Автор: Александр Ломтев, главный редактор ИА «Саров»
Общаясь с коллегами-журналистами из провинции, иногда слышу жалобы, мол, работа в районке или небольшой городской газете не так интересна и насыщена, как работа журналистов федерального, и уж тем более международного уровня. И не соглашаюсь. Дело не в месте расположения редакции и не в ее официальном статусе. А в чем?..
Газета «Саров», в которой я редакторствовал много лет, была обычным городским СМИ, выходила хоть и в «научном» закрытом городе с Федеральным ядерным центром, но все же по внешним признакам ничем особенным не отличалась от массы других таких же городских газет. За исключением одного: с первых дней работы мы решили, что определение «провинциальная» не для нас. Мы работали вне рамок «это наш уровень, а это не наш».
Подход оказался беспроигрышным. Нашим журналистам удалось взять интервью едва ли не у всех знаковых политиков, артистов, ученых и просто знаменитых, интересных людей конца XX – начала XXI в.в. Горбачев, Немцов, Тур Хейердал, Багапш, Евкуров, Громов, Зюганов и Жириновский, вопрос Путину на ежегодной встрече с журналистами, конференция по геноциду в Сребренице в Республике Сербской, Косово и Чечня, Всемирный русский народный собор, перелет на сверхлегких летательных аппаратах, Морской поход по поводу 90-летия окончания Гражданской войны, поиски лендлизовской «Аэрокобры», потерпевшей крушение в мордовских лесах, полеты с Лавровым в составе журналистского пула Министерства иностранных дел в Индию, Шри-Ланку, Испанию и т.д. Да и престижных федерального уровня журналистских и писательских премий по итогам этой работы набралось за это время немало…
Однажды перебирая архивы и листая старые подшивки, я вдруг осознал, что за три десятка лет журналистской работы в «Сарове» мне, оказывается, довелось встретиться с массой интереснейших людей, побывать в самых разных местах, оказаться в занятных ситуациях и поучаствовать в необычных событиях. Тогда-то и родилась идея написать что-то вроде записок провинциального журналиста. Возможно, «записки» эти рано или поздно выльются в полноценную книгу…
СЛУЧАЙНОЕ ИНТЕРВЬЮ
Мне было лет пятнадцать, когда, посмотрев фильм «Остров сокровищ», я выучил и пел под гитару песенку из него. Да в целом музыка из фильма мне очень понравилась. В то время я, конечно, не дал себе труда узнать, кто композитор. Говоря об Алексее Рыбникове, как правило, вспоминают рок-оперу «Юнона и Авось», а меня в свое время больше поразила другая его вещь – «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». И мне конечно и в голову не могло прийти, что однажды я смогу сказать об этом композитору лично. Но это случилось.
В апреле 2006 года нас с саровским журналистом и писателем Иваном Чуркиным пригласили на Х Всемирный русский народный собор и там, под сенью Храма Христа Спасителя в огромной толпе среди всевозможных знаменитостей я увидел Алексея Рыбникова.
Рассказывать о музыкальной вселенной композитора нет смысла – все есть в интернете (более 100 фильмов, первые советские рок-оперы, 10 миллионов экземпляров пластинок и т.д.). Каким-то образом в перерыве работы Собора мне удалось увести его в тихий уголок на балконе и взять интервью. Вот тогда-то я и рассказал ему о первой встрече с его музыкой и ему явно понравилось, что я вспомнил «Острова сокровищ», музыка из этого фильма как-то редко упоминается… Может быть это сделало нашу встречу теплой и непринужденной.
МНЕ ПРИВЕЛОСЬ БРАТЬ ИНТЕРВЬЮ У МАССЫ ЛЮДЕЙ – ЗНАМЕНИТЫХ, ИМЕНИТЫХ И НЕ ОЧЕНЬ. ТАКОГО СВЕТЛОГО И ПРОСТОГО ЧЕЛОВЕКА, КАК АЛЕКСЕЙ РЫБНИКОВ НЕ ЧАСТО ВСТРЕТИШЬ – НИКАКОГО ВЫСОКОМЕРИЯ, НИКАКОЙ «ЗВЕЗДНОСТИ», ИСКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ВНИМАТЕЛЬНОСТЬ И ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОСТЬ, А ВЕДЬ ПОНЯТНО, ЧТО ТАКИХ, КАК Я ЖУРНАЛИСТОВ ОН ПЕРЕВИДАЛ МНОЖЕСТВО И НА ПОЛОВИНУ ЗАДАННЫХ МНОЙ ВОПРОСОВ ОН УЖЕ НЕ РАЗ ОТВЕЧАЛ…
Уже потом, вернувшись в Саров я прочитал о нем все, что смог найти и понял, что не задал и половины вопросов, которые следовало бы задать. Но кто же знал. Встреча-то была совершенно случайной…
ОХОТА НА ЕЛЬЦИНА
Саров – Федеральный ядерный центр, щит Родины, а, пожалуй, и меч. Горбачев ушел, пришел Ельцин. В стране разруха, разброд и шатание. Привычные к сытой спокойной жизни за тремя рядами колючей проволоки лучшие ученые и инженеры страны почувствовали, как почва уходит у них из-под ног. Зарплату не платят месяцами, продукты дорожают, в некогда тихой заводи растет преступность. После работы кандидаты и доктора наук спешили на свои шесть соток к лопатам и граблям… Дело дошло до митингов. И вот в Саров прилетает сам Ельцин.
Аэродром, толпа чиновников у трапа, за спинами чиновников толпа журналистов – московских и местных. Я шепчу своему фотокору Андрею Синельщикову:
– Андрюша, помни – снимок на первую полосу! Крупно и качественно…
Появляется Президент России, и журналисты напирают на ряд «официальных лиц» и, если бы не крепкие вежливые ребята среди них, просто облепили бы трап. Щелкают фотокамеры, суетятся телеоператоры, из-за шей чиновников тянутся диктофоны.
– Борис Николаевич, Борис Николаевич!
Настроение падает, сделать в такой толчее хороший кадр – это вряд ли. Ельцин ответил на два – три вопроса и его повели к выходу с аэродрома, а журналистов, как стадо гусей погнали в сторону. И тут я заметил, как Андрей, пользуясь суетой проскользнул в густой кустарник, что рос как раз вдоль дорожки, по которой поведут к машине Ельцина.
Нас уже оттеснили к выходу, когда одна из саровских журналисток взяла ближайшего секьюрити за локоть и с обидой в голосе сказала:
– А чего это нам нельзя близко, а Синельщикову можно?
– Какому Синельщикову? – опешил охранник. – Где?!
– Да вон, в кустах сидит!
Естественно, Андрюшу тут же извлекли из кустов и прогнали к остальным журналистам. Я услышал, как один из охранников тихонько сказал ему показывая на крышу одного из аэродромных строений:
– Видишь, кто там сидит? Понимаешь, что он мог подумать, увидев в кустах блеск твоего объектива?
Так что хоть Андрей очень обижался на выдавшую его коллегу, я-то для себя решил, что ему, возможно, очень повезло.
Ельцин пробыл в Сарове целый день, побывал в Ядерном центре, ходил по улицам и даже зашел в продуктовый магазин, в который по этому случаю завезли всякой всячины и было не протолкнуться. На Ельцина тогда надеялись, ему еще верили…
А снимок на первую полосу у Андрея получился замечательный.
МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ И ГЕРАКЛИТ
Нет, он уже не был президентом СССР, поскольку не было уже и самого СССР. И все же я шел на встречу с первым Президентом СССР, пусть даже и с приставкой «экс»…
Мы беседовали часа полтора. Странные ощущения оставила в памяти та беседа. Он задумал организовать новую Социал-демократическую партию, партию социализма с человеческим лицом. Зачем? Объяснял Михаил Сергеевич по обыкновению длинно и витиевато. И все время сбивался на свое противостояние с Ельциным. Словно бы оправдывался. Мол, все задумывалось вовсе не так, как в итоге получилось. Его не поняли, его не поддержали, а в конечном итоге – предали. Я спрашивал, он отвечал. Но отвечал не столько на мои вопросы, сколько на свои, которые, видимо, не переставали мучить его. Смесь обиды и сожаления слышал я в интонациях его голоса. И желание все исправить.
Самое забавное, что он говорил все очень правильно. И задумка сама по себе была верной. Народ уже подустал и от Ельцина, и от того бедлама, который он организовал в стране. Но при этом было совершенно ясно, что затея экс-президента – пустая. Именно от того, что исходила от Горбачева. Все же прав был мудрый грек Гераклит Эфесский. Утекла та вода, которая вынесла на крутой берег истории ставропольского комбайнера; и когда выбросило ее бешенное течение на отмель и все попытки вновь нырнуть в бурные волны большой политики оказались напрасными. Мало кому это удалось… Ни у шустрого Немцова не получилось, ни у упрямого Явлинского, ни даже у такой глыбы, как Де Голль… Из больших политиков непотопляемым оказался, пожалуй, лишь Уинстон Черчилль, которого не раз выбрасывало из стремнины, а он возвращался…
Я СЛУШАЛ БЫВШЕГО ПРЕЗИДЕНТА, ЗАПИСЫВАЛ КОЕ-ЧТО В БЛОКНОТ, А САМ ВСЕ ДУМАЛ: ОСОЗНАЕТ ЛИ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК, КАКОЙ СЛЕД ОСТАВИЛ В ИСТОРИИ ОГРОМНОГО ГОСУДАРСТВА, ПОНИМАЕТ ЛИ, ГДЕ, КОГДА И В ЧЕМ ОШИБСЯ.
Просто поневоле вспоминался товарищ Дынин из очень советского фильма «Добро пожаловать, или Посторонним ход воспрещен»: «Товарищи, я хотел как лучше! Чтобы дети поправлялись, чтобы дисциплина была… Как же, товарищи?» Верил ли я в добрые намерения Горбачева? Утверждают, что французский монах Бернард Клервосский в 1150 году написал, что «ад полон благими желаниями и намерениями». Горбачев, как мне кажется, так и не осознал, отчего его «благие намерения» разрушили огромную державу…
ПРО АД И РАЙ
Самолет резко накренился и едва ли не спикировал на окруженный водой аэропорт. Пограничный таможенный досмотр, штамп в паспорт – и вот небольшая толпичка путешественников приволокла свои чемоданы к катеру, который рассекая воды Венецианского залива, помчался к «плавающему» городу.
Запах тухлой воды, мусор на тротуарах и худые кошки быстро снизили градус романтических ожиданий… Нет, вид с моря – захватывающий (архитектуру я имею ввиду), а уж островки, мимо которых пролетал катер были просто восхитительны: коттеджик в апельсиновых деревьях и пальмах, собственный причал и обязательный катер или яхта – мне б так жить! Впрочем, времени на осмотр достопримечательностей и катание на гондолах практически не было. В порту Сан Базилио нас ждал теплоход Atgean Odyssey («Эгейский Одиссей»), на котором мы отправились в плаванье через семь морей.
После прошлогоднего неудачного полета на дельталете, сломанная нога еще не очень-то восстановилась, и я, постукивая тросточкой, плелся в самом хвосте. Рядом со мной плелся еще один не слишком молодой полноватый гражданин. Он сказал что-то ироничное по поводу наших физических возможностей, я поддакнул; пока доплелись до теплохода, разговорились. Мусор на тротуарах и голодные кошки под ногами ему тоже не понравились.
ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ ДЕНЬ УЖЕ ВО ВРЕМЯ ПЛАВАНЬЯ Я УЗНАЛ, ЧТО СОБЕСЕДНИК МОЙ – ЕПИСКОП ЖЕНЕВСКИЙ И ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЙ МИХАИЛ.
Идея этого морского похода была в следующем. Подходило 90-летие со дня исхода Русской эскадры из Севастополя, Гражданская война белыми была окончательно проиграна. С этой эскадрой уходили в Бизерту люди разных сословий – от князей до казаков. И Фонд Андрея Первозванного решил провести символическое «возвращение» эмигрантов первой волны, организовав морской поход в обратном направлении – из Бизерты в Севастополь…
И вот – лазурная Адриатика, легкий ветерок, чайки, завтрак на открытой палубе; за моим столом князья Шаховской и Трубецкой, граф, фамилию которого я еще не знаю. За соседними столами прямые потомки русских эмигрантов первой волны – Чавчавадзе, Нарышкины, Головины, российские общественные и государственные деятели, деятели искусства – известные писатели, художники и журналисты.
Мне недавнему советскому человеку и странно, и смешно.
– Князь, будьте добры, передайте солонку. Граф, вам красного или белого?
Матросы драят и без того чистую палубу. Команда филиппинская, все одинаковые, смешливые и доброжелательные. «Вайн ред, сэр?» Нет, мне чаю, ти, ти… «Ти, тшай, са-мо-уар»…
Я все как-то не решался подойти к моему давешнему «попутчику», возле него все время крутились «начальники» и московские журналисты, но он сам заметив меня, подошел поздороваться и у тут я, естественно, напросился на беседу.
Разговор получился долгим и обстоятельным, да и позже удавалось несколько раз неспешно побеседовать. Оказалось, что собеседник мой – из донских казаков, хоть и родился в Париже, но окружен был русской речью и русскими обычаями.
– У НАС ДОМА ГОВОРИЛИ ТОЛЬКО ПО-РУССКИ, А ЕЩЕ РОДНУЮ РЕЧЬ ПОМОГАЛА СОХРАНИТЬ ЦЕРКОВЬ, Я ПРАКТИЧЕСКИ РОС ПРИ ХРАМЕ С САМОГО ДЕТСТВА. СВЯЩЕННИКИ, КСТАТИ, НЕ ТОЛЬКО УЧИЛИ НАС МОЛИТВАМ, НО И ИГРАЛИ С НАМИ В ФУТБОЛ.
Меня-то, конечно, в первую очередь интересовало, кто же на его взгляд прав, кто виноват – белые ли красные.
– И те, и другие правы, и те и другие виноваты. Как бы там ни было, у нас одно прошлое… Да, в СССР храмы превращали в гаражи, а в эмиграции гаражи превращали в храмы… История сложилась так, как она сложилась, но! Без нас Господь нас не спасает; доля ответственности самого человека очень велика… Самый страшный грех – отказ от любви… А тяжесть греха в том, что грех человек вершит с удовольствием…
– Хотя… – епископ вдруг усмехнулся. – Если уж грешить, так с удовольствием, чтобы потом в аду не так обидно было…
И мне вдруг вспомнилась другая недавняя встреча совсем в другом месте и с другим священником. Однажды журналистские извилистые дорожки занесли меня в мордовский лагерь для иностранных зеков (кажется, в Потьме), где на территории тюрьмы открывали католическую церковку.
После церемонии в мы пили чай в «красном уголке» и когда люди в погонах оставили нас наедине с католическим епископом Клеменсом Пиккелем, мы разговорились. Он очень интересно рассказывал о том, что сам пожелал поехать в Россию, что лично знаком с самим Папой. В завершение беседы, я (намекая на возможность и самому ему когда-нибудь стать Папой) полушутя спросил:
– Отец Клеменс, а какие у вас дальнейшие планы?
Отец Клеменс задумался лишь на секунду:
– Если буду все делать правильно, то при благоприятном стечении обстоятельств попаду в рай!
МАНДАРИНОВЫЙ РАЙ
Ждать пришлось несколько дней. Сначала у него случился незапланированный перелет в Москву, потом происшествие – в Гальском районе грузинские диверсанты убили трех абхазских милиционеров, еще потом – делегация из Сербии. Но встреча была мне твердо обещана, и я терпеливо ждал. И хотя терпения особого не требовалось, поскольку в Абхазии я был впервые, все здесь интересовало и волновало меня, все же прошла почти неделя, прежде чем зазвонил, наконец, телефон и я услышал в трубке:
– Сергей Васильевич ждет вас завтра в восемь утра.
Сергей Васильевич – Багапш, президент Абхазии…
На абхазское название республики – Апсны – хочется ответить: будьте здоровы! Впрочем, перевод весьма романтичен – Страна души… Сухум вызывал противоречивые чувства. Красивые заиндевелые (декабрь на дворе) горы, шикарные платаны и эвкалипты, озябшие пальмы и бескрайнее море… и разбитое, обгорелое здание правительства, раненые пулями и осколками старинные дома с замысловатыми балкончиками… и беззаботные старички, играющие в шахматы на Брехаловке.
Беседа с президентом оставила в душе странный след. С такой горьковатой ноткой вины. За Россию. На мой вопрос, не считает ли он, что русские в 1992 году бросили абхазов в беде, Багапш ответил жестко:
– Так по большому счету и было. Мы не раз обращались к и к вашему президенту, и к российскому парламенту с просьбой остановить агрессию. Владислав Ардзинба (первый президент Абхазии – авт.) неоднократно пытался выйти на Ельцина, но с ним лично «никак не могли» связаться: то он купается, что в море удит рыбу. А ведь ему достаточно было стукнуть кулаком по столу и сказать «стоп»!
ЗНАЕТЕ, ОЧЕНЬ БОЛЬНО, КОГДА НАДЕЕШЬСЯ НА СТРАНУ, КОТОРУЮ УВАЖАЕШЬ, К КОТОРОЙ СТРЕМИШЬСЯ, В КОТОРОЙ ХОЧЕШЬ БЫТЬ, А ТЕБЯ ПРОСТО-НАПРОСТО…
ПРЕЗИДЕНТ ВЗДОХНУЛ И ЗАМОЛЧАЛ. РОВНО ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА Я УСЛЫШУ ТАКИЕ ЖЕ СЛОВА В БЕЛГРАДЕ ОТ СЕРБА НИКОЛЫ ЖИВКОВИЧА, ВОЗВРАТИВШИСЬ ИЗ ТОЛЬКО ЧТО ЗАХВАЧЕННОГО АЛБАНЦАМИ КОСОВА…
НИХТ ФЕРШТЕЙН
Когда мы приехали в Грачаницу, что километрах в восьми южнее Приштины, эйфория, вызванная «приштинским броском», уже сходила на нет, и мой спутник по сербским скитаниям журналист-балканист Игорь Макаров мрачно повторял:
– Ельцин Косово сдаст, вот увидишь.
Да, было похоже, что Косовский край будет отторгнут от Сербии, но кто бы знал, что это случится так внезапно…
Уже перед самым отъездом в Белград решили мы с Игорем побродить по окрестностям. Нас предупредили: на территорию проживания албанцев лучше не заходить. Узнать можно по флагам: где сербские – там спокойно, где албанские – могут быть инциденты. Каменистыми узкими тропками забрались на какую-то горушку, с вершины которой якобы видно Албанию. Посмотрели: ну, Албания и Албания – те же холмы, поросшие рыжеватыми травами и редкими корявыми деревцами. Пока спускались, заговорились и свернули не на ту тропку. Вдруг заметили, что над домами, что рассыпались по склону, – сплошь красные албанские флаги. Смотрим, от одного дома наперерез нам идет бородатый брутального вида мужик с автоматом. Игорь, крикнув «бежим!», припустил вниз, к шоссе. Я бежать что-то постеснялся, да и куда мне с хромой ногой. Мужик с автоматом поравнялся со мной и начал на ходу что-то говорить. Я решил, что не стоит отвечать ему по-русски или по-сербски, но и молчать было бы странно. Тут у меня как-то само собой вырвалось:
– Нихт ферштейн.
Так мы и шли почти до шоссе: он мне что-то говорит, я ему в ответ «нихт ферштейн». В конце концов он отстал.
Серб, сопровождавший нас в поездке, долго качал головой и цокал языком: мол, все могло бы кончиться очень и очень нехорошо…
Утром, когда мы собирались уезжать на легковушке нашего сопровождающего в Косовску Митровицу, выяснилось, что Косово отделилось от Сербии и все КПП на границе заняли албанцы. Ехать на машине опасно. Решили, что поедем из Приштины на рейсовом автобусе, который отвозит через границу на работу в Сербию и косовских сербов, и косовских албанцев. Все-таки будем на виду у людей.
На КПП в автобус вошли двое албанцев – копии того брутального мужика с горы, тоже в бородах и с автоматами. Проверяли документы. Увидев наши с Игорем российские паспортины, принялись что-то кричать, чего-то требовать. Ясное дело, предъявив российский документ, глупо было прикрываться «нихтферштейном». Я улыбался и вежливо повторял, что не знаю албанского, просил позвать переводчика.
СИТУАЦИЯ НЕПРИЯТНО НАКАЛЯЛАСЬ; СПАСЛО НАС ТО, ЧТО ВМЕСТЕ С АЛБАНЦАМИ НА КПП СТОЯЛИ ООНОВСКИЕ «БЕЛЫЕ КАСКИ». ОДИН ИЗ ООНОВЦЕВ, УВИДЕВ ПРОИСХОДЯЩЕЕ В ОКНО, ПОСТУЧАЛ ПО СТЕКЛУ И ПОГРОЗИЛ ПАЛЬЦЕМ. АЛБАНЕЦ БРОСИЛ НАМ НАШИ ПАСПОРТА И ПОШЕЛ ИЗ АВТОБУСА.
Мы тогда не знали еще, как поступали иногда косовские албанцы с пассажирами одиноко проезжавших машин. Так что, может быть, нам с Игорем повезло, что наши органы не достались какому-нибудь европейскому миллионеру.
По дороге в Белград мы снова и снова переживали случившееся.
– Я же говорил, – качал головой Игорь, – сдадут Косово. Вот и сдали. Это все равно, как если бы у нас Куликово поле отобрали, понимаешь?
В Белград мы приехали поздним вечером, а утром улетели в Москву. День был ясный, безоблачный, я смотрел вниз, на пестрое европейское лоскутное одеяло, а из головы все не шел тот бородатый мужик с «калашниковым»…
