В последнее время тема гендерного насилия вызывает большой общественный интерес. Появились новые издания, которые регулярно к ней обращаются. Однако подчас журналисты используют в своих статьях стигматизирующую пострадавших лексику и нарушают право на конфиденциальность. О том, как писать о домашнем насилии, мы поговорили с адвокатом Адвокатской палаты Москвы Валентиной Фроловой и руководительницей Института недискриминационных гендерных отношений «Кризисный центр для женщин» Еленой Болюбах.
Валентина Фролова: «У жертв насилия — право решающего голоса»
— Очень часто у домашнего насилия нет свидетелей, ведь оно происходит, как правило, в тот момент, когда пострадавшая и агрессор остались один на один. Доказательства у потерпевшей стороны также могут отсутствовать, потому что она не обращалась никуда за помощью или обратилась слишком поздно, когда следов насилия уже не осталось. Еще одна распространенная ситуация: доказательства в виде фотографий синяков или переписки с угрозами были в телефоне, но телефон потерян или отнят обидчиком.
— Закон о противодействии насилию еще не принят. Пострадавшие часто сами обращаются в СМИ. Что нужно учитывать, чтобы не навредить?
— Человек, переживший насилие, находится в очень уязвимом положении. Важно понимать, что произошедшее — это его глубоко личная история, даже если он подписал соглашение, что не возражает против публикации. Надо всегда оставлять ему право решающего голоса и право даже в последний момент перед публикацией или выходом программы все изменить. Например, потому что возникли новые риски. Я понимаю, что мы не можем диктовать журналистам. Но если журналист хочет работать с пострадавшими, нужно идти им навстречу, давать читать текст перед публикацией и согласовывать какие-то моменты, быть очень гибким в этом смысле. Если ты не готов на это, то лучше вообще не работать с этой проблематикой. Пострадавшие часто живут с ощущением потери контроля над ситуацией и собственной жизнью, поэтому, на мой взгляд, задача любого специалиста — избегать усугубления этого состояния и вторичной травматизации.
— Чего ни в коем случае не стоит делать?
— Нельзя разглашать информацию о том, где находятся убежища для пострадавших. Безопасность во многом зависит от того, что адрес или название шелтера неизвестны широкому кругу лиц. Казалось бы, правило элементарное, но такие случаи бывали. Сюда же относится и разглашение персональных данных потерпевших (за исключением случаев, когда совершеннолетние пострадавшие сами дали на это свободное и информированное согласие). Например, когда информация о происшествии становится известна СМИ не от самой потерпевшей.
— Как быть с «позицией второй стороны» в данном случае?
— Второй стороной может быть психолог кризисного центра, юрист, который говорит о том, как из этой ситуации можно выйти и где искать помощь. Самое важное — что вы хотите сказать своим материалом. Проблема домашнего насилия нуждается в серьезном осмыслении, это не серия бытовых конфликтов, это последовательное и повседневное зло. Очень важна правильная расстановка акцентов. Общество должно увидеть проблему во всей ее полноте и понять, как бороться с этим злом. И самое главное здесь — не подвергать жертву еще одной травме.
Елена Болюбах: «Не перекладывать ответственность на пострадавшую»
— В 2020 году наш центр провел мастерскую кризисной журналистики в рамках летней школы Всероссийского полевого университета. Мы хотели целенаправленно отобрать журналистов, которые интересуются нашей проблематикой, и увидели, что после погружения в тему их материалы стали глубже, изменился язык, что особенно важно. Журналисты разделяют нашу оптику — и это здорово! В этом году мы также планируем новый набор в мастерскую кризисной журналистики-2021.
— Что для вас самое главное в освещении проблемы насилия?
— Важны акценты. Важно, чтобы ответственность не переносилась на пострадавшую, что, увы, все еще встречается в публикациях. Важно показать сам механизм насилия, в основе которого — стремление к власти и контролю, важна аналитика. В последнее время осмысление темы в СМИ стало тоньше, журналисты перестали задавать вопросы типа «почему ты не ушла?», «что ты сделала, чтобы он тебя не бил?». И это уже огромный прорыв. Однако во многих материалах до сих пор фокус ответственности за то, что совершил обидчик, смещается и приписывается пострадавшей женщине. Вспомните публикации о профессоре Соколове, который убил и расчленил женщину, — прямо или косвенно некоторые авторы перекладывали ответственность на нее саму.
— Что можно сказать о заголовках вроде «В порыве страсти убил», «Ревнивый муж не сдержал эмоции и задушил»?
— Самую хорошую статью можно «убить» заголовком. К счастью, мы видим, что все больше людей отвергают «язык вражды» по отношению к женщинам. Важно воспитывать гендерную культуру в языке, отвергать агрессивные и стереотипные клише. Мы уже третий год не даем комментариев популярной газете после того, как они выпустили статью с унижающим женщин заголовком и не отреагировали на нашу просьбу заменить его на что-то более корректное.
— На что надо обратить внимание при подготовке материала?
— Важно, мне кажется, показать, что в женщине присутствует сила. Все те, кто приходит к нам, они очень сильные. При этом я сталкивалась с тем, что журналисты иногда стигматизируют пострадавшую и предъявляют к ней какие-то завышенные требования. Читаешь иной раз — и кажется, что женщина в чем-то не соответствовала ожиданиям журналиста.
Другой важный момент: важно помнить, что она вела себя так, чтобы сохранить свою жизнь и здоровье. Было бы очень хорошо, если бы в материалах присутствовала информация, что делать в ситуации насилия и куда можно обратиться за помощью.
Поэтому мы всегда стараемся давать контакты наших бесплатных и анонимных помогающих сервисов и социальных сетей, в которые вы можете обратиться, если столкнулись с любыми видами насилия, а также узнать о наших мероприятиях (например, если вы журналист — подать заявку на участие в мастерской кризисной журналистики-2021).
,
,
