8 марта — день борьбы женщин за свои права. История этого праздника насчитывает более сотни лет. Идея учредить международный женский день впервые возникла в 1910 году. За это время женщины успели пройти долгий путь от практически бесправного существования до возможности писать, публиковаться и быть услышанными. Но так было не всегда.
Еще в XIX веке считалось, что женщинам стоит писать только по «типично женским» вопросам: например, о кулинарии, моде или очередном фестивале цветов. Для освещения более «серьезных» тем приглашали мужчин. Однако, это стройное разделение было нарушено с появлением смелых девушек, доказавших, что для хороших журналисток не бывает тем типично «женских» и типично «мужских».
Их обзывали «stunt girls» — «каскадерки» или, в более вольном переводе «трюкачки». Почтенной публике их репортажи и правда напоминали ловко проделанный фокус. «Трюкачки» симулировали болезни и писали об ужасных условиях в государственных больницах, переодевались в мальчишек, чтобы освещать наводнения, устраивались на заводы для репортажей о жизни простых рабочих, ходили по подпольным врачам и передавали рассказы женщин, вынужденных сделать аборт.
Сегодня многие их работы можно назвать полноценными журналистскими расследованиями, но в конце XIX века эти девушки, в большинстве своем, даже не могли рассчитывать на публикацию под своим именем. Тем не менее, имена некоторых stunt girls дошли и до наших дней. 8 марта — отличный повод вспомнить их истории.
Нелли Блай: 10 дней в сумасшедшем доме и 72 дня вокруг света
Нелли Блай — псевдоним американской журналистки Элизабет Конкран — считается первой журналисткой под прикрытием. Для своих репортажей Нелли Блай выбирала авантюрные, на первый взгляд, невыполнимые сюжеты, но и ее собственная история полна неожиданностей и удивительных поворотов.
Однажды двадцатилетней Нелли Блай попалась на глаза неприятная колонка под названием «Для чего хороши девочки?». Ее автор (разумеется, мужчина) со знанием дела утверждал, что девочки хороши только в роли матерей или домохозяек. Статья была опубликован в крупной газете «Pittsburgh Dispatch».
Нелли Блай решила оспорить тезисы и отправила в редакцию гневное письмо. Письмо звучало так задорно и убедительно, что издатель предложил ей работу. Это была крупная, процветающая газета, устроится в которую было большой удачей! Однако, их сотрудничество с молодой журналисткой оказалось не слишком долгим.
Уже через год Нелли Блай опубликовала расследование о чудовищных условиях труда девочек-рабочих, и на газету посыпались жалобы от фабричных владельцев. Редактор попытался направить ее талант в более «спокойное» русло: как и положено женщинам, журналистку отправили освещать благотворительные вечера и театральные премьеры. Такая работа показалась Блай невыносимо скучной, и она поспешила уволиться из газеты.
Другие газеты также не спешили сотрудничать с женщиной. Тематический раздел по садоводству — вот максимум, на который она могла рассчитывать в серьезных издательствах. Впрочем, был и иной выход: издательства несерьезные.
В 1887 году Нелли Блай заключила договор со скандально известной желтой газетой New York World. Здесь печатались криминальные истории, слухи и любовные сплетни — всяческие «сенсации». Условия, поставленные издателем, звучали не менее дико, чем его заголовки: в течении 10 дней Нелли Блай предстояло проникнуть в женскую психиатрическую больницу на острове Блэкуэлл и расследовать сообщения о жестоком обращении с пациентами.
Нелли Блай удалось симулировать нервное расстройство, и под видом пациентки проникнуть на остров. Оказавшись в больнице, Нелли сменила тактику и перестала вести себя странно, но это ей уже не помогало: перемену в настроении врачи воспринимали как «затишье перед бурей», просьбу отпустить домой — как очередной срыв.
Она провела десять дней на острове Блэкуэлл, общаясь с посетительницами и фиксируя отвратительные условия: халатность врачей, равнодушие медсестер, испорченную еду и грязные палаты. Нелли Блай не побоялась описать мир, о котором не принято вспоминать и сегодня — мир по ту сторону больничной ограды.
Читая текст Нелли Блай, невольно вспоминаешь куда более близкий к нам по времени репортаж Елены Костюченко «Интернат». Вот, например, слова Нелли Блай о приемах пищи в приюте Блэкуэлл: «Питание было одной из самых ужасных вещей. Исключая первые два дня моего пребывания в приюте, еду никогда не солили. Страдающие от голода женщины пытались есть эту ужасную дрянь. К мясу и в суп добавляли горчицу и уксус, чтобы придать им вкус, но это только делало их хуже». А вот описание еды в интернате наших дней: «Пытаюсь намазать масло, но масло оказывается не маслом. Съедаю другой кусок хлеба, выпиваю напиток бурого цвета — без запаха, но теплый и сладкий. От каши отчетливо пахнет хлоркой. «Это запах чистоты и здоровья», — говорит главврач, проходя». Как и ее коллега из будущего, Нелли Блай дает голос маргинализированным пациентам. Они передают их истории: не столько истории болезни, сколько истории непонимания и преступного равнодушия.
Через 10 дней издателю удалось добиться освобождения корреспондентки. Первую полосу нового выпуска «New York World» украсил репортаж с кричащим заголовком «10 дней в сумасшедшем доме», впоследствии выпущенный отдельной книгой. Невероятная популярность текста способствовала изменениям на острове Блэкуэлл — так, на содержание больницы стали выделять больше средств. Нелли Блай же стала местной знаменитостью: все больше журналов мечтало получить репортаж от главной журналистки-трюкачки.
Главной ее авантюрой стало кругосветное путешествие. Вдохновленная романом Жюль Верна «Вокруг света за 80 дней», Нелли Блай решила переиграть Филеаса Фогга и побить его рекорд — на это ей понадобилось 72 дня. Ее путешествие широко освещалось в газетах.
По возвращении в Нью-Йорк, девушка стала по-настоящему знаменита. У такой популярности была и обратная сторона: вести работы под прикрытием становилось все сложнее, поскольку в тебе всегда могли узнать «ту самую Нелли Блай».
Оставив работу репортера, Нелли Блай посвятила свою жизнь написанию книг, но процесс был запущен, и эстафету бесстрашных журналисток уже были готовы подхватить другие женщины, вдохновленные ее примером.
Рыдающая сестра Уинфред Блэк
Одной из журналисток, продолживших дело Нелли Блай, стала молодая американка Уинфред Блэк. Консервативные читатели обзывали ее не только stunt girl, но и — еще более уничижительно — «рыдающей сестрой» («sob sister»).
Это было клеймо для большинства журналисток, освещающих острые темы. Из-за стереотипа об излишней чувствительности женского письма, публике казалось, что девушка не способна объективно оценить факты и работать без лишних эмоций. Любое проявление человечности в тексте, созданном женщиной, списывалось на дурной вкус. Так, тексты Уинфред Блэк высмеивали как плаксивые и сентиментальные, буквально призывающие читателей присоединиться к ее плачу.
Противникам рыдающих сестер можно было бы ответить, что плач с древнейших времен считался важнейшим жанром. На самом деле, слезы вызывает уже один перечень тем, за которые бралась Уинфред Блэк: она писала о больницах для бедных, о судах над несовершеннолетними, детском труде и жертвах наводнения (для этой статьи ей пришлось переодеться в мальчика, поскольку женщинам не разрешалось находиться на местах стихийных бедствий).
Возможно, строгому читателю такие тексты и впрямь могут показаться излишне сентиментальными. С другой стороны, сегодняшняя этика хорошего репортажа во многом близка к текстам рыдающих сестер. Безликая система и страшные катастрофы поглощают людей. Задача журналиста — отыскать в глухих событиях человека и рассказать его историю. Неудивительно, что в этом вопросе именно женщинам удалось проявить достаточно сочувствия и такта. Дело, конечно, не в особой «женской чувствительности», но в четком понимании, какого это — когда тебя не слышат и когда, наконец, дают голос.
Девушка — репортер
Со временем stunt girls становилось все больше и больше. Любая уважающая себя желтая газета считала своим долгом выпускать пару-тройку сенсаций от анонимной трюкачки. Заголовки, тем временем, звучали все более и более дико: «Десять дней в сумасшедшем доме — ерунда! Как насчет десяти ночей в доме с привидением?».
О репортерках под прикрытием стали говорить с иронией, их опасные методы поголовно критиковали. Солидные издания не спешили с ними связываться: тексты трюкачек ассоциировались со скандалами. Другое дело, что их скандалы в большинстве своем возникали вокруг реальных проблем. В погоне за пикантными историями, желтая пресса сама не осознавала, что спонсирует, в общем—то, благое дело. Их журналистки писали о настоящих общественных проблемах и могли привлечь к ним общественное влияние.
Методы stunt girls сегодня называли бы не трюкачеством, а иммерсивной журналистикой, их тексты — не грошовыми скандалами, а документальной прозой. Этим журналистскам хватало смелости играть до конца и не бояться самых опасных задумок, несмотря на насмешливые отклики и полную анонимность.
Имен большинства журналисток под прикрытием мы не знаем. Так, например, загадочная журналистка под псевдонимом «девушка-репортер» в 1888 году исследовала подпольные аборты в Чикаго. Она посетила несколько сотен докторов и описала унижения, через которые приходилось пройти женщинам, решившимся на такую операцию. Символично, что за тему абортов — то есть, исключительно женский травматичный опыт, который до сих пор принято замалчивать — взялась женщина, имя которой затерялось в истории также, как и имена безымянных клиенток, вынужденных проходить через подобные испытания.
Имя затерялось, но остался псевдоним: «девушка-репортер». Сколько их, безымянных репортерок, имена которых мы никогда не узнаем точно? От них остались только тексты, но и этого, как кажется, совсем не мало.
Источники фото:
Обложка: Freepic
Фото:
alamy stock photo
worldpress.com
Википедия
