было, как пел хор затейников из кондукторского резерва: «Ах, ель, что за ель! Ну что за шишечки на ней!», «Ту-ту-ту-ту: паровоз, ру-ру-ру-ру: самолет, пыр-пыр-пыр-пыр: ледокол… Вместе с нами нагибайся, вместе с нами подымайся, говори ту-ту-ру-ру, шевелися каждый гроб, больше пластики, культуры, производство — наша цель!..».
Публика в клубе шевелилась, робко бормотала и мучилась, ради радости, вслед за затейниками».
«Фрося ему ничего не отвечала, и даже когда Нефед Степанович говорил ей про маркизет и про искусственный шелк в Свердловске, дочь не поинтересовалась его словами. «Фашистка она, что ль? — подумал про нее отец. — Как же я ее зачал от жены? Не помню!».
Понимаю, что безжалостно вырываю эти лоскутки стиля из общего контекста произведений, но намеренно не пересказываю сюжеты, потому что излагать Платонова своими словами — все равно что кусать нарисованное яблоко.
И вот что не дает мне покоя: если вышеприведенный Булгаков происходил из семьи высокообразованной и начитанной, а упомянутый там же Набоков — так и вообще, то Андрей Платонов родился и вырос в самой обыкновенной провинциальной рабоче-мещанской среде.
Сын машиниста
Андрей Климентов (Платонов — псевдоним) родился 16 (28 по старому стилю) августа 1899 года, хотя днем своего рождения почему-то считал 1 сентября. Произошло это в одной версте от Воронежа, в Ямской слободе. Отец, Платон Фирсович Климентов, работал машинистом паровоза и слесарем в железнодорожном депо. Дважды Герой труда, между прочим. Его жена, Лобочихина Мария Васильевна, — дочь часового мастера, домохозяйка, мать одиннадцати детей. Андрей сначала окончил церковно-приходскую школу, потом учился в городской 4-классной. Получил он и техническое образование, даже стал изобретателем. Его первое официально признанное изобретение — «Устройство для поддержания напряжения в сети постоянным при переменном числе оборотов генератора» (1924). А последнее из известных изобретений Платонова — «Электрический сверхъемкий аккумулятор на принципе сверхпроводимости» — сделано в 1947 году.
Но еще в 12 лет он начал сочинять стихи. А потом, как мы уже убедились, изобрел свою собственную версию русского языка.
К ней, между прочим, сочувственно относился Горький. В 1929 году советский классик читал в рукописи «Чевенгур», показавшийся ему «чрезвычайно интересным» (правда, он сомневался, что его решатся издать). Осенью 1929 года он пишет Платонову: «В психике вашей, — как я воспринимаю ее, — есть сродство с Гоголем. Поэтому: попробуйте себя на комедии, а не на драме. Не сердитесь. Не горюйте… Все — минется, одна правда останется».
Вот и насоветовал.
Но к тому времени буревестник революции уже обернулся неглупым пингвином и вряд ли помог помочь Платонову, если того настигнет беда. А она была близко.
Был самородок — стал выродок
В 1931 году Платонов написал повесть «Впрок», которую в своем журнале «Красная новь» опубликовал Александр Фадеев.
Это была, конечно, никакая не комедия, рекомендованная Горьким, и даже не сатира в стиле Гоголя. А просто проявление особого взгляда автора на течение жизни. И, в частности, на случившуюся в стране коллективизацию.
Начинается эта «бедняцкая хроника» так:
«В марте месяце 1930 года некий душевный бедняк, измученный заботой за всеобщую действительность, сел в поезд дальнего следования на московском Казанском вокзале и выбыл прочь из верховного руководящего города».
В поезде он знакомится с энтузиастом колхозного строительства Кондровым. Тот, узнав, что «душевный бедняк» по совместительству еще и электротехник, просит починить погасшее у них в колхозе солнце, попутно сделав замечание собеседнику:
— Ты бы ярлык носил на картузе, что электротехник. А то я думал — ты подкулачник: у тебя вид скверный.
Колхозное солнце на поверку оказывается жестяным рефлектром на каланче, перегоревшим из-за неумелого обращения.
«— Вон наше солнце, которое не горит, — сказал мне Кондров, указав на каланчу. — Ты есть хочешь?
— А нужно вам электрическое солнце? — поинтересовался я.
— Нам оно впрок; ты прочитай формальность около тебя.
Я оглянулся и увидел бумажную рукопись, прибитую гвоздями к специальной доске. Вот этот смысл на той бумаге:
«Устав для действия электросолнца в колхозе «Доброе начало»:
1. Солнце организуется для покрытия темного и пасмурного дефицита небесного светила того же названия.
2. Колхозное солнце соблюдает свет над колхозом с шести часов утра до шести часов вечера каждый день и круглый год. При наличии стойкого света природы колхозное солнце выключается, при отсутствии его включается вновь.
3. Целью колхозного солнца является спускание света для жизни, труда и культработы колхозников, полезных животных и огородов, захватываемых лучами света.
4. В ближайшее время простое стекло на солнце надо заменить научным, ультрафиолетовым, которое развивает в освещенных людях здоровье и загар. Озаботиться товарищу Кондрову.
5. Колхозное электросолнце в то же время культурная сила, поскольку некоторые старые члены нашего колхоза и разные верующие остатки соседних колхозов и деревень дали письменное обязательство — перестать держаться за религию при наличии местного солнца. Электросолнце также имеет то прекрасное значение, что держит на земле постоянно яркий день и не позволяет скучиваться в настроеньях колебанию, невежеству, сомнению, тоске, унылости и прочим предрассудкам и тянет всякого бедняка и середняка к познанию происхождения всякой силы света на земле.
6. Наше электросолнце должно доказать городам, что советская деревня желает их дружелюбно догнать и перегнать в технике, науке и культуре, и выявить, что и в городах необходимо устроить районное общественное солнце, дабы техника всюду горела и гремела по нашей стране.
7. Да здравствует ежедневное солнце на советской земле!».
А в другом селении, неподалеку, народные умельцы сконструировали аплодирующий автомат, изображающий приветствующие массы.
Резолюция Сталина: это «рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения. Надо бы наказать и автора и головотяпов [напечатавших повесть] так, чтобы наказание пошло им «впрок».
Член редколлегии «Красной нови» Владимир Сутырин в 1970 году вспоминал:
«Меня привезли в Кремль, и я понял, что меня ведут к Сталину. В приемной у Поскребышева сидел несколько бледный Фадеев. Через некоторое время Поскребышев, очевидно получив сигнал, встал и предложил нам войти в кабинет Сталина. <...>
Не приглашая нас садиться, Сталин, обращаясь к Фадееву, спросил:
— Вы редактор этого журнала? И это вы напечатали кулацкий и антисоветский рассказ Платонова?
Побледневший Фадеев сказал:
— Товарищ Сталин! Я действительно подписал этот номер, но он был составлен и сдан в печать предыдущим редактором. Но это не снимает с меня вины, все же я являюсь главным редактором, и моя подпись стоит на журнале. <...>
— Товарищ Сутырин и товарищ Фадеев! Возьмите этот журнал, на нем есть мои замечания, и завтра же напишите статью для газеты, в которой разоблачите антисоветский смысл рассказа и лицо его автора. Можете идти.
Фадеев тут же разразился погромной статьей в «Известиях», назвав автора повести подкулачником.
Ну вот, советовал же Кондров прикрепить на картуз ярлык электротехника…
После этого Платонов, разумеется, стал нежелательной персоной во всех журналах и ихдательствах.
В 1938 году вездесущие (так и тянет написать это слово с двумя «с») органы арестовли 15-летнего сына писателя — Платона. То ли за какое-то юношеское баловство, то ли по доносу одноклассника (оба были влюблены в одну девушку). Его приговорили к 10 годам лагерей и отправили в Норильск.
Там он заболел туберкулезом и, несмотря на досрочное освобождение, в 1943 году умер.
По всей вероятности, от сына заразился и отец. Во всяком случае, он тоже умер от туберкулеза 5 января 1951 года в Москве. Дважды Герой труда отец пережил его на год.
Гнев и ласка тиранов причудливы и избирательны. Рассказывают, что Сталин, встречаясь с «инженерами человеческих душ» — скажем, у того же Горького, которому рабоче-крестьянская власть щедро подарила особняк с плеча Рябушинского, — частенько спрашивал: «А есть тут среди вас писатель Платонов?». Вот такой он был добрый и всю жизнь носил одну шинель, прожженную папиросой Дзержинского.
А Ленин, как мы помним из очерка все того же Алексея Максимовича, в гостинице все время щупал простыни пролетарского певца — мол, не сырые ли? С чахоткой, батенька, не шутят. Зато в 1918 году прихлопнул его газету «Новая жизнь» как надоевшую муху — за «Несвоевременные мысли». Самый человечный был человек: мог ведь, как в старом анекдоте, и бритвой по глазам. Или зеленкой.
,
