Журналистику трудно назвать работой — это образ жизни, в котором бессонные ночи за текстами, стресс и много кофе сочетаются с меткими заголовками, разговорами с потрясающими людьми и благодарной аудиторией. Почему журналисты уходят из профессии? Чем они занимаются потом? Хотят ли вернуться? ЖУРНАЛИСТ рассказывает истории двух бывших журналистов: одна про уход в смежную сферу — пиар, другая — про кардинальную смену деятельности и открытие бизнеса.
Алексей Пастушин, экс-репортер РБК и экс-корреспондент Forbes Russia
— Чем вы занимались, пока работали журналистом?
— После университета я пошел в специализированное СМИ по недвижимости, а потом попал в РБК — это было самое хорошее время в моей жизни. Удалось поработать и с Лизой Осетинской, и с Ромой Баданиным (внесен в реестр СМИ-иноагентов), и со всем золотым составом российской деловой журналистики. Я искал классные новости о рынке недвижимости корпоративного сектора: сделках слияния, поглощениях, покупках крупных офисов и торговых центров. Как говорила Лиза Осетинская:
,
,
Мне было интересно, ведь я человек, у которого никогда таких денег не будет. Главная награда для меня — если после заметки кто-то благодарит за совет, кто-то подает иски в суд, а какие-то сделки расторгаются. Это история про осознавание себя в мире, про чувство собственной важности. Когда ты просто Леша Пастушин — это одно, а когда ты в топ-3 журналиста по недвижимости в России — другое.
Работа нервная. Как говорил мой коллега — лучший журналист по алкоголю в этой стране: «Журналистика — это спорт молодых». Ему за 40, и он понял, что ему тяжело в ежедневке. Я пришел в РБК в 25 лет — уже было трудно в этом ритме работать. Ты в редакции до сдачи номера, а если у тебя первая полоса, то где-то до 23. Это изматывающая работа, ты в постоянном стрессе. Лиза Осетинская никогда не церемонилась. Если к 12:00 ты не придумал тему, она говорила, что к 14:00 тема должна быть. Ты должен искать. Если ничего не нашел, то все равно сидишь до девяти вечера, копаешься в документах, в базах судов, звонишь всем, кому только можно, просишь что-то рассказать. Это не та работа, где занимаешься рутиной. Должен быть задор, и с сердцем не должно быть проблем.
Я два раза уходил из РБК в места, где платили существенно больше денег, но потом становилось тухло — появлялось чувство, что про меня все забыли. Я возвращался обратно и понимал, что нахожусь на своем месте. Но в какой-то момент жизненные обстоятельства изменились, и я ушел окончательно, как мне сейчас кажется. Рынок недвижимости очень огосударствился, потому что банки, которым многое принадлежало, разорились (Бинбанк, Промсвязьбанк, например). Иностранные инвесторы ушли из России. Мои новостные поводы закончились. Сейчас пишут, в основном, про аренду офисов или покупку склада — довольно скучная тематика. Я понял, что мне неинтересно, и ушел в Forbes Russia — писал про миллиардеров. То есть если человек был в списке Forbes, то я мог про него написать. Началась всякая нефтянка, золотодобыча, вагоностроительные истории. В 32 года мне было уже сложно перестраиваться, потому что я все понимаю в рынке недвижимости, а тут я даже не знаю, кто пиарщик у какой-то компании — то есть это откат на 10 лет назад. Я ушел в газету стройкомплекса Москвы главным редактором. Поработал, а в ковид они закрылись, и я перешел в пиар компании Becar. Снова почувствовал себя нужным.
— Чего не хватает такого, что давала журналистика?
— Ощущения своей значимости в информационном поле, хлестких заголовков, холодка по спине, когда узнаешь тему, которую не знают твои конкуренты или вот-вот узнают, и тебе надо написать быстрее, чем Коммерсантъ или Ведомости.
— Чем занимаетесь на основной работе сейчас?
— Моя должность — пиар-менеджер, на мне взаимоотношения со всеми СМИ в нашем московском департаменте. Я понимаю тренды рынка и знаю всех коллег, поэтому предлагаю журналистам интересные материалы, которые им полезны. Это смежная с журналистикой сфера. Только журналисты на белой стороне, а пиарщики на темной, потому что должны скрывать плохое и подсвечивать все самое хорошее. Я рад, что в нашей компании хорошего гораздо больше.
— Что должно измениться, чтобы вы вернулись в журналистику?
— В российской журналистике в 35 лет надо быть уже каким-то руководителем, а с этим у меня не очень. Я бы вернулся, если бы все было совсем плохо и тут меня бы позвали. Но вряд ли я бы задержался, потому что нервов эта работа забирает очень много: каждый второй сидит на антидепрессантах. Поработал бы в тематическом приложении газеты или журнала.
Но в то же время последние события говорят о том, что в СМИ все меньше и меньше свободы. Некоторые бывшие коллеги начинают заниматься самоцензурой. Я их не осуждаю и понимаю — у всех дети, ипотеки. Жизнь такая. Мне было классно работать в РБК времен Осетинской, когда можно было все, что не запрещено законом. Ты говоришь правду, у тебя есть подтверждения — ты пишешь. На тебя не вешают статус «иноагента» или «нежелательной организации».
— В чем видите смысл журналистики?
— Он остается неизменным: давать обществу информацию, которую человек не может узнать самостоятельно по пути с работы домой.
,
,
Должно быть максимальное количество СМИ, которые объективно рассказывают о тех или иных событиях. Таким идеальным СМИ было РБК 2014-2016 годов: расследования про коррупцию, крупные статьи делового характера, лонгриды про то, что происходит в бизнесе, хорошие новости про сделки.
— Где сейчас читать подобное?
— Когда редакцию РБК разогнали, журналисты разошлись по разным изданиям: в Медузу (внесена в реестр СМИ-иноагентов), ВВС; Лиза Осетинская создала The Bell, Рома Баданин — Проект (Генпрокуратура объявила СМИ нежелательной организацией). Журналисты, как Ваня Голунов или Света Рейтер, имели возможность писать одну заметку по два месяца о коррупционных схемах. Остальные писали «быстрые» новости. Все вместе сочеталось неплохо.
Можно читать по отдельности. В The Bell материалы про IT, стартапы, про единорогов от компании русских ребят, которые быстро собрали капитализацию в миллиард долларов. «Проект» (Генпрокуратура объявила СМИ нежелательной организацией) — бесконечно про воровство. Я проработал в журналистике 10 лет, и когда читаю, что у Рамзана Кадырова два дворца, то единственное, что думаю, это: «Ну, а как еще?». Медуза (внесена в реестр СМИ-иноагентов) — про политику. Было 3-4 мощных издания, такие динозавры, которые бились эксклюзивами не на шутку. А теперь все разлетелось, и всех журналистов надо читать в разных местах.
— Чувствуете разочарование?
— С 2011 — все больше и больше.
— Что люди чаще всего не понимают про журналистику?
— Все считают, что журналисты врут. Понятно, если говорят про людей, которые за деньги занимаются пропагандой. Но журналистов, которые врут, я не встречал.
Антон Белых, экс-корреспондент газеты «Коммерсантъ»
— Как воспринимали журналистскую работу?
— Мне нравилось писать тексты. И нравилось все, кроме денег. В какой-то момент я понял, что не могу жить на те деньги, которые приносит журналистика, и захотел попробовать что-то другое. Работа в ежедневных СМИ — это с 12 часов собирать темы, следить за новостями, обзванивать ньюс-мейкеров и до 22-23 находиться в офисе, пока газета не уйдет в печать. Когда жить? Такой график за такие деньги — я не готов положить себя на алтарь СМИ.
,
,
— Как нашли новое дело?
— Я занимался недвижкой, понимал что-то в этом, были знакомые и какие-то связи. Изначально я столкнулся с обнаглевшими и бездарными квартирными риэлторами — они приходят и говорят: «Дай мне денег». Спросишь, что они сделали для этого — скажут: «Да ничего. Подписывай договор, правки вносить нельзя, свидетельство о собственности не покажем. И вообще, проходи, тут уже очередь стоит». Идея была в том, чтобы создать компанию, которая занималась бы арендой жилой недвижимости качественно, с нормальным подходом и меньшей комиссией. Через месяц я понял, что рынок дикий, а собственники наглые, и им абсолютно неважно, как продают жилье — лишь бы делали это бесплатно. Тогда мы стали заниматься коммерческой недвижимостью. Сфера интересная: приличные люди, востребованы мозги, можно придумывать что-то и получать конкурентное преимущество.
— Вызывает ли это такие же эмоции, как в журналистике?
— Да, вот недавно человек купил здание, которое было просто заброшенным комбинатом питания. Он хотел сделать красивый качественный объект. Мы его получили на эксклюзив. Мне приятно приезжать и видеть, что там теперь ни одного свободного помещения нет. Наоборот — есть лист ожидания, несмотря на пандемию. Если сравнивать с журналистикой, то это как если твоя статья пошла на первую полосу, и весь рынок ее обсуждает.
— А что нельзя компенсировать? По чему все равно скучаете?
— Я бы не сказал, что скучаю. Я вижу, как меняется рынок СМИ. Я был бы здесь чужим на этом празднике жизни. Я специализировался на лонгридах и аналитических текстах, а сейчас это все отмирает — нужны хайповые новости и короткие тексты. Вот я когда-то делал материал про Золотой остров. Надо было собрать всю информацию по недвижимости и все риэлторские проекты: зарыться в документы, всех обойти и прорываться в двери, которые тебе не хотят открывать. Я выставил гонорар — 1000$. Мне согласовали, и я начал работать. На текст ушел месяц. Сейчас такого бы не получилось. Даже если мы его напишем, это ничего не принесет издателю — люди дочитают до середины, а потом уйдут на развлекательный сайт с фоточками богатой квартиры какого-нибудь певца. Да, есть издания, которые существуют давно и будут еще существовать много времени, и журналисты там классные, их там читают. Но новое слово сказать — уже не скажешь. У себя я тут тоже никакой Америки не открываю, но по крайней мере делаю стандарты для себя. Не могу сказать, что хотел бы вернуться в журналистику.
— В чем видите смысл журналистики?
— В том, чтобы доносить до людей информацию максимально профессионально, качественно и корректно. У нас сейчас информацию дают блогеры, потому что все в этих Инстаграмах и ТикТоках — и делают это непрофессионально.
— Если все-таки человек понимает сейчас, что хочет быть журналистом, что ему делать?
— Нужно решить вопрос целеполагания. Чего ты хочешь? Если чего-то глобального — изменить рынок недвижимости, например, своими текстами — то лучше перехотеть, потому что все равно не получится. А если хочешь просто качественно освещать события — давай. Если интересует политическая журналистика, надо сразу определиться: готов ты сидеть за свои тексты или нет. Если готов, то вперед в «Проект» (Генпрокуратура объявила СМИ нежелательной организацией), в «Новую газету» — с определенным риском. Либо ты понимаешь, что тебя не все устраивает и ты готов в пропаганду, тогда идешь в какую-нибудь «Комсомольскую правду». Это морально-этический выбор каждого.
,
,
Ты готов получить дубинкой по башке, когда будешь освещать митинг, или нет? Готов вытерпеть пятичасовой допрос в следственном комитете или нет? Готов 15 суток отсидеть? Или уехать из страны в случае чего? Терпеть угрозы и звонки ночью с неизвестных номеров? Вкладывать силы и ресурсы, если это не принесет ни денег, ни славы? Журналистика — удел энтузиастов, которые верят в то, что делают, и готовы мириться с неудобствами. Ей занимаются те, кто получает такое удовольствие, которое покрывает все нюансы. Надо понять: ты энтузиаст или нет? Но опять же, можно попробовать — это не страшно. Не получилось — оставил и пошел дальше.
