Ева Меркачева: «Собчак сделала его героем, а нужно было повернуть разговор в другую сторону»

Ева Меркачева — обозреватель «МК», автор материалов тюремной тематики и расследований громких уголовных преступлений. Она побывала во всех российских колониях для пожизненно осужденных и сделала не одно интервью с маньяками и серийными убийцами. В интервью ЖУРНАЛИСТУ она рассказала, что думает о фильме Ксении Собчак о маньяке и с какой целью можно делать интервью с преступниками.

— Ксения Собчак провела интервью с маньяком. И все как-то возбудились сразу. Стали говорить, что это или возможность переключить внимание с отношений с Америкой, или Собчак в очередной раз себя пропиарила. Какая у нее могла быть цель?

— Я не думаю, что это было специально задумано, чтобы переключить внимание. Нет. Просто так совпало. Когда стало известно, что скопинского маньяка скоро выпустят (об этом написали СМИ), меня сразу стали одолевать разные продюсеры телеканалов с вопросом, как встретить его при выходе из зоны или где найти его потом на свободе? Советовались, как его уговорить дать интервью. Они готовы были сразу заплатить ему большие деньги.

Так, продюсер одного телеканала говорил, что речь идет о пятистах тысячах рублей. То есть сразу за этим маньяком охота велась, а Собчак, получается, просто перехватила его у коллег. Я думаю, что она ему заплатила самую большую сумму, хотя нет никаких доказательств этому (никто не видел чеков, и нет признания самого скопинского маньяка). Тем не менее подоплека такая была. А теперь вдумайтесь: СМИ, причем это центральные каналы, боролись за право взять интервью с ним и готовы были выделять деньги из своих бюджетов. Здесь надо понимать, что это не деньги из кармана конкретных журналистов, у них нет и не может быть таких денег. Это деньги, которые потратить готов был федеральный канал на то, чтобы взять интервью у этого маньяка.

— Вы человек, который сделал не одно интервью с преступниками. Почему фильм Собчак вызвал большой переполох, а ваши публикации не имели широкого резонанса в обществе?

— Я, наверное, рекордсмен по интервью с маньяками, потому что объехала все колонии для пожизненно осужденных. У меня даже книжка выходит об этом в ближайшее время.

В каждой колонии я общалась с маньяками, и список этот очень длинный: больше 50 человек. Общественного резонанса было меньше, потому что мои интервью печатались в газете.

Одно дело, когда интервьюер общается с маньяком, который находится за решеткой, и люди понимают, что он там, где-то далеко, может быть, в зоне вечной мерзлоты, откуда он не сможет сбежать и добраться до простых людей. Другое дело, когда интервью делается на воле, когда маньяк среди нас, когда ему во время разговора подливают кофе, с ним общаются практически на равных. Это, несомненно, вызывает и интерес, и возмущение людей. Когда я делала интервью с убийцами и маньяками, я никаких денег никому никогда не платила, и об этом даже речи идти не могло. Мои вопросы были достаточно жесткими, и я не подыгрывала своим собеседникам.

— С какой целью вы делали интервью с убийцами?

— Прежде всего, я пыталась понять, в чем истоки зла, спрашивала их про детство, про воспитание, про семью, родителей, школу. Хотела узнать, что с ними случилось, что произошло с ними, что сделало их такими? Меня интересовало, была ли у них любовь, насиловали ли их в детстве (существует версия, что все маньяки являются жертвами домашнего насилия или педофилов). В большинстве случаев это психически нездоровые люди, а некоторые из них находятся в состоянии овоща, несмотря на то, что они признаны вменяемыми. Для колонии это проблема, потому что там не знают, что с ними делать. Несколько примеров приведу. Один из маньяков, Ертышев, маньяк-педофил, издевался над детьми. Но когда я зашла к нему в камеру, я поняла, что он вообще не ориентируется в действительности, находясь в какой-то другой реальности. Он пишет письма Деду Морозу, называет меня тетенькой, словом, ведет себя совершенно неадекватно. И таких заключенных большинство.

Другая часть — это те люди, которые агрессивны совершенно, и в них спусковой крючок зла был запущен давно, потому что они никому не были нужны и своими преступными действиями всячески пытались привлечь к себе внимание людей. Они жили среди нас, совершали преступления, и мало кто из окружающих людей интересовался их жизнью.

Я вспоминаю Бычкова — людоеда. Он все преступления совершил, проживая в крошечном городке. Но почему-то соседей не тревожило, когда он шел по улице весь в крови, убив очередную свою жертву. Он мне сам рассказывал: «Я иду, со мной все здороваются, и никто не спрашивает, почему ты весь в крови и нож в руках».

В этом проявляется наше равнодушие, наше нежелание замечать то, что происходит вокруг. Если бы люди обратили внимание на него, поинтересовались, что у человека с руками, что происходит у него дома, где он работает, что за странные запахи в его квартире, его давно бы поймали и можно было бы избежать многих жертв. Но людям было все «по барабану», и это маленький городок, не большая Москва. После очередной встречи с маньяком я много общаюсь с тюремным психологом. Считаю, что необходимо понять природу появления этим монстров, потому что если мы поймем причину, то мы сможем в дальнейшем выявлять людей, склонных к маниакальным поступкам, к убийствам массовым. И мы сможем их предотвратить.

— Каким образом?

— На сегодняшний день такой материал накоплен у психологов и психиатров, работающих в колониях для пожизненно осужденных и в исследовательском центре имени Сербского. И если все это обобщить, то можно было бы подготовить программу тестирования, например детей в школе, на предмет повышенного уровня агрессии, причем такой, когда подросток может, если не сейчас, то через пять или десять лет пойти убивать и насиловать.

— Как вы выстраиваете разговор с ними?

— Люди они, конечно, разные и в основном психически нестабильные, поэтому, когда я с ними разговаривала, они находились в клетках. Это такое правило существует в колонии для пожизненно осужденных. Без клетки я говорила только с теми, кто не был маньяком, а совершил убийство на бытовой почве.

Когда человек психически больной, испытываешь жалость к нему. Когда агрессивный и видно, что агрессия взращена, испытываешь сожаление, что те, кто окружали его, вовремя не заметили этого.

Всем им я задавала один и тот же вопрос: «Представьте себе, что вдруг свершилось чудо. Двери камер открылись, и вы оказались на свободе. Какие первые три вещи вы бы сделали?» Те, которые адекватные и которые совершили преступления по ошибке, обычно отвечали, что они побежали бы к своим близким людям, или в лес, чтобы надышаться, или на речку искупаться. А маньяки, например битцевский маньяк, сказал, что он сначала купит бутылку водки и напьется, потом изнасилует парочку женщин и третье — убьет кого-нибудь, чтобы снять стресс.

И тут возникает только одно чувство: хорошо, что эти люди находятся в изоляции и хорошо, что они далеко от нас. А, вообще, мы гуманное общество, и мы правильно сделали, отказавшись от смертной казни с учетом того, что есть люди, которых нельзя перевоспитать. И с этим нужно смириться в силу разных причин, в том числе медицинских. И тем не менее мы их не убиваем, мы исходим из того, что жизнь человеку даем не мы, а жизнь — это божественный промысел. И нет никакого права убивать других, но мы имеем право себя оградить от этих людей. Мы имеем право сами остаться людьми, не пытая их в неволе.

Они там находятся в изоляции, доживая свой век, а мы как общество даем шанс им что-то осознать. Ибо пути господни неисповедимы. Даже у психически больного человека может наступить озарение. С маньяками это случается реже, но с другими серийными убийцами иногда происходит. Например, на острове Огненном, где располагается Вологодский пятак, я встречала людей, которые рассказывали, что у них было озарение и они осознали очень многое. Они увидели какой-то высший замысел, прошли через испытания, почувствовали муки сожаления.

Вологодский пятак — это тюрьма, которая располагается в бывшем монастыре. И сам остров Огненный, в котором эта тюрьма, он тоже был монастырский. И озарение, и раскаяние, наверное, как-то связано с тем, что намолено в этих местами веками. Некоторые камеры — это бывшие кельи, там фрески находят с ликами святых.

— В чем проблема фильма о скопинском маньяке, который сделала Собчак?

— В том, что она привлекла к нему внимание тех, в ком также накоплена агрессия, и, посмотрев фильм, они могут последовать его примеру: «О, надо поступить, как он. Ну отсидишь, зато выйдешь и станешь звездой, станешь героем. И тогда все о тебе узнают». Часть людей, которых я интервьюировала, реально хотели славы. То, что они совершили, сделано было ими для привлечения общественного внимания к себе. Им важно было показать миру, на что они способны. Например, был такой людоед Пучков, который был маленький и хиленький на вид, но тем не менее убивал людей, вырезал у них сердца. Делал он это по пьяни и для того, чтобы доказать всем, какой он крутой.

— Что удалось Собчак? А в чем она переступила порог дозволенного с точки зрения морали?

— Само интервью, мне кажется, достаточно профессионально по картинке сделано. Хотя для нас сама мысль, что девочек могли столько лет удерживать в неволе, кажется чудовищной. В фильме подчеркнута обыденность того, что происходит, обыденность преступления. Собчак удалось показать, что скопинский маньяк — как сосед наш, как соседский дедушка, как рабочий со стройки. Он совершенно обычный на вид человек и не внушает страх и ужас. Но глядя на него, общество может осознать, что на самом деле маньяки могут прятаться среди нас. И они могут скрываться под обличием простых людей.

Хотелось бы, конечно, по-другому акценты расставить в фильме. Людей возмутило, что маньяк такой весь вальяжный сидел рядом с Собчак. Наверное, люди не так представляли себе интервью с преступником. Кроме того, Собчак сделала его героем, а нужно было как-то повернуть разговор в другую сторону, чтобы никто не захотел повторить его путь.

Когда во время разговора он стал глумиться и угрожать одной из девочек, которая уже выросла и, как выяснилось, не родила детей, в том момент Собчак надо было сразу его остановить. Поэтому я, как член СПЧ, полагаю, что нужно рассмотреть эти его слова на предмет угроз и на предмет возбуждения уголовного дела.

Кроме того, люди понимают, что это интервью сделано было ради пиара, а не ради какой-то большой задачи. Она как-то не прослеживается в фильме вообще. Если бы Собчак сделала интервью и в финале сказала, что считает его поводом для того, чтобы Министерство юстиции подумало о разработке законопроекта, как должны административно надзирать над такими людьми, акценты были бы расставлены по-другому.

У нас в стране есть административный надзор, но он не проработан. Можно было бы внести в него изменения, и Собчак как раз, опираясь на свою работу, могла бы двинуться дальше, например предложить инициативу в решении проблемы: как сделать, чтобы эти люди не жили среди нас. Она могла бы вспомнить закон о домашнем насилии, который никак в России не примут. В то время как в этом законе есть охранительная грамота для потерпевших. И было бы здорово, если бы жертвам этого маньяка дали эту охранительную грамоту. История получила бы большую значимость, если бы Собчак в дальнейшем продолжила интересоваться его жизнью, взяла бы маньяка скопинского на поруки, периодически снимала бы о нем что-то: где и как он живет, чем занимается? Чтобы снять социальную напряженность, связанную с интервью, я бы посоветовала ей ответить на вопрос: платила ли она маньяку деньги, спонсировала ли она его?

— Стоит ли давать слово убийцам и насильникам?

— Стоит давать слово всем. Другое дело, что мы должны нести социальную ответственность и уметь обрабатывать информацию, полученную в ходе интервью. Журналисты общаются с серийными убийцами, которые зачастую находятся за гранью добра и зла, и они обязательно должны дать им слово, хотя бы на случай того, что эти люди захотят публично раскаяться. У меня были интервью с убийцами, которые обращались во время разговора к другим людям с искренней просьбой не повторять никогда их путь. Они рассказывали про свою жуткую жизнь в условиях заключения, говорили про те ужасы, которые перенесли, анализировали свои поступки и давали советы.