Юный автор и драматург Александр Разов – о победе на «Глаголице», читке пьесы «Лазаревы леденцы» в театре РОСТА, драматургии и повседневной жизни творца.
Сообщение: «Пригласительное письмо в театр Роста в Царицыно». Бред какой-то. Какое пригласительное? Оказывается, по случаю победы некоего Разова в премии «Глаголица», ставят читку по его пьесе «Лазаревы леденцы», не абы кто – а Нонна Гришаева в театре Роста. Что же, интересно.
Конечно, никаких ожиданий я не строил, но завлекал авторитет фонда «Счастливые истории» и инициатива Гришаевой поставить читку по пьесе школьника. Продвижение молодых талантов, особенно со стороны заслуженной артистки.
25 марта, театр, вся интеллигенция в сборе, прекрасное Царицыно. Расселись по местам, тут и Нонна Валентиновна подоспела с чаем, интерактив с залом – начинаем!
Библейский мотив, драматургия, раскрытие героев вкупе с игрой артистов – а всё это дело рук молодого парня, одиннадцатиклассника Александра Разова, застенчивого, но очень способного парня. Я был приятно удивлен его работой – живое обсуждение символов, метафор и библейской магистрали во время антракта натолкнуло меня на интересные мысли. Идея родилась сама по себе – излишки профдеформации – так мы и оказались с Александром напротив друг друга в кафе…
– Александр, в чем различие взгляда драматурга от взгляда обычного человека? Считаете ли Вы свое видение мира, отличающимся от других?
– Мне кажется, что драматург обязан быть внимательнее к окружению. В том смысле, что ты идешь по улице и не думаешь о своем, а конкретно пытаешься заметить какие-то детали: кто с кем разговаривает, что он сейчас сделал. Вроде человек к тебе никак не относится, но он тебе интересен как личность. Потом долго задумываешься, а что же его могло привести к таким словам или к таким действиям? Это про поиск деталей. Для меня интересно создание персонажей, какие они могли быть. И дальше я исхожу из того, что они делали бы в предлагаемых обстоятельствах: есть герой, есть пространство, в котором он существует, и проблема, как бы он с ней справлялся и как бы другие взаимодействовали с ним.
– А как выглядит Ваше рабочее пространство?
– Это совершенно любое место, в котором можно писать. Это может быть метро, дом, кухня.
– То есть в заметках Вы тоже пишете сюжеты?
– Да, но в этом есть проблема. Что-то теряется, что-то на клочках бумаги, что-то в ноутбуке, о чем-то я забываю, о чём-то вспоминаю слишком поздно. И вроде хочется все в одном месте держать, но не получается, оно ведь совершенно случайно приходит в голову.
– Принято считать, что драматургия строится на мудрости автора, жизненном опыте. Откуда молодые драматурги вроде Вас черпают свое вдохновение?
– Пьесы моих ровесников, которые я читал, в основном описывают проблемы, связанные именно с ними: непонимание родителями, вопрос неразделенной любви, поиск себя. Это то, что им необходимо прожить. Бывает такое, что кто-то очень любит определенные книги и из них что-то черпает. Как я уже сказал, драматург – это внимательный человек. И что такое, по-моему, вдохновение? Это деталь, чувство, тема, которые можно у кого-то позаимствовать, одолжить. Необязательно это станет лейтмотивом, но я захочу это развернуть более, чем у другого писателя.
– Есть ли у Вас любимые авторы, из творчества которых Вы черпаете эту энергию?
– Ну, кумир есть у всех начинающих писателей. Например, Лермонтов и Гоголь вдохновлялись Пушкиным, и без Пушкина они, наверно, не могли начать свой путь. Пушкин имел своё начало в Байроне, и он часто к нему обращается. И как кто-то из великих у кого-то учится, так и я не мог этот путь обойти. Для меня таким примером стал Николай Васильевич Гоголь – мне нравится его поэтика, его умение черпать слово из народа и вовремя его использовать уместно.
– Есть ли у Вас ментор, который научил чувствовать драматургию так, как Вы ее чувствуете сейчас?
– Я долгое время занимался в Московском детском театре эстрады. Наш учитель, режиссер Роман Коваль, обязывал нас внимательно относиться к людям. И в то время я не понимал, к чему это, но потом это всё привело к хорошему результату. Хотя я как артист себя не реализую, потому что это мне не совсем интересно. Навыки пригодились, я понимаю законы сцены и правила театра, драматургия, как и театр, для меня это свобода.
– Как родители повлияли на Ваше увлечение драматургией? Возможно, все пошло из детства?
– Ну, сложно сказать. Я в детстве вообще не мог задуматься о том, что когда-то буду в театре выступать. Потому что в детском саду я был не очень открытым ребенком, я был зажатым. Для меня творчество было чем-то непонятным. Максимум, что было, я писал стишки в блокноте – рассказывал дедушке, и тот очень смеялся. Это максимум, что было. Бабушка у меня была творческая, она в детском саду работала воспитательницей, но мы с ней ни о чем не разговаривали. Родители, они пролетариаты, поэтому им тяжело из-за работы отвлекаться на что-то подобное. Возможно, я сейчас привлекаю их к искусству, о чем-то говорю. Для мамы это впервые всё происходит. Она раньше никогда в театр не ходила.
– Вы не задумывались, что замкнутость, как раз пошла на пользу? Как замкнутый ребенок, Вы смотрели на этот мир по-другому?
– Я не могу обозначить определенный момент, когда это началось. И в какой момент я раскрылся, расправил плечи. Может быть, только потому что мне и сейчас трудно находить общение с теми же одноклассниками, сверстниками, именно в тех темах, которые мне интересны. Часто я выхожу на их поле и там мы спокойно разговариваем, это расширяет кругозор, я учусь интересоваться всем. Мне не сложно посмотреть 12 частей MARVEL или Звездных Войн, чтобы найти с ними общий язык.
– А компьютерные игры?
– Это нет, не играю.
– Если рассматривать молодое поколение, именно парней, то в основном они играют в компьютерные игры, это их сфера интересов, и об этом они общаются в основном. Мало встретишь молодых людей, которые пишут пьесы или читают газеты.
– Если честно, я бы хотел быть как они. Потому что это классно, когда ты можешь получать удовольствие от игр.
– Удовольствие писать пьесы, смотреть, как их ставят, это намного ценнее и существеннее, а главное – мало кто может это испытать. Как Вы думаете?
– Оно более вечное, да. Но хочется и о временном тоже. Может быть, это неправильно, но в какие-то минуты такие мысли приходят. Хочется и по «земле ходить» и «земными» делами заниматься.
– Родители читают Ваши пьесы?
– Нет, потому что времени не хватает. Для меня это нормально, это как работа в дневнике. Не обязательно же всё показывать или всем рассылать. Семья это видит, когда это поставлено, а целенаправленно читать – нет, такого не бывает.
– То есть «Лазаревы леденцы» тоже не прочитали?
– Нет, впервые они увидели это на читке.
– И какие эмоции?
– Слезы гордости. Маму тронул момент “Письма матери”. И отец, он тоже расплакался, хотя вроде чувств и эмоций никогда не проявляет. Он довольно серьёзный человек. Ну это самое ценное, особенно увидеть слезы отца, да… Огромная редкость. Это меня удивило.
Лирику прервал хлопок двери кафе. Со скромной улыбкой я запустил новую запись диктофона и перешел к главному – фонд, конкурс, подготовка, дебют.
– Расскажите про фонд. Как Вы на него наткнулись?
– Я увидел Вконтакте рекламу конкурса “Глаголица” и перешел по ссылке. Понял, что, в принципе, я могу туда подать текст пьесы, потому что он у меня был готов, там до конца подачи было совершенно немного времени, и я решил, а почему нет? Ну, хуже мне от этого не будет, и забыл об этом. Причем текст не редактировал, ничего с ним не делал. Перечитывая его на сайте, когда он прошел модерацию, я увидел столько опечаток, глупых совершенно. Мне было стыдно и грустно, что это никак нельзя исправить, если там это увидят – позор на всю мою жизнь. Может кто-то действительно подумает, что я не очень грамотный. Потом я забыл об этом на всё лето. Внезапно приходит письмо на почту: «Мы вас ждём в Казани». Что это такое? Почему меня ждут? Ну, сообщил родственникам, они сначала не поняли, куда я еду. Отец думал, что это вообще какая-то «разводила», потому что «как можно такому доверять?» Действительно, это сложно в наше время, которое очень нацелено на выгоду, о чем-то идейном думать, что такое вообще возможно. Но оказалось, что действительно возможно. Когда я ехал в поезде, совершенно не мог понять, что это такое. Все четыре дня, которые мы были в Казани – это было очень интересно, потому что мало того, что меня окружили столько сверстников, которые интересуются творчеством, которые пишут, но и взрослые, которые тоже это поддерживают. Что могу сказать о людях, которые стоят за этим фондом? Это самоотверженные люди с большим сердцем. Так сильно любить и помогать детям, которые вам ничего не сделали, кроме умения писать, умения творчески мыслить. Это совсем не прикладное, вы выгоды от этого не получите, но вы им помогаете. Это восторг!
– Это была конкурентная среда?
– Это было интересно. Конфликтов, кто победит – кто не победит, не было. Были моменты, что после награждения, люди встречались и говорили: «Ну я считаю, что победить должна была другая работа. Я говорю: “Ну, может быть, да, я не отрицаю”. Тут тоже субъективность играет свою роль. Мы поддерживали друг друга и не старались победить, для нас победой было знакомство с людьми, с тем, что мы попали туда, в эту атмосферу.
– Что для вас «Глаголица»?
– Это чудо, обыкновенное чудо…
– 25 марта состоялась читка Вашей пьесы в театре РОСТА в Царицыно, под руководством заслуженной артистки России Нонны Валентиновны Гришаевой. Расскажите, как Ваша пьеса попала в руки заслуженной артистки?
– Это очень смешная история, потому что она связана с самим награждением. Мы сидели в концертном зале в Казани. Когда меня объявили победителем – тогда подпрыгнул не только я, но и те, кто сидел рядом. Нас даже попросили вести себя потише, потому что до нас никто так не реагировал. И тогда меня позвала Нонна Валентиновна: «Александр, подойдите сюда, пожалуйста. Вы же в Москве живёте? У меня там есть театр РОСТА, я там худрук, мы устраиваем читки молодых драматургов. Вот я бы хотела, чтобы вашу пьесу мы тоже зачитали». Я не понимаю, как и что это такое. Благодарю её, кланяюсь, и убегаю в припрыжку за кулисы. Вот так она пообещала это сделать. Потом мне сказали организаторы, что Нонна Валентина всегда выполняет свои обещания. И для меня это вообще стало чем-то удивительным. Я рассказал всё родителям. Они ждали больше, чем я.
– А как творец, наблюдающий за тем, как в Ваше детище вдохнули жизнь, что вы испытывали?
– Восторг. Я до начала читки не мог представить, что это вообще будет. Потому что я воспринимал читку буквально: люди сидят и читают. Оказывается, читка бывает театрализованной, с движениями, с костюмами, с отработанными действиями. Поэтому для меня это было удивление. Для меня ещё очень важна реакция зрителей. Интересно было, как режиссёр прочитает мою пьесу. Как артисты поймут или не поймут, очень часто они отгадывали символы, намеки, как будто мои мысли читали.
– И финальное, Александр, спустя время, что Вы скажете Нонне Валентиновне?
– Я не знаю, что ей сказать, кроме слов благодарности, потому что она действительно человек необыкновенный. И её творчество у меня вызывает бесконечные эмоции. Я люблю пересматривать определенные передачи, пародии, как она это делает, как она передает эмоции, как она дарит эмоции. Потому что в отличие от некоторых популярных личностей в ней сложно найти скандальное. Она не идёт от повестки дня, она идёт от вечного, что поражает в современном шоу-бизнесе. Она скорее не в шоу-бизнесе, а в творчестве, в искусстве. Она такой артист, который, определенно войдет в вечность, которая запомнится. Вот она себе воздвигла памятник нерукотворный. Я восхищен!
Прочитать трагикомедию в двух действиях в сокращении «Лазаревы леденцы» можно по этой ссылке.
