Глубинный наш народ, похоже, так и не понял, что именно он празднует в первую декаду ноября. Вроде кто-то с кем-то согласился, кто-то с чем-то примирился, ну и ладно. То ли полячка Фанни Каплан стреляла в Ленина, но, дура, промахнулась, то ли еврей Феликс Дзержинский стрелял в Лжедмитрия и, сволочь, попал. Давай, Колян, выпьем за него. Не спи, Колян.
Если и найдется фигура, позволяющая обьединить расползающиеся в народном сознании эпохи — дореволюционную, советскую и нынешнюю — то это, безусловно, Сергей Михалков. В силу нашей специфики эта сколь яркая, столь и неоднозначная личность интересует нас в двух своих ипостасях (казалось бы, несовместимых, как огурец и молоко) — сатирика и царедворца.
Дядя Степа — функционер
А что, граждане, не было Октябрьского переворота? Или все-таки был? Тогда куда делось классовое чутье, большевистская система распознавания «свой-чужой», если потомственный дворянин, сын коллежского асессора становится предводителем советских писателей, Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской, трех Сталинских и кучи государственных премий, кавалером четырех орденов Ленина (а еще и ордена Святого апостола Андрея Первозванного, но это уже свидетельство шизофрении на государственном уровне)?
Или этот дворянин уж очень ушлый был? Вообще-то да.
Потомок старинного дворянского рода Михалковых (с ударением на второй слог), чья усадьба частично сохранилась в Рыбинске, по отцовской линии Сергей Владимирович — внук гвардии ротмистра, помещика Московской, Костромской, Ярославской губерний Александра Владимировича Миха́лкова и Анны (Алисы) Логиновны Миллер, по материнской — почетного мирового судьи, предводителя дворянства Веневского уезда Михаила Петровича Глебова и Елизаветы Васильевны Безобразовой. Да чего там, в каком-то там колене он был родней князей Голицыных.
И вот, едва стукнуло ему девять лет, этот, пользуясь тогдашней терминологией, дворянский недобиток начал писать стихи. И так поразил этим лишенца папу, что тот отправил их поэту-барабанщику Александру Безыменскому, автору бессмертных строк:
Только тот наших дней не мельче,
Только тот на нашем пути,
Кто умеет за каждой мелочью
Революцию Мировую найти.
Неизвестно, нашел ли Безыменский мировой пожар за строчками девятилетнего Сережи, но отозвался он о них положительно.
Вернувшись после школы в Москву из Пятигорска, шде притаилась семья, Сергей Владимирович первым делом перенес ударение в своей фамилии на последний слог и пошел работать на ткацкую фабрику. Отрастив в себе таким образом рабочую косточку, стал внештатным сотрудником отдела писем «Известий».
В 1935 году вышло первое известное произведение Михалкова, ставшее, и вполне заслуженно, классикой советской детской литературы — «Дядя Степа». Именно на нем, возможно, росли и воспитывались московские росгвардейцы и минские милиционеры, бьющие девушек в печень и показывающие бабушкам дубинками дорогу в светлое прошлое.
А вот годом позже произошло событие, в корне изменившее жизнь нашего героя. Молодой поэт опубликовал в газете «Правда» стихотворение «Светлана», своего рода колыбельную, где, в частности, были такие строки:
Тонкие качнулись травы,
Лес как вкопанный стоит…
У далекой
У заставы
Часовой в лесу не спит.
Эти стихи, волшебным образом соединившие в себе бдительность и нежность, очень понравились Сталину. Еще бы. Несмотря на общую для всех наших национальных лидеров паранойю, лучший друг физкультурников шифровался все же не так тщательно, как лучший друг Ротенбергов, и вся страна знала, что его дочь зовут Светлана, а не, скажем, Катерина Тихонова.
Все-таки возможны были в СССР чудеса в отдельно взятой судьбе! В страшном 1937 году Михалков стал членом Союза писателей, едва окончив Литературный институт, а в 39-м в возрасте 26 лет получил свой первый орден Ленина.
Не все знают, что у Сергея Владимировича были два брата, тоже отметившихся на литературной ниве. Михаил служил в НКВД (нормальное занятие для дворянина), а потом печатался под псевдонимами Андронов (почти Андропов) и Луговых (почти Луговой). Александр, краевед-любитель, издал книгу очерков о московском купечестве.
Что досталось от Эзопа
Илье Эренбургу приписывают эпиграмму:
Все знают басни Михалкова.
Он пишет очень бестолково.
Ему досталась от Эзопа
Не голова, а только жопа.
Хлестко, но едва ли справедливо. Очень даже толково — с точки зрения конкретного исторического периода и с учетом политического заказа. Другое дело, что Эзоп писал на века, а Михалков — на сутки.
Да вот, судите сами.
Рубль и доллар
Американский доллар важный,
Который нынче лезет всем в заем,
Однажды
C советским встретился рублем.
И ну куражиться, и ну вовсю хвалиться:
«Передо мной трепещет род людской,
Открыты для меня все двери, все столицы,
Министры и купцы, и прочих званий лица
Спешат ко мне с протянутой рукой.
Я все могу купить, чего ни пожелаю,
Одних я жалую, других — казнить велю,
Я видел Грецию, я побывал в Китае, —
Сравниться ли со мной какому-то рублю?..»
«А я с тобой не думаю равняться», —
Советский рубль сказал ему в ответ.
«Я знаю, кто ты есть, и если уж признаться:
Что из того, что ты увидел свет?!
Тебе в любой стране лишь стоит появиться,
Как по твоим следам нужда и смерть идут.
За черные дела тебя берут убийцы,
Торговцы родиной тебя в карман кладут.
А я народный рубль, и я в руках народа,
Который строит мир и к миру мир зовет,
И всем врагам назло я крепну год от года.
А ну, посторонись — Советский рубль идет!»
1952
Достаточно выйти на улицу и подойти к любому обменному пункту, чтобы убедиться, кто крепнет год от года и кто посторонился.
Две подруги
«Красиво ты живешь,
Любезная сестрица! —
Сказала с завистью в гостях у Крысы Мышь. —
На чем ты ешь и пьешь,
На чем сидишь,
Куда ни глянешь — все из-за границы!».
«Ах, если б, душенька, ты знала, —
Со вздохом Крыса отвечала, —
Я вечно что-нибудь ищу!
Я день-деньской в бегах за заграничным —
Все наше кажется мне серым и обычным,
Я лишь заморское к себе в нору тащу:
Вот волос из турецкого дивана!
Вот лоскуток персидского ковра!
А этот нежный пух достали мне вчера —
Он африканский. Он от Пеликана!».
«А что ты ешь? — спросила Крысу Мышь. —
Есть то, что мы едим, тебе ведь не пристало!».
«Ах, душенька! — ей Крыса отвечала. —
Тут на меня ничем не угодишь!
Вот разве только хлеб я ем и сало!…».
Мы знаем, есть еще семейки,
Где наше хают и бранят,
Где с умилением глядят
На заграничные наклейки…
А сало… русское едят!
1972
Судя по всему, в 200-ю секцию ГУМа Крысе, в отличие от маститого писателя, доступа не было. К тому же она была невыездная.
Еще интересно, не обращали ли подобный упрек — о поедании русского сала — наши телепропагандисты украинской хунте (я за ток-шоу не слежу).
Помимо басен, Михалков охотно сочинял подписи к политическим карикатурам. Например, к картинке Марка Абрамова «Нобелевское блюдо» — по случаю присуждения одноименной премии Борису Пастернаку:
Антисоветскую заморскую отраву
Варил на кухне наш открытый враг.
По новому рецепту как приправу
Был поварам предложен пастернак.
Весь наш народ плюет на это блюдо:
Уже по запаху мы знаем что откуда!
Справедливости ради нельзя не упомянуть, что Сергей Владимирович был основателем и бессменным главным редактором сатирического киножурнала «Фитиль», который пользовался неимоверной популярностью у советских зрителей. Помню, когда перед основным кинопоказом вместо постылых «Новостей дня» возникала заставка с деревянным ящиком, в зале всегда воцарялось веселое оживление. А в число авторов сюжетов входили Аркадий Арканов, Григорий Горин, Михаил Жванецкий, Эдуард Успенский и другие.
Трижды гимнюк
Первый свой текст на музыку Александрова Михалков написал в соавторстве с Габриэлем Эль-Регистаном (Габриэль Аршалуйсович Уреклянц) в 1943 году и победил в тендере, в смысле, в творческом конкурсе. Впервые гимн прозвучал по всесоюзному радио в новогоднюю ночь 1 января 1944 года. Слова приводить не будем, поскольку впоследствии они были осуждены партией и правительством, и после смерти Сталина петь гимн было нельзя.
В 1977 году, накануне принятия новой (брежневской) конституции СССР, президиум Верховного Совета СССР утвердил подготовленную Михалковым вторую редакцию текста, в которой Сталин уже не упоминался, зато был сделан акцент на коммунистическом строительстве.
Рассказывают, что кто-то из коллег (возможно, изрядно поддав для храбрости) сказал автору текстов:
— Ну и дрянь ты, Сережа, написал.
На что Михалков немедленно ответил:
— Д-рянь-то, м-может, и д-дрянь, а слушать будешь с-стоя.
Когда в 2000 году началась работа по принятию нового гимна Российской Федерации, Эль-Регистана под рукой уже не было, и кому поручить историческую миссию? Резнику? Рубальской? Конечно, выбор снова пал на испытанного бойца-гимночиста, тем более что и сын его Никита выступил в качестве промоутера. 30 декабря 2000 года президент Путин третью попытку засчитал. Михалков скажет потом, что искренне хотел сочинить «гимн православной страны», поскольку «всегда был верующим».
Ох.
Вот бы в связи с недавним внесением скрепоносных поправок в нашу многострадальную конституцию в очередной раз подпривить кое-что и в тексте гимна — а некому.
Самоцитирование, конечно, грех, но все же приведу эпиграмму, которую я вообще-то посвятил Никите Сергеевичу (но она в целом справедлива и в отношении Сергея Владимировича):
Нет, он не оторвался от корней:
Он дворянин и рыцарь наших дней.
Уж сколько лет в восторге небывалом
И при дворе, и щелкает забралом.
Не знаю, как там Рюрик, Трувор и Синеус, призванные кривичами и примкнувшим к ним чуди, мери и веси править нашими обильными, но беспорядочными землями, обращались со скальдами, скоморохами и лично вещим Бояном. Но где-то начиная с Батыя и кончая Путиным, за редкими исключениями, близкое дыхание власти всегда грозило затушить ниспосланную художнику искру. Если он, конечно, не Пушкин. А открытое противостояние этой власти было небезопасно уже для биологического носителя этой искры. Даже если он Лермонтов.
Такой вот русский крест, как любит говорить Михалков, сын Михалкова.
,
ото: livejournal.com/maysuryan
