Не диссиденты, но антисоветчики

— Александр Сергеевич, к 1970 году у вас за плечами была работа в областной молодежной газете, приглашение в «Комсомолку», где вы вскоре стали заведовать отделом. Почему решили перейти в ЖУРНАЛИСТ?

— Честно говоря, я никуда не собирался уходить. Живу себе в «Комсомолке», все нормально. А тут звонок: Борис Григорьевич Яковлев, который лет за шесть до того позвал меня на работу в ростовский «Комсомолец» ответственным секретарем, зовет в ЖУРНАЛИСТ. В то время уходить из «Комсомолки» было просто немыслимо: лучшая газета страны, самая профессиональная, самая передовая. Но у меня была личная маленькая идея. Моя жена Галина Щербакова, будучи еще редактором областной волгоградской газеты, начала писать хорошие, на мой взгляд, рассказы. Продолжать это дело при постоянной журналистской работе и еще вести семейное хозяйство с двумя детьми невозможно. И  выбор был сделан чисто меркантильный: в «Комсомолке» моя зарплата заведующего отделом составляла 230 рублей, а  в  ЖУРНАЛИСТЕ сразу предлагали 320. 90 рублей прибавки — это уже две трети Галкиного заработка. А мой будущий журнальный (!) гонорар — это же не  газетные крохи. Так пусть Галина уходит с работы! Пусть она займется исключительно писательством!

И с болью в сердце я ушел из «Комсомолки». А уже через пару лет благодарил бога, что ушел. Было очень хорошо работать с главным редактором Борисом Панкиным. Но когда Панкин ушел из газеты в чиновники, к руководству пришли совершенно другие люди, с которыми я никак не хотел бы иметь дело. Как раз тогда из газеты ушли Лидия Графова, Юрий Рост, Капитолина Кожевникова, Юрий Щекочихин. Перешли в «Литературку». А я уже был в ЖУРНАЛИСТЕ.

— Вы застали легендарного Егора Яковлева?

— Не застал. Главным редактором уже был Владимир Прохорович Жидков. Борис Яковлев — заместитель. А сам журнал был изданием газеты «Правда» и Союза журналистов СССР. Ниже рангом в иерархии партийной прессы, чем «Коммунист», но выше, чем, скажем, «Политическое самообразование». Надо сказать, что мои 18 лет работы в редакции пришлись на годы наиболее явного брежневского слабоумия, андроповского тупизма, черненковского не пойми чего. Другими словами, полного застоя. И журнал оказался, как ни странно, удобным прибежищем в тягомотной череде «решающих», «определяющих», «завершающих», «предсъездовских» и прочих заунывных годов, когда журналистика в нашей стране превратилась в служанку-поденщицу Партии с  большой буквы. Конечно, профессиональный журнал не  мог остаться вне этого процесса, в каждом номере публиковался материал, соответствующий идеологической линии ЦК. И у нас были люди, которые выдавали те самые материалы, без которых журнал просто не мог выйти. Но эти публикации позволяли на остальных страницах журнала вести полноценный разговор о профессии, ее конкретике и деталях. Вот этот серьезный профессиональный разговор и давал возможность создать благодатный закуток, свободный от политической трескотни. На страницах журнала и в редакционных кабинетах шла насыщенная жизнь и  развивалась совершенно иная дискуссия, которая, по сути, можно сказать, шла вразрез с трескучими фразами официальной пропаганды.

— Как же это удавалось?

— Сам Владимир Прохорович Жидков был вполне очевидным «охранителем», но не закоренелым ортодоксом, как некоторые руководители СМИ той поры. Жидков был направлен в журнал по решению ЦК КПСС. Руководил идеологическим отделом тогда Георгий Смирнов, который сменил на этом посту Александра Яковлева, отправленного за  свободомыслие послом в Канаду. Георгий Смирнов был вполне убежденным марксистом, но при этом доктором философии и вполне просвещенным человеком. Жидков уже работал в ЦК. И он взял с собой заместителем Бориса Григорьевича Яковлева, тоже из ЦК. Борис Яковлев, как и Жидков, также был вполне лояльным власти человеком. Но и тот и другой были порядочными людьми. Это было самым важным. 

Главные разговоры были сугубо профессиональны — это и спасало. Поскольку я занимал пост ответственного секретаря, сам во многом определял наполнение журнала, открывал новые рубрики. Когда Борис Яковлев ушел в Союз журналистов СССР, заместителем главного редактора стал Дмитрий Сергеевич Авраамов. Человек лояльный, но тоже просвещенный, философ, до этого работал главным редактором «Молодого коммуниста». И Яковлев, и Авраамов привлекали в журнал хорошо думающих людей. И большинство из нас объединяла мысль о журналистике как о чем-то очень важном.

— Хорошо помню, как много в журнале было материалов о литературной критике, «толстых журналах», регулярно печатались писательские заметки. Много информации о работе зарубежных журналистов, международных событиях, публикации малоизвестных текстов классиков публицистики. Просветительский уклон — это влияние Авраамова или ваше?

— Относительно литературы и  искусства у  нас было единодушие. Новые рубрики — это была моя задача. В некоторые писал сам, как в «ДоТ» («Дом творчества»). Особой популярностью пользовались наш «Оптимист», раздел юмора, и рубрика «Журнал — читатель — журнал». Раздел писем претерпел кардинальные изменения после того, как я в числе делегации молодых журналистов поехал в Америку. Руководителем нашей группы был Владимир Губарев, это была очень полезная поездка, с нами общались президент США, политики, мы посетили редакции многих газет. Они произвели на нас, помню, сильное впечатление: десятки страниц, не то что у нас, множество иллюстраций. Но главное, что меня поразило, — на первой полосе, на самом видном месте, публиковались письма читателей! Вернувшись, я решил открыть очередной номер подборкой небольших писем, это очень понравилось читателям. Наверное, мы были первыми, кто начал такую практику.

Многие материалы были посвящены непосредственно технологии создания текста, сбору материала, созданию новости, планированию номеров, планированию работы редакции. Как писать о чрезвычайном событии? Как начинать расследование? Конечно, разбирали конфликтные ситуации, в том числе, например, между софроновским «Огоньком» и «Комсомольской правдой»… Особенно любезен моему сердцу был «Клуб молодого журналиста», который, скажу без ложной скромности, я сам и придумал. Среди первых материалов были публикации Ирины Петровской, Мечи слава Дмуховского, твоя, Надежда, заметка, мы первыми сообщили о не известном тогда никому на свете Леониде Парфенове из далекого северного города. А через несколько лет с ним делали интервью как  с  флагманом новаций 
нашего телевидения, но это было уже после того, как я ушел в «Огонек» к Коротичу. Кстати, Ира Петровская тоже ушла в «Огонек», потом и ты туда пришла, и многие наши авторы. Началось другое время.

— Виталий Коротич, вспоминая о том, как создавал редакцию перестроечного «Огонька», говорил, что представлял себя вожаком партизанского отряда, которому надо взорвать мост. Вы в ЖУРНАЛИСТЕ чувствовали что-то подобное?

— Я не был диссидентом, был членом партии. Но был, бесспорно, антисоветчиком, не принимал идиотизма советской практики, как и многие наши авторы. Журнал в те годы привлекал лучшие перья, к нам стекались материалы известных «властителей дум», и самых молодых, из центральных изданий и из глубинки. Не было случая, чтобы самый занятый и известный человек, получив от ЖУРНАЛИСТА предложение написать статью, отказался, напротив, все хотели выступить в журнале. Потом, уже работая в «Огоньке» в конце 1980-х, в самый звездный его период, когда на тебя просто сыплются тексты, и это было потрясающе, — я вспоминал ЖУРНАЛИСТ, редакционный портфель которого, конечно, был скромнее, но формировался по такому же принципу. Другими словами, ЖУРНАЛИСТ был полноценной площадкой актуальной дискуссии о значении профессии, о выборе журналиста.

— Сегодня такая дискуссия многим кажется устаревшей. И журналистика стала другой. Многие говорят, что она вообще умерла, на смену пришла информационная работа или информационное обслуживание. Ваша позиция?

— Помню, как в «Огоньке», где у нас еще публиковались шикарные большие очерки, нам почему-то хотелось овладеть новыми «современными форматами». Стали поступать материалы, написанные «по-западному», перенасыщенные фактурой и как бы без особых выводов. И мы говорили: вот что надо! Новая журналистика к нам пришла через «Коммерсант» с его заголовками, в которых уже содержится квинтэссенция материала, а подзаголовок еще и уточняет, так что остальное можно просто не читать. Оказалось, все довольно просто, главное — суметь найти заголовок. Так все и стали делать. Но, скажу честно, если бы мне сегодня попалась такая статья, которые раньше были в «Комсомолке» или «Литературке», я бы словил кайф. 

— ЖУРНАЛИСТ будущего, каким вы его видите?

— Примерно в четырнадцать лет мне приснился сон. В каком-то  пространстве некие люди над чем-то трудятся и нервничают: что-то идет не так. Я при этом присутствую в каком-то сладком предвкушении обладания того, что этим людям необходимо… Далее — затемнение. И апофеоз — ГАЗЕТА! Только что выпущенная. Вот, оказалось, что здесь делали! И необыкновенная радость всех присутствующих.

Такой мне пригрезилась редакция. Место, где я провел неизмеримую часть жизни. И с того сновидения в моем миропонимании сложился образ истинного журналиста. Нет, это не звезда публицистики, не  гениальный интервьюер или репортер. А особи, созидающие целый номер издания, воспринимающие его выход к людям как главную свою радость и в те же минуты уже погруженные в наворот следующего выпуска газеты или журнала, и так до конца жизни. В их глазах любимцы читающей публики — просто начинка пекущихся в редакционной кухне пирогов. При этом внутреннем зове и сейчас, как полсотни лет назад, в голову приходит последняя строчка знаменитого пушкинского стихотворения: «Вот счастье! вот права…»

Видимо, это и есть призвание. Оно поселялось в каких-то людях и 70 лет назад, и в других веках (вспомним, скажем, Новикова — XVIII век). А нынче… Вот Юрий Дудь. Замечательный журналистский дар. И «писатель», в смысле, журналист пишущий, и организатор, и редактор. И потрясающий интервьюер.

Люди с такого рода наклонностями, бесспорно, будут появляться всегда. Так что всегда будет и журналистика, какие бы причудливые формы она ни принимала.