В СССР было как? Если ты ругаешь кого надо, это фельетон. А если кого не надо — пасквиль.
Александр Галич (литературный псевдоним, который Александр Аркадьевич Гинзбург составил из букв фамилии, имени и отчества) поначалу не то чтобы даже кого-то ругал или там язвил, а скорее просто шутил. Вспомните хотя бы снятые по его сценариям фильмы «Верные друзья» и «Дайте жалобную книгу» или пьесу «Вас вызывает Таймыр».
Казалось бы, жизнь удалась. Как говорил Максим Горький, партия дала писателю все (включая квартиру и дубленку). А отняла одно: право писать правду.
И отсюда мы можем перекинуть первый мостик в сегодняшний день. Под «партией» Горький подразумевал, понятное дело, ВКП(б), впоследствии переименованную в КПСС. Формально этого плотоядного динозавра с нами уже нет, но, как признавал другой мастер художественного слова, Виктор Степанович Черномырдин, у нас какую партию ни строй, все равно КПСС получается.
Как бонвиван стал хулиганом
Галич казался счастливчиком, скажет потом его сосед по знаменитому писательскому кооперативу у метро «Аэропорт» Владимир Войнович. «Он был такой гусар, большого роста, импозантный», – добавит критик Бенедикт Сарнов. Но сделает важную оговорку: «Поразительно, что этот человек – действительно пижон, и бонвиван, и позер – очень был беспощаден к себе».
Эта беспощадность – гормон, вырабатываемый в творческом организме железой совести, – наряду с природным талантом и совершила удивительную метаморфозу, превратив успешного советского автора в успешного антисоветского автора. Как сформулировал тот же Войнович, «талант Галича его уже повел. Повел, повел, да и увел».
Первые песни Галича под семиструнную гитару не дотягивали до высокого звания «клеветы на советскую действительность», но стилистически сильно расходились с официально одобренной манерой творческого самовыражения. Так что единственный публичный концерт Александра Галича в СССР состоялся 8 марта 1968 года в новосибирском Академгородке на фестивале авторской песни. Там он, в частности, исполнил песню памяти Бориса Пастернака:
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели…
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
На следующий год в издательстве «Посев» вышла книга Галича «Песни», после чего он был последовательно исключен из Союза писателей СССР, Союза кинематографистов СССР и даже, в отличие от Пастернака, из Литфонда.
В 1972 году, после третьего инфаркта, Галич получил вторую группу инвалидности и пенсию – 54 рубля в месяц.
В 1973 году крещен в православной церкви отцом Александром Менем.
В 1974 году был вынужден эмигрировать из СССР.
15 декабря 1977 года в результате несчастного случая, на 60-м году жизни, трагически погиб от удара электрическим током при подключении антенны к телевизору. Такова, во всяком случае, официальная версия.
17 октября 1998 года на доме № 4 по улице Черняховского Михаил Мень, сын отца Александра (а впоследствии вице-мэр, губернатор и министр – чудны дела Твои, Господи) открыл мемориальную доску с надписью: «В этом доме с 1956 года жил до своего изгнания в 1974 году русский поэт и драматург Александр Галич. Блажени изгнани правды ради».
,
,
Казалось бы, сюжет закольцован. Но бедовая наша отчизна спустя год угодила во временную петлю, и страна была отброшена на десятилетия назад, а песни Галича снова обрели актуальность. Он вернулся, как и обещал.
Простая русская жаба
Когда страна прикажет быть героем, у нас красавцем становится рябой. Едва только наше несменяемое руководство с перепугу от цветных революций, майданов и митингов на Болотной провозгласило Россию мировым оплотом традиционализма, изо всех щелей полезли ревнители общественной морали и нравственности. На самом деле естественным продуктом жизнедеятельности всех этих чудаков на букву «М» – милоновых, мизулиных, мединских – были лицемерие и ханжество. У нас, например, не запрещали «Игры престолов», даже показывали на канале РЕН ТВ – том самом, где еще недавно наши коллеги Марианна Максимовская и Роман Супер из последних сил держали знамя честной тележурналистики, а теперь шпионка с крепким телом Анна Чапман рассказывает доверчивым россиянам о зеленых человечках. Показать-то показали, но вторичные половые признаки героинь, а именно грудь и попу, ликвидировали путем затуманивания. Дескать, в России такого не носят.
А с другой стороны, Госдума и Совет Федерации отменили уголовное наказание за домашнее насилие. Депутаты и сенаторы, показательно вставая в позу простой русской прачки, ссылались на вековую народную мудрость: «Мужик бьет – значит, любит». А уж когда этический орган охотнорядцев единогласно оправдал старого селадона Слуцкого, которого журналистки обвиняли в домогательствах, впору было взять гитару и спеть старую балладу Галича.
Красный треугольник
Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький.
Да, я с Нинулькою гулял с тети Пашиной,
И в «Пекин» ее водил, и в Сокольники.
Поясок ей подарил поролоновый
И в палату с ней ходил в Грановитую.
А жена моя, товарищ Парамонова,
В это время находилась за границею.
А вернулась, ей привет – анонимочка:
Фотоснимок, а на нем – я да Ниночка!..
Просыпаюсь утром – нет моей кисочки,
Ни вещичек ее нет, ни записочки!
Нет как нет,
Ну, прямо – нет как нет!
Я к ней в ВЦСПС, в ноги падаю,
Говорю, что все во мне переломано.
Не серчай, что я гулял с этой падлою,
Ты прости меня, товарищ Парамонова!
А она как закричит, вся стала черная:
– Я на слезы на твои – ноль внимания!
Ты мне лазаря не пой, я ученая,
Ты людям все расскажи на собрании!
И кричит она, дрожит, голос слабенький…
А холуи уж тут как тут, каплют капельки:
И Тамарка Шестопал, и Ванька Дерганов,
И который референт, что из органов,
Тут как тут,
Ну, прямо, тут как тут!
В общем, ладно, прихожу на собрание.
А дело было, как сейчас помню, первого.
Я, конечно, бюллетень взял заранее
И бумажку из диспансера нервного.
А Парамонова, гляжу, в новом шарфике,
А как увидела меня – вся стала красная.
У них первый был вопрос – «Свободу Африке!»,
А потом уж про меня – в части «разное».
Ну, как про Гану – все буфет за сардельками,
Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами,
А как вызвали меня, я свял от робости,
А из зала мне кричат: «Давай подробности!»
Все, как есть,
Ну, прямо – все, как есть!
Ой, ну что тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький.
Да, я с племянницей гулял с тети Пашиной,
И в «Пекин» ее водил, и в Сокольники.
И в моральном, говорю, моем облике
Есть растленное влияние Запада.
Но живем ведь, говорю, не на облаке,
Это ж только, говорю, соль без запаха!
И на жалость я их брал, и испытывал,
И бумажку, что я псих, им зачитывал.
Ну, поздравили меня с воскресением:
Залепили строгача с занесением!
Ой, ой, ой,
Ну, прямо – ой, ой, ой…
Взял я тут цветов букет покрасивее,
Стал к подъезду номер семь, для начальников.
А Парамонова, как вышла – стала синяя,
Села в «Волгу» без меня и отчалила!
И тогда прямым путем в раздевалку я
И тете Паше говорю: мол, буду вечером.
А она мне говорит: «С аморалкою
Нам, товарищ дорогой, делать нечего.
И племянница моя, Нина Саввовна,
Она думает как раз то же самое,
Она всю свою морковь нынче продала
И домой по месту жительства отбыла».
Вот те на,
Ну, прямо – вот те на!
Я иду тогда в райком, шлю записочку:
Мол, прошу принять по личному делу я.
А у Грошевой как раз моя кисочка,
Как увидела меня – вся стала белая!
И сидим мы у стола с нею рядышком,
И с улыбкой говорит товарищ Грошева:
– Схлопотал он строгача – ну и ладушки,
Помиритесь вы теперь по-хорошему!
И пошли мы с ней вдвоем, как по облаку,
И пришли мы с ней в «Пекин» рука об руку,
Она выпила дюрсо, а я перцовую
За советскую семью образцовую!
Вот и все!
Гады-шизики
Но не только ханжество и лицемерие тащат нас обратно в «совок», но и пресловутое квазинародное «одобрям-с», и затаившееся до поры стукачество, и растущее влияние «референтов, что из органов».
В июле 2019 года Министерство высшего образования и науки России разослало в подведомственные организации рекомендации по контактам с иностранными и международными организациями и приему иностранных граждан. В документе, подписанном министром Михаилом Котюковым, говорится, что на встрече с иностранцами должны присутствовать как минимум двое российских ученых. При этом такие контакты в нерабочее время возможны только с разрешения руководства, а после встречи ученые должны составить отчет с кратким описанием разговора, приложив сканы паспортов участников.
Кроме того, в рекомендациях Минобрнауки говорится, что при посещении российских научных организаций иностранцы могут использовать записывающие и копирующие информацию устройства «только в случаях, предусмотренных международными договорами РФ».
«Приказ очень легко реализовать. Можно всех иностранцев на фоне института раздевать, одежду складывать в специальный ящик, выдавать им робы – желательно полосатые, чтобы они понимали, куда попали. И пусть так ходят», – иронизирует биоинформатик Михаил Гельфанд.
«Думаю, что приказ появился на волне судебных процессов против ученых о так называемом разглашении так называемой государственной тайны. Моя гипотеза – таким способом министерство прикрывает задницу. В хорошем институте этим приказом подотрутся, а плохой институт просто станет еще немного хуже. У нас куча подобных законов, которые не исполняются, но о них сразу вспоминают, как только надо кого-то прищучить. [А в целом] российской науке как был ****** [конец], так и остается», – говорит Гельфанд.
В свою очередь, пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков заявил, что эти предписания «выглядят как перебор», однако «нужно проявлять определенную бдительность, потому что зарубежные спецслужбы, конечно же, не дремлют».
Про маляров, истопника и теорию относительности
Чувствуем с напарником – ну и ну.
Ноги прямо ватные, всё в дыму.
Чувствуем – нуждаемся в отдыхе,
Что-то нехорошее в воздухе.
Взяли «жигулевского» и «дубняка»,
Третьим пригласили истопника,
Приняли, добавили еще раза,
Тут нам истопник и открыл глаза –
На ужасную историю
Про Москву и про Париж,
Как наши физики проспорили
Ихним физикам пари.
Всё теперь на шарике вкривь и вкось,
Шиворот-навыворот, набекрень.
И что мы с вами думаем день – ночь,
А что мы с вами думаем ночь – день.
И рубают финики лопари,
А в Сахаре снегу – невпроворот,
Это гады физики на пари
Раскрутили шарик наоборот.
И там, где полюс был, там тропики,
А где Нью-Йорк – Нахичевань,
А что мы люди, а не бобики,
Им на это начихать!
Рассказал нам все это истопник,
Вижу, мой напарник ну прямо-таки сник.
«Раз такое дело – гори оно огнкм!
Больше мы малярничать не пойдкм!»
Взяли в поликлинике бюллетень,
Нам башку работою не морочь!
И что ж тут за работа, если ночью день,
А потом обратно не день, а ночь!
И при всей квалификации
Тут возможен перекос,
Это ж все-таки радиация,
А не медный купорос!
Пятую неделю я не сплю с женой,
Пятую неделю я хожу больной,
Тоже и напарник мой плачется,
Дескать, он отравленный начисто.
И лечусь «столичною» лично я,
Чтоб совсем с ума не стронуться,
Истопник сказал, что «столичная»
Очень хороша от стронция.
И то я верю, а то не верится,
Что минует та беда…
А шарик вертится и вертится,
И все время не туда!
***
После «дела Голунова», после того как летом власть на ровном месте учинила в Москве массовые беспорядки, а потом стала выписывать по 5 лет лагерей за ретвит и три с половиной за бросок бумажного стаканчика, возникло ощущение, что Александр Аркадьевич стоит вместе с журналистами и актерами (учителями, священниками, айтишниками) в одиночных пикетах:
И все так же, не проще,
Век наш пробует нас:
Можешь выйти на площадь?
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
Впрочем, это ведь он, кажется, о декабристах? Ах, декабристы, не будите Герцена… Но это написал другой поэт
