Вместо предисловия
Мы с Рауфом Талышинским все пять лет учебы на журфаке МГУ (1973-1978) занимались в одной группе, жили рядом в университетском общежитии (сначала в 3-м корпусе филиала на Ломоносовском проспекте, затем в «высотке» на Ленинских горах). В тот, как уверен и поныне, прекрасный отрезок нашей уже долгой жизни, мы общались чуть ли не ежедневно. В моем архиве сохранилась сделанная летом 1977-го единственная совместная фотография, запечатлевшая нас на офицерских курсах в селе Пакино Владимирской области (слева — Саркис Папазян, учившийся с нами в одной группе, такой же, как я, армянин из Грузии).
…Минувшей зимой моим соседом по палате в клинике на Пироговке оказался достойный соотечественник Рауфа, директор столичного Института региональных и политико-экономических проблем Т. Гамидов. Мы, собратья по временной хвори, разговорились. Слово за слово, я гордо рассказал о лучшем однокурснике. Слушая, Тофик тихо перебирал пальцами по клавиатуре своего планшета и вдруг выпалил: «Ваш Талышинский, главный редактор газеты «Эхо», 8 мая 2018-го скоропостижно скончался в своей бакинской квартире — инфаркт в 62 года».
Внезапно небольшая палата, в том числе и круглые сутки гудящий холодильник, погрузилась в тишину. Звучащая жутко банально моя следующая фраза соответствовала реальности, но не отражала печальную ностальгию: услышав об уходе Рауфа, я утратил не только дар речи — в глубине души в клочья разорвалась надежда на наше долгожданное (более 30 лет!) общение с глазу на глаз, прерванное в конце 1980-х после трагических событий в Сумгаите, Шуше, Ходжалы, Баку и далее чуть ли не повсеместно вокруг Карабаха.
«Общим видом овладели, теперь подробности не надо пропускать». Эту фразу М. Жванецкого нередко цитировал Рауф в интервью для бакинских СМИ уже в качестве Учителя местных журналистов со времен начала выпуска основанной им газеты «Зеркало» в 1990-м (с 2001-го возглавил «Эхо» — последний номер вышел после кончины Талышинского). Рауф — «человек-символ. Символ азербайджанской интеллигенции, символ высокой человеческой культуры и достоинства. Почему-то все это в прошедшем времени… Тем, кто его по-настоящему знал и любил, очень больно. Но, может, он ушел так же, как и его Время. Потому что таких, как Он, больше нет. Нет его мира, в котором Он был лучшим среди лучших. А быть среди худших Он не мог и не хотел. Он вырастил целую плеяду ярких журналистов, которые не потерялись среди серости, и, как могут, доказывают, что они — ученики Талышинского…». Эти поминальные слова замдиректора экспертного совета Baku Network Гюльнары Мамедзаде дополню мозаикой воспоминаний об университетском житье-бытье.
,
,
…Чтобы сдать в зимнюю сессию зачет по физкультуре, предстояло пробежать на лыжах за 28 минут пятикилометровый кросс между высоченными заснеженными кустарниками у смотровой площадки на Ленинских горах. Мы с Рауфом и примкнувшим к нам однокашником из Севастополя не только никогда не вставали на лыжи, но и снег до учебы в МГУ видели разве что по телевизору. Преподаватель с характерной фамилией — Полковникова — и не думала смилостивиться над нашим «крымско-кавказским трио», а велела во что бы то ни стало осилить трассу. Пришлось схитрить: никто не заметил, как горе-лыжники вместо двух кругов приковыляли к финишному пункту после… первого за 29 минут. Спасибо куратору курса, уговорившей Полковникову, «скостить» нам 60 секунд.
…Мы с Рауфом и соседями по общежитию, как правило, вместе выезжали на Моховую на лекции и семинары и оттуда возвращались в свои «каморки». И Талышинскому, и мне время от времени нравилось подшутить друг над другом: сидя рядом на занятиях, сначала аккуратно вынимали из сумки или кармана пиджака ключ от комнаты, а потом дружно и как ни в чем не бывало вместе добирались до общаги. Наконец, дойдя до закрытых дверей комнаты, видели в глазах однокурсника ужас от возможной потери ключа и предстоящего вынужденного взлома двери с немалой компенсацией за ее ремонт.
…Считавший себя «дедом» после армейской службы Саркис, он же Саша Папазян поначалу снимал хибару где-то на столичной окраине. Туда же зазвал нашу учебную группу на новогоднюю вечеринку. Когда наступил черед танцев, мы, ребята, в зависимости от музыкального темпа и для разнообразия менялись партнершами. По эстафете недавно перешедшая на учебу в МГУ Шихова после «плясок» с Рауфом досталась мне. Услышав от нее в адрес друга пару высокомерных выражений, решил контратаковать. Защищаясь и недолго раздумывая, дама из провинции отвесила мне полноценную оплеуху (первую и последнюю в моей жизни). Но что поделать? Не только настоящее искусство, но и истинная мужская дружба требует жертв.
Беспрецедентный уход из «Известий» и реанимация правдиста
Защитив в альма-матер кандидатскую диссертацию, Рауф имел широкий выбор приглашений с престижными адресами будущей работы. Среди них — ЖУРНАЛИСТ, обещавший даже похлопотать о московской прописке. Не прельстившись, мой однокашник, не мечтавший о столичной карьере, вернулся домой, к родителям — видным ученым — и давнишним друзьям.
Впрочем, его тянуло туда и в дни летних практик. А после распределения в газету «Молодежь Азербайджана» он сделал меня, по сути, внештатным автором республиканского издания. Слегка пожелтевшие номера с эксклюзивными беседами Джо Дассена и Элтона Джона, изящно и по-доброму выправленные Талышинским, хранятся в моем архиве. Парадокс, но тогда Рауф прислал мне по случаю поздравительную открытку. В ней лаконично и по-товарищески написал трижды повторяемое, можно сказать, программное напутствие: «Перестань брать интервью!». Позади четыре десятилетия, а я едва стал прислушиваться к дружескому совету.
Из неопубликованного интервью Р. Талышинского для фильма «Карабах. У истоков большой войны»
…Вся бодяга с Карабахом стоила мне работы (улыбнулся, медленно затягиваясь тонкой сигаретой), о чем, кстати, не жалею. Случился эпизод, когда впервые в новейшей истории «Известия» не вышли в Азербайджане. Механизм работал так — в Москве готовили фотопленки завтрашнего номера, затем их самолетом отправляли сюда, а тут печатали весь тираж. Поэтому газета и в Москве, и в Баку, и в Тбилиси, и в Вильнюсе выходила одновременно.
А эпизод такой: идут митинги, посвященные Топхане, — шум, гам, а я ничего не могу пробить на полосу в свою газету. Мне звонят свои, местные: «Не видишь, что творится?» А я в ответ: «Ребята, я не главный редактор «Известий». Вдруг, наконец, звонят из секретариата: «На завтра-послезавтра давай 400 строк о ваших событиях». Ну, я, радостный, побежал на площадь, собрал мнения. Потом 400 строк — это прилично, хорошо, смачно. Но поскольку тема нервная, я себя не чувствовал достаточно уверенно. И я позвонил старшему коллеге Кадымбекову (1938-2004), собкору «Правды»: «Заур Кемалович! Я тут текст написал — посмотрите!». Он ответил: «Посылай — почитаю!». Я отправил…
А построена была заметка так: вот многотысячные митинги, что и как все происходит. И последний абзац — над площадью продолжают виться слухи. Кадымбеков перезвонил: «Да, прочитал. Нормально. Только последний абзац я бы все-таки снял». А я сопротивляюсь: «Почему же? Ведь про слухи тоже надо сказать?». «Ну, вот не знаю. Но кажется, чего-то не так…». А я продолжил: «Да нет же…». И потом себя поймал: «Вот чего ты? Человека попросил прочитать? Он прочитал. Спросил его мнение? Он высказал. Чего споришь? Зачем?». И я попрощался: «Ну, хорошо, ладно. Спасибо!».
Характерная моя черта — самоуверенность: «Ну, он сказал и сказал. Ладно, нормально все». И я послал, как написал. На следующий день ночью звонят из типографии: «Тут рабочие отказываются печатать «Известия» — «Почему?» — «Из-за вашей статьи». — «Как это?». Одеваюсь, хватаю такси и лечу в типографию. Захожу, а там стоит мрачная бригада работяг… Я подхожу. Действительно, лежит пленка. Ищу и не нахожу свою статью на ней. Один из работников подсказал: «Да вот-вот!». И я понял, почему не мог найти: искал 400 строк, это где-то вот столько (показывает руками), а вышло вот (изображает пальцами). И читаю: «Стотысячный митинг там то-то… Над площадью роятся слухи…». Мне рабочий говорит: «Здесь не живешь? Мы что из-за «слухов» стоим там? Не будем печатать». И я ответил: «Ну, не печатайте». И газета не вышла. Я клял себя последними словами: «Ну, вот снял бы ты тот абзац, последний, и не получилась бы такая конструкция!» Не думаю, что Заур это знал, но почувствовал как-то. Опыт, опыт, многолетний опыт!..
В результате я имел почти получасовой разговор с главным редактором (И.Д. Лаптев), что из ряда вон выходящее событие — какой-то собкор из какого-то Баку по телефону говорит с целым главным редактором «Известий». И в ходе того разговора мне было сказано: «Должен отдавать себе отчет, что не Азербайджан представляю в «Известиях», а «Известия» представляю в Азербайджане. Что у газеты есть позиция — это он сказал членораздельно — по Карабаху, и я должен либо разделять ее — нравится она мне или не нравится, либо кому-то в Баку не нравится, или подумать о другом месте работы». Я сказал: «Спасибо!». Положил трубку и написал заявление об уходе, которое отправил телетайпом. Так для меня кончилась служба в «Известиях» на фоне карабахского конфликта.
Однако нет худа без добра — мой однокашник учредил и возглавил впоследствии наиболее популярную русскоязычную газету республики.
Собеседник Талышинского — Мурад Кадымбеков, сын Заура и Тунзале Касумовой (моя коллега — в те годы собкор «Труда» по Азербайджану), предполагал, что полная 46-минутная версия интервью увидит свет после премьеры фильма. Однако неожиданная и очень горькая потеря не оставила ему морального права держать запись до конца проекта. Теперь не может простить себе, что не успел его закончить, показать их разговор Рауфу.
Годом раньше подобное ЧП с ереванским собкором «Правды» Юрием Аракеляном (1935-1997) могло закончиться плачевно — 21 марта 1988-го на страницах главного органа ЦК КПСС появилась статья «Эмоции и разум». Под ней стояли фамилии спецкора Г. Овчаренко и двух собкоров в Армении и Азербайджане. На фоне начала карабахского противостояния публикация имела эффект разорвавшейся бомбы: радость и ликование — по одну сторону, гнев и разочарование — по другую. Соответственно, Кадымбеков принимал поздравления, а Аракеляну, спасаясь от обвинений в предательстве и смертельных угроз разъяренной миллионной ереванской площади Свободы, пришлось завершить 13-летнюю работу в «Правде» и уйти в домашнее подполье. Хотя Юрий Оганесович перед соотечественниками не виноват — он подготовил статью иного содержания. Просто ее существенно переписал московский спецкор, а отредактировали на Старой площади секретари ЦК КПСС вплоть до Егора Лигачева.
Спустя примерно два года русскоязычная редакция Гостелерадио Армении предложила мне, собкору «Труда», вести каждое воскресенье в прямом телеэфире часовую программу. Тогда, временно обосновавшись в Ереване, я часто посещал гостеприимный дом Аракелянов. Однажды, чаевничая, уговорил старшего коллегу и товарища, ставшего уже главным редактором журнала «Промышленная Армения», прийти в телестудию в качестве моего собеседника. Разумеется, обещал не «подставлять» колкими вопросами. Юрий Оганесович, поверив, приехал в назначенный день и час. Но за пару минут до того, как сесть за столик с микрофоном, выкурил пять-шесть сигарет. Так произошла его «реанимация», возвращение в публичное пространство. Кажется, с тех пор Аракелян зачислил меня в немногочисленную «касту» уважаемых им собкоров центральных СМИ. Затем разместил в нескольких номерах «своего» издания, пусть и специализированного, фрагменты моей первой книги — сборника, посвященного памяти Андрея Сахарова. А в ответ я получил черновик документальной повести о той злополучной статье в «Правде». Если не ошибаюсь, интереснейшая рукопись еще не вышла в свет.
Время от времени, чаще в редкие дни затишья карабахского конфликта, появляются надежды на короткое перемирие. Тогда же находятся трезвые головы с обеих сторон. Некоторые из них с неистовством «изобретателей велосипедов» предлагают представителям творческой интеллигенции Армении и Азербайджана усесться в нейтральной стране за общий стол и возобновить контакты. А ведь более четверти века назад мы с Тунзале Касумовой (ее в московской редакции «Труда» дружески называли Таней), пользуясь телетайпами корпунктов в Ереване и Баку, провели пару виртуальных диалогов на страницах профсоюзной «многотиражки». Причем, по следам наших публикаций никто из соотечественников не возмущался и не протестовал. Значит, можно и нужно общаться?!
Лет пять-шесть назад далекие от политики знакомые москвичи, словно свалившись с Луны, попросили помочь с поездкой их сына и его подруги в… Баку. Недолго думая, я позвонил в приемную главреда «Эхо», чтобы напрямую поговорить с Рауфом. Трубку взял дежурный, вежливо сообщивший о выходном. Отступать некуда: юноша и девушка на следующий день вылетали из Москвы. Сославшись на меня, они не только встретились с Талышинским, но и передали ему мои приветы, а также презент — книгу о драме «Известий», друзьях-товарищах и распаде профессии. А мой друг опекал неожиданно свалившихся на него гостей на протяжении всего их недельного срока пребывания в Баку вплоть до проводов в аэропорту. Чтобы поблагодарить Рауфа, я дозвонился до него. И услышал неповторимый голос с едва заметной хрипотцой, возникшей из-за постоянного курения. Словно и не расставались.
P.S. Из личной переписки Г.К. с М. Сафикановым:
Ярославль-Москва (4 марта 2019): «…Давно думал, что о нашем курсе должна остаться книга. В 2003-м написал и отпечатал 1-ю версию, в 2018-м — 2-ю. Кто был 1 июня на 40-летии выпуска видел её, а некоторые приобрели. Теперь 3-й этап. Начал писать раздел «Персоны» — разворот в 2 страницы посвящается однокурснику с 3-4 фотографиями… Текст в свободной форме — пусть каждый пишет о себе. Но возможен упрощенный вариант. Два-три эпизода из жизни, картинки с натуры, потом автобиографическая справка. Для примера посылаю разворот о встрече с нашим старостой Ю. Шарандиным (Совет Федерации) … На очереди — Т. Чайковская (Совет Федерации), С. Беляев (правительство), М. Бергер, Е. Муравьев, Ю. Айдинов… Может так случиться, что у некоторых это будет первый и единственный персональный разворот. Многие ушли без следа для нас. Жаль. Вот и вопрос: что думаешь о моей затее?»
Москва-Ярославль (4 марта 2019): Идея-то замечательная, но вот реализация… Дюжину лет назад я вместе со старшими коллегами-друзьями (теперь нет и Альберта Ушеровича Плутника, как тебе известно, не говоря об Анатолии Ивановиче Друзенко, который ушел в мир иной в год выхода нашей общей книги «С журналистикой покончено, забудьте!») выпустил издание, где достаточно написано и об однокашниках. В том числе, о тех, кто у тебя в списке.
Суть в принципе изложения. Если надо проставить «галочки» и охватить, как можно больше единиц, это одно. Но крайне скучно и нечестно. Почему «нечестно»? Многие (и не только на журфаке МГУ) знают подлинную биографию того же Шарандина (а ведь ты ее изложил избирательно, даже не намекнув о движущих силах его неоднозначной отнюдь не журналистской карьеры) … Если писать о ком-либо стоящее, то только правду. С драматическими поворотами, а не используя лишь «сладкие» краски и выражения, как получилось, извини, у тебя…
Другой характерный пример. НИКТО, насколько мне известно, на юбилейной встрече курса не вспомнил о внезапной кончине Рауфа Талышинского. Одного из лучших однокурсников («по гамбургскому счету»), одного из тех, кем нужно гордиться выпуску. Тут позволю решающую для меня деталь. Несмотря на «вечный» армяно-азербайджанский конфликт и взаимную ненависть черни двух соседних стран (после 1988-го), мы с ним продолжали дружить, пусть и заочно, бесконечно уважая друг друга! Вот о ком надо писать…
Героев, на мой взгляд, надо выбирать не из структур власти и бизнеса, то есть, конъюнктурно, а исходя из их человеческих качеств. Кстати, почему в твоем списке нет отца Сергия (в миру Сергея Колчеева)? Вот неординарная личность. Нескромно будет, если напомню о моей книге памяти Наташи Казьминой, одной из лучших театральных критиков страны!
Хотя ты волен поступать, как решил и как видишь свою задачу. Поэтому остается пожелать тебе удачи!
P.S.S. В обозримом будущем, по понятным причинам, не смогу посетить столицу Азербайджана. Хотя, если вдруг какая-то из команд включит меня в свою заявку на «Гран-при Баку» — ежегодный этап «Формулы-1» … Год назад Рауф, прочтя мое фантастическое предположение, озорно усмехнулся бы. Так, как это делал только он.
…На днях я с дочкой Викой приехал на Троекуровское. И подумал там: будь ты рядом с Аликом Плутником и моим сыном Артемом, мы и тебе положили бы живые цветы. Так что извини: вместо букета эти строчки.
,
