Записки журналиста: «Люди, которые оказались никому не нужны»

Эта история случилась в давние, по теперешнему, времена. В первой половине семидесятых годов прошлого века. Начинающая журналистка, я работала внештатным корреспондентом Мурманского областного комитета по телевидению и радиовещанию, делала в основном сюжеты для радиостанции «Атлантика» и новостей радио.

Однажды в феврале главный редактор радио Григорий Александрович Найшуллер спросил: «Ты можешь срочно поехать в командировку в Печенгский район? Планировал Сергей Малахов, но у него заболела теща, и он не сможет. Там надо записать народный коллектив, машина с техникой уже заказана. Не можем мы отменять командировку».

В то время на Мурманском областном радио, которое слушали по системе проводного радиовещания почти все жители области, выходило много тематических передач — о музыке, театре, поэзии, художественной самодеятельности, для молодежи. Музыкальные программы готовил и вел Сергей Георгиевич Малахов — композитор, автор многих песен на стихи наших северных поэтов. Он удивительно душевно пропагандировал работу самодеятельных коллективов всей области, с радостью ездил по городам и селам, записывал в нашей прекрасной студии на Русанова,7 и вокальный ансамбль «Атлантика», и многих других прекрасных исполнителей. Лучшей студии с такой акустикой в Мурманске тогда не было.

В то время я была еще на замужем, свободна от домашних забот, и мои руководители на радио знали, что легка на подъем и всегда готова работать, поскольку любила свою профессию.

Выехали от Дома радио на Русанова, 7 на «буханке», таком микроавтобусе УАЗике, где впереди были места для водителя и журналиста, а сзади оборудовано место для звукозаписывающей аппаратуры и работающего с ней техника.

Однако очень скоро техник Валерий Дьяков сказал, что ему холодно. Оказалось, что обогреватель в этой части «буханки» не работает. Для пробы запустили туда апельсин, и очень скоро он стал замерзшим, как твердый рыжий мячик.

Стало понятно, что Валера не сможет ехать там. Он перешел в кабину, но поскольку там было всего два места, мне пришлось сесть на капот. В «буханках», если кто вообще представляет такие машины, мотор находится в середине между сиденьями водителя и пассажира и слегка поднят. Так вот я воссела на трон между водителем и техником на самом теплом месте. В элегантном, сшитом в ателье синем пальто с черным каракулевым воротником и высокой шляпке из заячьего меха.

Исходя из здравого смысла, мы должны были вернуться в Мурманск и объяснить руководству, что в такой машине нельзя ехать в мороз в дальнюю командировку.

Но почему-то не вернулись. И даже не знали, что прогноз погоды был до -40. Правда, у водителя, на всякий случай, была пара валенок, которые он вскоре отдал мне. Руководство транспортного цеха, вероятно, предвидело проблемы.

А они возникли очень скоро. Когда мы подъехали к контрольно-пропускному пограничному посту, километрах в двухстах от Мурманска, выяснилось, что по средам там вообще нет пропуска в погранзону. Нас об этом организаторы командировки не предупредили. Уж не знаю, как я уговорила командира, что мы едем издалека в поселок, чтобы записать там передачу про замечательный клуб с народной самодеятельностью, но нам дали добро.

Однако к тому времени я поняла, что сидение на теплом капоте ведет к слишком хорошему сварению содержимого желудка. Мне элементарно нужно было в туалет. Спросила, где женский. Показали на деревянное строение с буквами Ж и М, куда тропа вела только справа. Налево — внушительная снежная масса. Служили на этом контрольно-пропускном пункте только мужчины.

Как преодолела я эту снежную массу слева, не знаю, благо, была уже в высоких валенках.

Едем дальше. Мороз к сорока градусам, водитель в легких ботинках, я восседаю в валенках невероятного размера и своей заячьей шляпке. Ни одной птицы не видно, вероятно, все глухари, куропатки и вороны где-то попрятались от холода. Зато встретили лосиху. Она подошла к колючей проволоке, обозначавшей приближение к границе, и остановилась. Мы вышли из машины посмотреть на это прекрасное животное — никакой реакции. Вернулись в наш УАЗик и посигналили. Тогда лосиха плавно, грациозно и не спеша как будто поплыла по заснеженному лесу вдаль от колючей преграды. Вскоре встретили двух пограничников в зимних белых маскхалатах, рассказали им, что только что видели лосиху. Те поблагодарили, по рации передали сообщение другому посту, видимо, чтобы не возникло ложной тревоги.

А мы проезжаем поселок Раякоски, где видны признаки жизни, и едем дальше, в Янискоски, где вроде бы и должен быть клуб с замечательной самодеятельностью.

Первое, что насторожило и навеяло сомнения относительно нашей командировки, здание с надписью «Клуб» с большим замком на двери. Остановились, поприветствовали замок и поехали дальше по поселку. На нашей «буханке» цвета хаки красуется авторитетная надпись «Телевидение. Радиовещание». Только подъехали к центру населенного пункта, отовсюду стали сходиться люди.

— Наконец-то вы к нам приехали, теперь хоть телевизор смотреть будем.

— Так и радио заработает?

— Ой, а парикмахер тоже с вами? А то у меня сына в школу не пускают, совсем оброс.

Я. конечно, ничего не понимаю. Выхожу из машины, выслушиваю людей, которые прибывают со всех сторон и, перебивая друг друга, рассказывают о своих проблемах. И тут выясняется, что поселок попросту забыт всеми властями.

Что ковры на стенах примерзают ко льду, который образуется в домах, построенных еще пленными немцами после войны. Где утеплением служили опилки, давно сгнившие и провалившиеся. Где воду брали из ручья, полного всякими болезнетворными бактериями. Где давно забыли вообще о службе быта.

И мы заходили в дома, где настенные ковры вросли в лед, и я записывала на магнитофон рассказы жителей о том, как они обитают.

Местом встречи стал единственный магазин со скудным набором товаров. Вместе с другими жителями поселка пришел и депутат от какого-то, не помню теперь, какого именно, районного совета народных депутатов. Конечно, я снова включила магнитофон, который, по счастью, не замерз, записала печальный рассказ о жизни в этом поселке.

Оказывается, его жители попали в странную ситуацию. Они работники Верхнетуломского леспромхоза, который относится территориально к Кольскому району Мурманской области, но находится поселок на территории Печенгского района. А потому никто за них формально не отвечает. Руководство одного района ссылается на другой, а другой адресует к первому. Суть проста: вы не наши, и мы вам ничего не должны. Все обращения и жалобы жителей пересылаются из одного района в другой, и результата никакого.

Я, начинающая журналистка, пришедшая в эту профессию исключительно из желания помогать людям и делать добро, естественно, вернулась в Мурманск с одним желанием — помочь жителям поселка Янискоски.

Полная впечатлений, рассказала эмоционально всю историю своему главному начальнику, заместителю председателя Комитета по телевидению и радиовещанию Мурманского облисполкома по радио Михаилу Асафьевичу Тулину, включила запись своего тяжелого репортерского магнитофона.

Предложила сделать передачу про этот забытый властью поселок и его обитателей. Он прослушал и сказал: «Давай ты все это изложишь на бумаге, и мы отправим этот текст в обком партии».

Напечатала на грохочущей механической машинке всю историю, с полным изложением услышанного и записанного в Янискоски, отдала несколько листов начальнику. Тот сказал, что отправит текст помощнику первого секретаря обкома КПСС Краснобаеву. Он ведь тоже был журналистом, поймет беспокойство коллег.

А мы, дескать, получим ответ, и тогда расскажем на радио о том, как журналисты вмешались в трудную ситуацию и улучшили жизнь людям.

Много раз спрашивала потом Михаила Асафьевича, что же там с нашим запросом про Янискоски. А ничего. Мне казалось, что ему самому было очень неловко и стыдно, что он мне, молодой наивной журналистке, ничего не мог ответить. Возможно, тогда я впервые поняла, что такое лицемерие и ложь.

Только по прибытии в Мурманск, промерзнув на обратном пути, когда при подъезде к Никелю закончился бензин, и наш водитель в тонких ботинках на сорокаградусном морозе просил хоть сколько-нибудь у проходивших машин до Никеля, мы узнали, что ехать нам было не в Янискоски, а в Раякоски. Там, действительно, и клуб, и самодеятельность.

Но ответа из обкома КПСС мы на радио так и не увидели. И в эфир разговоры из заброшенного поселка не пустили. То было время цензуры. И не только той, что называлась комитетом по охране государственной тайны в печати, или обллитом, как мы его сокращенно называли. Каждая страница текста в газетах, страницах для выпусков телевидения и радио тщательно прочитывалась его сотрудниками, отмечалась красной подписью. Но к тому же каждый руководитель СМИ знал, что о плохом рассказывать не рекомендуется. Критика строго дозировалась.

Через много лет жилого поселка Янискоски уже не стало. К 1990 году многие жители оттуда уехали, а в 2001 году он и вовсе был исключен из реестра населенных пунктов по причине отсутствия постоянного населения. Там остались остовы домов с примерзшими к стенам коврами и пограничная застава, разместившаяся в одном двухэтажном здании.

А вот поселок Раякоски, к счастью, живет и очень известен.

Известен Лыжней дружбы, которая при наличии достаточного количества снега и благоприятной погоды проходит каждый год и объединяет границы и лыжников трех стран — России, Финляндии и Норвегии. Известен уникальным заповедником «Пасвик», что расположен у пограничной реки Паз, на другом берегу которой оберегают хрупкую северную природу коллеги из Норвегии. И уникальной экологической школой, в которой наши дети вместе со своими сверстниками с другого берега пограничной реки учатся узнавать, любить и пропагандировать бережное отношение к своему краю.

Бережного отношения к людям и теперь не очень заметно. До сих пор думаю, почему не добились ответа из обкома КПСС? Но на что могла рассчитывать начинающая журналистка, если начальники и мэтры профессии не смогли ничего…