Американская исследовательница Дина Файнберг много лет изучала работу журналистов СССР и США, итогом стала книга «Корреспонденты «холодной войны», обсуждение которой недавно состоялось в РГГУ. Многие сюжеты книги не потеряли актуальности и сегодня. Дина Файнберг отвечает на вопросы ЖУРНАЛИСТА.
— Как возникла идея книги об иностранных корреспондентах двух стран? С чего началась работа?
— Я бы хотела начать с благодарности за возможность рассказать вам и читателям о моей книге. За годы исследования я нередко обращалась к ЖУРНАЛИСТУ, и мне очень приятно, что рассказ о моей книге появится на страницах этого журнала.
Мой интерес к теме начался с книг, которые журналисты-международники писали об СССР и США. В этих книгах они интересно описывали жизнь «по ту сторону железного занавеса», свои личные впечатления и работу в «идеологически враждебном» государстве. Меня заинтересовало то, что в двух таких разных идеологических и информационных системах существовала профессия журналистов-международников, выполнявших практически одну и ту же роль: они рассказывали своим соотечественникам о «быте и нравах» за рубежом и освещали роль своей страны в мировых событиях.
Еще меня поразило то, как подробно авторы, описывая чужую страну, раскрывали собственные представления о своей родной стране. Косвенно и напрямик книги приглашали читателей сравнивать СССР и США и сопоставлять себя с людьми, живущими «по ту сторону».
Так что первым моим источником были эти сборники, очерки и репортажи журналистов, которые создавали, развивали и популяризировали советские и американские представления друг о друге. Их анализ помог мне понять международную журналистику как жанр и проследить, как взаимные образы развивались на протяжении «холодной войны».
Вторым этапом была работа с архивами редакций газет и информационных агентств, частными документами и государственными архивами России и США. Эти документы показали, как развивалась профессия журналиста-международника в СССР и США и каковы были взаимоотношения иностранных корреспондентов с редакциями, читателями и политическим истеблишментом. Интервью с российскими и американскими журналистами и их семьями помогли мне узнать журналистов как людей.
— Что было самым трудным в ходе сбора материала в России и США? Возникали ли цензурные ограничения?
— Самое трудное было понять, как сопоставить советскую и американскую печать и две информационные системы, которые сильно отличались друг от друга.
В СССР и США были очень разные понятия о профессиональных стандартах, о роли журналиста и прессы в обществе, о взаимоотношениях журналистов и государства. Соответственно, архивные документы тоже были очень разные и не всегда сопоставимые. Например, в советских газетах были партийные ячейки, в которых часто велись профессиональные дискуссии; были редакционные летучки. Эти документы помогали узнать, например, какие вопросы обсуждали в «Известиях».
,
,
Ничего подобного в США не было. Для того чтобы понять, что волновало корреспондентов New York Times, лучше всего прочитать переписку каждого журналиста с редакцией. Мне потребовалось много времени на то, чтобы отдельно разобраться в каждой системе международного репортажа, а затем понять, в чем действительно были различия и сходства. С цензурой я не сталкивалась. И в России, и в США существуют закрытые архивы и засекреченные документы. Возможность доступа к документам влияла на исследование. Конечно же, некоторые вопросы остаются открытыми, но в этом прелесть исторической науки. Проект поддерживали мои научные руководители, коллеги и гранты университетов. Я очень благодарна за эту поддержку.
— Что стало для вас самым важным открытием?
— Самое важное и интересное — обнаружить явления, бросавшие вызов моим понятиям о «свободной» или «несвободной» прессе. Например, я с удивлением обнаружила, что американские редакторы и политики вмешивались в работу американских корреспондентов, что американцы серьезно сомневались в идеологической устойчивости своих журналистов, работавших в СССР, и что у американских корреспондентов были близкие отношения с дипломатическим корпусом США в Москве.
С таким же удивлением я узнала, что советские журналисты возражали редакторам и цензорам, часто навлекали на себя гнев должностных лиц и честно и вдумчиво оценивали свой профессиональный труд.
,
,
Меня удивило, насколько репортаж американских корреспондентов перекликался с пропагандой американского правительства и насколько репортаж советских журналистов расширял границы понятий о США. Со временем это удивление переросло в более широкое понимание того, что исторические реалии не соответствуют стандартным образам «свободной» и «несвободной» прессы. У журналистов двух стран на самом деле было много общего, значительно больше, чем принято думать.
— Ваш стиль — сочетание публицистики и академичности, увлекательное чтение. Согласны ли вы с тем, что современная документальная и исследовательская литература, к которой растет интерес в мире, должна уметь просто рассказать о сложном?
— Совершенно согласна. Мне было важно, чтобы в книге совмещались читабельность, аккуратная работа с историческими материалами и интересный аналитический подход. К сожалению, часто бывает, что добросовестное, но сухо написанное исследование толкает читателей в сторону более доступных, но менее достоверных источников информации.
Во многом мой стиль изложения был сформирован героями моей книги. Журналисты-международники были интересными людьми и очень хорошими писателями. Мне было важно написать о них так, чтобы было интересно и приятно читать не только коллегам-историкам, но и студентам, журналистам или людям, интересующимся этой темой.
— Наряду с анализом в книге большое место занимают человеческие истории, очерки нравов эпохи, которая сегодня молодым, да и не только, мало понятна. Что самое главное мы должны уяснить, думая и говоря об эпохе начала и расцвета «холодной войны»?
— Когда мы слышим слова «холодная война», мы сразу представляем себе геополитические противостояния, ядерные боеголовки, прокси-войны и «встречи в верхах». Символ «холодной войны» — не журналист, писатель или кинорежиссер, а дипломат, шпион или военный.
На самом деле для большинства людей, живших в ту эпоху, самым главным источником влияния была культура — книги, кино, радио, телевидение и, конечно же, пресса. Ментальность «холодной войны» формировалась в первую очередь в культурной сфере. Культура (в широком понимании) способствовала нагнетанию атмосферы страха, тревоги и обоюдной враждебности. Образ другой страны как врага и соперника, несовместимого с «нашими» ценностями, становился частью общего сознания через экраны телевизора или кино, страницы книг и газет. Обратный процесс — преодоление ментальности недоверия и страха, понятие того, что за «железным занавесом» живут такие же люди, с такими же заботами и надеждами, — тоже формировался и распространялся в культурной сфере. В обоих процессах пресса играла важнейшую роль.
Человек сильнее системы
— Человек, журналист в вашей книге, на мой взгляд, оказывается сильнее идеологии и системы. В обеих странах. Пары Беглов и Салисбури, Кондрашов и Смит — параллельные истории, но все же разные. В чем было основное сходство советских и американских журналистов? И основные различия?
— Начнем с очевидных вещей: советские и американские журналисты, как правило, учились в престижных университетах и были связаны с политическими и культурными элитами своих стран. Назначению в СССР и США обычно предшествовала работа в «горячих точках». Например, перед тем как стать завбюро New York Times в Москве, Хедрик Смит работал в Каире и во Вьетнаме. Станислав Кондрашов впервые отправился за рубеж спецкором на освещение Суэцкого кризиса, а потом работал пять лет корреспондентом «Известий» в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Большинство корреспондентов были мужчины.
,
,
Идеология, политическая культура и профессиональные представления о журналистике определяли рамки работы корреспондентов за рубежом. Главлит, партийные и государственные чиновники и редакторы открыто влияли на работу советских журналистов. Но это не значит, что журналисты просто писали то, что диктовали сверху. Корреспонденты освещали темы, которые им были важны и интересны, имели свой уникальный авторский стиль и часто препирались с редакторами и цензорами. У американских журналистов было гораздо больше независимости, но и они должны были выполнять просьбы редакции, учитывать пожелания государственных чиновников и считаться с мнением читателей и экспертов. Влияние на работу американских журналистов было скорее закулисное: редактирование статей и заголовков или неформальные дискуссии с редакторами и чиновниками.
Большинство журналистов уважали, понимали и ценили страну, в которой работали. Это не значит, что они хорошо относились ко всему, что там происходило. Большинство журналистов принципиально отвергали соперничающую идеологию, критиковали политические системы и находили отдельные явления отвратительными. Но, несмотря на это, они уважали соперничающую супердержаву и ее людей.
Самое большое различие было в базовых идеологических и культурных системах — и, соответственно, в ценностях и мировоззрениях самих журналистов. Эти часто противоположные мировоззрения формировали то, как корреспонденты понимали чужую страну и сопоставляли ее со своей собственной.
Советские и американские журналисты утверждали, что пишут правду. В своей книге я отношусь серьезно к этим утверждениям и не пытаюсь уличить тех или иных корреспондентов во лжи. Мне было важно понять, как обоюдное стремление рассказать правду привело к таким разным версиям того, что из себя действительно представляли СССР и США.
— Известно, что в 1970-х американские, да и в целом западные корреспонденты сделали немало для поддержки диссидентского движения, Сахарова, Хельсинкской группы, религиозных групп и т.д. Они часто нарушали принцип «нейтральности», но объективно подтолкнули ход истории. Что вы думаете об этом сейчас?
— Этот вопрос затрагивает важную дилемму в журналистике. Если вы ведете репортаж о пожаре или аварии и у вас есть возможность помочь пострадавшим, бежите ли вы помогать или продолжаете вести репортаж? Журналисты, которые работают в «горячих точках», освещают военные конфликты, нарушения прав человека или акции политического протеста, в той или иной степени сталкиваются с этим вопросом. Каждый журналист ответит на него по-своему.
Помощь диссидентам стала камнем преткновения в американском пресс-корпусе. Далеко не все корреспонденты считали, что надо поддерживать диссидентов или широко освещать их противостояние государству. Журналисты, помогавшие советским диссидентам, поступали соответственно своему моральному кодексу и брали на себя большой личный и профессиональный риск. Я отношусь к этому выбору с большим уважением. Их вмешательство помогло спасти жизни и повлияло в лучшую сторону на судьбы участников диссидентского движения.
Вместе с тем с исторической точки зрения важно обратить внимание на то, как близость с диссидентами влияла на профессиональную работу журналистов и способствовала формированию их представлений о СССР. Почему именно эта история, именно этот конфликт с государством вызывали такой горячий интерес у журналистов и их читателей? Как и в какой степени это — фактически участие во внутреннем политическом конфликте — фигурировало в профессиональном самоопределении журналистов? Мне кажется, что эти вопросы затрагивают важные противоречия в наших базовых понятиях об объективности в журналистике и остаются актуальными по сей день.
— Период гласности вы наметили скорее пунктирно: «холодная война» отступала. Что было главным для журналистов обеих стран в это время? Почему так быстро эйфория взаимного открытия и дружбы сменилась отсутствием интереса, а потом и враждебностью? Что журналисты не смогли сделать?
— Перестройка, новое мышление и наладившийся советско-американский диалог вызвали желание оставить позади прежние стереотипы о «враждебной супердержаве» и взглянуть на нее новыми глазами. Так создался благоприятный политический климат для нового типа материалов о США и СССР. Журналисты сыграли важную роль в этом процессе. Важно, что репортаж тех времен не только расширял познания и создавал более благоприятное впечатление о другой стране, но еще и критически осмыслял прежние образы и стереотипы.
,
,
В то же время процесс был не вполне двухсторонний. Советские люди интересовались США и знали о них больше, чем американцы — о Советском Союзе. В подтексте советско-американских отношений времен перестройки было косвенное предположение, что СССР должен измениться, научиться кое-чему у Запада и тем самым заработать доверие и хорошее отношение американского общественного мнения. Масштабы и степень радости совместного открытия и дружбы были разные.
Падению интереса и развитию враждебных отношений предшествовало взаимное разочарование девяностых. Это был сложный, многогранный процесс, и выделить в нем роль СМИ нелегко. Мне очень интересна это тема, и я надеюсь посвятить ей свою следующую книгу.
— Верите ли вы в то, что завтра журналисты смогут, как в годы «холодной войны», преодолеть идеологические штампы и сблизить русских и американцев в решении важнейших вопросов, хотя бы таких, как угроза ядерной войны, терроризм?
— Верю. Для этого надо приложить усилия к тому, чтобы лучше и глубже узнать и понять друг друга. Постараться писать более чуткие репортажи, подчеркивающие, как русские и американцы сталкиваются с похожими проблемами в разных контекстах. Таких проблем много: глобальное здравоохранение, экология, безопасность. Писать без обвинений и обличений, избегать покровительствующего или высокомерного тона и остерегаться экзотических клише о «русской душе» или «американском прагматизме». Меньше освещать тех или иных лидеров или членов парламента, больше писать о жизни обыкновенных людей.
Для преодоления идеологических штампов требуется не только участие самих журналистов, но еще и политическая воля, решимость редакторов и издателей, более ответственная работа с информацией и доказательствами.
— Ваши пожелания российскому читателю?
— Я желаю всем здоровья и взаимопонимания с окружающими людьми. Мы переживем эти нелегкие времена и научимся лучше понимать друг друга.
,
