Вера Васильева – легенда отечественной сцены и кинематографа, народная артистка СССР, лауреат практически всех премий, от Государственной Сталинской до зрительской Звезды Театрала. Но не только. Для миллионов телезрителей и сотен благодарных зрителей театра она давно стала без преувеличений вдохновляющим образцом мудрости, преданности искусству, а также удивительного душевного равновесия и неизменной доброжелательности, которые сегодня важны как никогда. Она разрушает все существующие в обыденном сознании стереотипы: оказывается, можно выходить на сцену и играть не только в эпизодах, но и в моноспектакле в 97 лет, можно не отчаиваться, когда любимую роль отдавали другой актрисе, можно быть красивой вообще в любом возрасте…
Наш разговор состоялся в конце 2022, вскоре после юбилея великого Папанова – Вера Кузьминична вместе с любимыми коллегами была на сцене, на которую первый раз вышла в 1948 году.
— На ваших глазах, на глазах вашего поколения несколько раз кардинально менялась жизнь, ломалась эпоха. Что давало вам лично силы?
— Люди. Я встретила в своей жизни очень хороших людей, очень. И поэтому я как-то всегда доверяю своему ощущению от человека. Я от него жду хорошего и получаю в ответ хорошее, может быть из-за того, что жду именно это. Я всегда жила распахнуто. Не завидовала. Не держала зла. Вообще, не умею обижаться. Ссориться не умею. Ругаться. Скандалить. Старалась видеть добро, и быть благодарной за то, что мне выпало в жизни. А выпало мне много хороших интересных встреч, иногда случайных, но повлиявших на мою жизнь очень значительно. Благодарю судьбу за счастье жить и любить, за счастье остаться в сердцах моих зрителей и тех, кто одарил меня любовью.
— Вы решили стать актрисой еще в детстве?
— Да. Мы с родителями жили на Чистых прудах, а рядом стоял красивый дом, в Гусятниковом переулке, у входа возвышалась статуя рыцаря, там жили важные , «культурные», как говорили соседи, люди. Многие наши соседи обслуживали жителей этого дома, а моя мама, она окончила гимназию, дружила с некоторыми из них. Одна из ее знакомых пригласила меня на оперу «Царская невеста» в театр имени Станиславского. Это изменило всю мою жизнь, я заворачивалась в скатерти и пыталась петь, как царская невеста, искала малейшую возможность снова попасть в театр, мы даже с подружкой моей продавали один комплект учебников, чтобы на вырученные деньги покупать билеты на галерку в разные театры, а учились потом вдвоем по одной книжке…. Потрясла игра Тарасовой в «Анне Карениной» во МХАТе, зал не дышал в финале. Вспоминаю сейчас ее крик перед надвигающимся поездом: «Туда, туда, на самую середину!…», и у меня мурашки по спине бегают… После « Трех сестер», где мы с подругой заливались слезами в финале, мы дали друг другу клятву стать артистками. В конце концов так и получилось, я стала актрисой, а подруга закончила театроведческий факультет. Но это было уже потом, после войны. А тогда, в детстве, я быстро поняла, что мы живем бедно, что артисткой мне, скорее всего, не стать, и даже пыталась закончить такую жизнь перерезав вены, – зачем жить, если я не буду в театре? К счастью, бритва была тупая, врезалась мне не воображаемые вены, а в пальцы, было больно и противно, не получилось, я забинтовала руку, и никто ничего не заметил, но следы до сих пор есть… Я играла в детском театральном кружке, пела в детском хоре… А потом была война, и мама с младшим братом уехала в эвакуацию ( мы не были уверены, что снова увидимся), а мы с папой остались в Москве, он работал на заводе и меня устроил туда же. Получала рабочую карточку, это было важно. В 1943 году я поступила в театральное училище при Театре Революции. Моей однокашницей была Ольга Аросева. Там, в студии, меня нашла сотрудница Мосфильма, предложила сниматься у самого Ивана Пырьева… Так я попала в съемочную группу фильма « Сказание о земле Сибирской», и мы поехали на съемки в Прагу…
— Фильм получил самую высшую в стране награду, Сталинскую премию, и многие исполнители ролей тоже. Правда ли, что вас в число награжденных Сталин вписал?
— По регламенту полагалось десять человек. Я была самая молодая – одиннадцатая. Меня добавили после того, как узнали, что Сталину моя игра понравилась. Так я стала самым молодым лауреатом Сталинской премии первой степени. Не помню, на что потратили деньги от премии, помню, что мама обрадовалась. Мы жили скромно.
— Что для вас значит слава?
— После «Сказания о земле Сибирской» меня на улицах узнавали, подходили, спрашивали, «Настенька, как там в Сибири?» Но я думаю, это все преходящее. На самом деле, если ты уже вошел в душу своего героя, сумел с ним сжиться, это и есть основа той славы, о которой мечтает любой творческий человек. И, если я это ощущаю, то это очень большое счастье, а если не ощущаю… Самое важное в нашей профессии, как в любой творческой, это быть правдивым, честным с самим собой. Получилось или нет, ты это прежде всего сам понимаешь.
— Иван Пырьев, об этом много написано, любил молодых актрис, некоторым просто не давал проходу, считал это частью творческого процесса. Приставал?
— У него был свой кабинет в гостинице «Москва». Вскоре после награждения он пригласил меня к себе, я пришла, он сидит в кресле, спрашивает, довольна ли я жизнью. Я отвечаю, что конечно, и всю жизнь буду ему благодарна. Вдруг он начинает меня обнимать, я испугалась, отпрянула, как-то даже по-детски закричала «Нельзя, так нехорошо!». Я с ним дралась, кусалась, царапалась, короче, вырвалась и ушла. Пырьев на прощание крикнул «Больше ты в кино сниматься не будешь!» И я действительно много лет не снималась на «Мосфильме»
— Не пожалели потом?
— Нет. Я осталась в театре Сатиры, меня там очень тепло приняли. А вскоре пришла большая любовь. Борис Иванович Равенских, наш новый режиссер, который стал для меня всем. Но он был женат, у нас не было будущего. А потом в наш театр пришел молодой актер Володя Ушаков, начал за мной ухаживать. Но я его не замечала, была опустошена после разрыва. Однажды он приехал ко мне в дом моих родителей, я как раз была там, и попросил моей руки. Я неожиданно согласилась, и он увез меня в маленькую комнату в общежитии, где жили актеры нашего театра – Толя Папанов с Надей Каратаевой, Татьяна Ивановна Пельтцер с отцом, там и мы стали жить. И прожили вместе до самой Володиной смерти.
— Вашими партнерами были Андрей Миронов, Ольга Аросева…А сами вы были довольны ролями? Возникало ли желание перейти в другой театр?
— Андрей как актер был великолепен, умен и чуток, почти безупречен. Мальчишка, который хотел нравиться всем женщинам, влюблялся искренне и вдохновенно. В меня- никогда, что естественно. Очень любил свою маму. Иногда думаю, судьба его пощадила, забрала молодым, не могу представить его стариком. Нам с ним было хорошо на сцене. Очень удивилась, когда прочла у Тани Егоровой в книге « Андрей Миронов и я» много обидных слов обо мне. Но не обиделась. Обида разрушает. Вообще я жизнь прожила без обид. Я в театре всегда была отдельная, никогда ни с кем не дружила, сама по себе. Оля Аросева была компанейская, острая на язык, веселая, отзывчивая. Счастье, что мы играли с ней последний спектакль «Реквием по Радамесу», который сделал Роман Виктюк – я, Оля и Елена Образцова. Любили этот спектакль и играли с большим наслаждением. Оля меня всегда называла Кузмишкой. А я в это время играла «Пиковую даму» в Малом театре. Упала, зацепившись за подол платья, и вывихнула плечо. Но «Радамеса» продолжала играть, Олечка, а она к этому времени была уже очень больна, меня держала за плечо, и мы радовались каждому прожитому дню, каждому сыгранному спектаклю…
Вообще, за годы работы в театре Сатиры я получала много неинтересных ролей, были периоды творческих простоев. Это было нелегко. Долгое время вообще ненавидела сатиру как жанр. Очень помогла работа в провинции – с удовольствием и трепетом принимала приглашения главных режиссеров из театров Брянска, Твери, Орла. Играла Раневскую, Кручинину, прекрасные роли, о которых мечтала. Без лишних раздумий садилась в электричку и ехала, приезжала не как звезда и народная артистка, никаких особых условий и супергонораров. Играла и была безумно счастлива. Перейти в другой московский театр не хотела никогда.
А в последние годы мне театр сделал несколько подарков – это спектакль «Роковое влечение» и «Вера» на «Чердаке» Театра Сатиры. Я бесконечно этому благодарна.
— Как относитесь к критикам театра?
— Мне кажется, что это очень нужные люди, которые могут умно анализировать, то есть желая понять, а потом объяснить то, что он понял, другим людям. Потому что иногда чувствуется, что люди как бы мимо проходят каких-то понятий, не понимая чего-то, а надо, чтобы это вошло в их сердце. Думаю, что критики этому помогают.
— А к журналистам как относитесь?
— Я считаю, что это очень умные, очень важные люди. Журналисты нам необходимы, потому что каждый вопрос, который поднимается и обсуждается , приходит от людей, от того, что люди чего-то недопоняли или поняли, но не так. Поэтому важно, чтобы журналист допытывался до истины, помогал разобраться.
— Меняется ли, на ваш взгляд, отношение зрителя к любимым актерам?
Наверное, все-таки нет, почти не меняется, потому что для человека свойственно любить долго, верно и преданно. Иногда с годами любовь и интерес к актеру вырастет в большее, казалось бы, чем первоначальное отношение. Оказывается время работает на человека. Наверное, дело в том, что актер более убедителен, когда верит в то, что делает, и делает это долго, и хорошо.
— Бестактный вопрос – чувствуете возраст на сцене?
— Начала чувствовать только год назад, до этого играла, как будто мне 60. И после перенесенного ковида стараюсь быть очень осторожной. Говорят, пожилые актеры часто играют с суфлером в ухе, не знаю, не пробовала. В «Пиковой даме» сама роль к этому располагает, поэтому я могу долго кряхтеть, сердиться, злиться на себя и на прислугу, а сама ждать подсказки, коллеги помогают иногда. Я играю, пока хватает сил.
— Как сохранить фигуру и благородство осанки, красоту в 97? Откройте секрет.
— У меня никогда не было такого, чтобы я вдруг страшно поправлялась, а потом не знала, как похудеть. Всегда один и тот же вес, плюс-минус два-три килограмма. Это природа, а не результат изнурения себя. Я по натуре лентяйка, мало делаю из того, что мне не хочется. Даже когда мы жили в пятиметровой комнате в Володей в театральном общежитии, у нас была домработница, потрясающая, кстати женщина, до нас работала поваром у важных людей. Говорила: «Настоящие господа едят только дичь» А когда мы готовили курицу, нас как будто презирала. А про осанку, как некоторые говорят, королевскую – да мне просто так удобно, наверное. Чем старше я становилась, тем меньше походила на деревенских простушек из «Сказания о земле Сибирской» или «Свадьбы», и роли тоже приходили другие… А роли помогают оставаться в форме…
— Как справляетесь с жизнью сейчас?
— Брак с Володей мы зарегистрировали не сразу, а кольца друг другу надели только в день нашей «золотой» свадьбы, мы прожили вместе 55 лет. В последние десятилетия он сильно болел, я ходила к нему в больницы, и однажды познакомилась с молодой женщиной, Дашей, она мне вызвалась помочь сумки отнести, был гололед… Даша и ее дочка Светочка – моя семья уже долгие годы.
Не могу забыть день, когда к 90-летию я получила спектакль, любовно подаренный мне в моем театре. И первой на сцену с цветами в руках взлетела моя внучка Светочка. Что может быть прекраснее! За кулисами они держит меня за руку и помогает мне на лестнице не наступить на мое финальное золотое платье… Это счастье.
— Самое главное в жизни?
— Любить, особенно если это взаимно. А когда не взаимно, то тоже хорошо, потому что важно, чтобы человек любил и во что-то верил. Поэтому это необходимо. Это понятие какой-то духовной красоты. ..
—А поподробнее?
— Если допустим я кого-то полюбила, то этот человек для меня как маяк, он освещает события моей жизни и дает мне знак: «Вот это – хорошо! «А вот это – плохо!». И я доверяю этому. И это чувство меня ведет…
— Вам помогала вера в бога?
— Папа был верующим, я в детстве поняла, что верующие люди добрые. Знала, что если сделать, как папа скажет, это будет хорошо. Помню, когда немцы от Москвы отступили в 1943, открыли церкви и звонили колокола, как было красиво… Да, помогала и помогает. В том числе – радоваться каждому прожитому дню.
Я не хочу расставаться с вами, мои зрители, я хочу чувствовать ваше сердце. Хочу, чтобы вы помнили меня не потому, что я долго жила, а потому, что, долго живя, я не разуверилась в своих понятиях о жизни, о любви, о красоте человеческих чувств.
