Никита Могутин: «Журналист всегда должен быть человеком»

Никита Могутин — сооснователь новостного издания Baza и один из самых перспективных россиян до 30 лет по версии Forbes. Корреспондент ЖУРНАЛИСТА Иван Сурвилло, который также попал в этот список Forbes, поговорил с Никитой о планах по монетизации, расходах на проект, критике, стыде, хайпе на смерти Юлии Началовой и главном принципе журналистики. Интервью с Никитой уже выходило в ЖУРНАЛИСТЕ — тогда он был главредом Mash, но в сентябре прошлого года ушел из проекта.

— Почему Baza?

— Мы очень долго возились с названием. Замучались, если честно. Были разные варианты: Place, другие, потом кто-то произнес: «Baza». Все такие: «Baza!» Baza — основание, Baza — основа, Baza — место для сборов. Место, где все едины и оттуда отправляются куда-то. Это совпадает с нашей целью: создать место, откуда все появляется и дальше распространяется.

— Сколько примерно пользователей у приложения?

— Если честно, на приложение не надо ориентироваться. У нас есть глобальная идея, что должно быть там, но сейчас все, что есть, — несколько тысяч пользователей. Копейки невероятные.

Зато это живая аудитория, на которой мы провели тесты, у которой собрали впечатления: что кому нравится, что кому не нравится, что кому удобно. Посмотрели статистику, глубочайше изучили точки отказа, глубину просмотра, что мешает людям, после чего люди отваливаются, после чего люди удаляют приложение, как взаимодействуют с пушами.

Всё отточили, и через короткое время будет обновление. До мая точно. Немного изменится внешний вид, и внутри нормальные механики будут.

Знаешь, с приложением — как с роботами. Boston Dynamics собрал робота и запустил его в толпу. Робот должен пройти толпу, поспотыкаться, поврезаться, попадать. Boston Dynamics изучил его падения, исправил параметры, и он теперь нормально толпу проходит. Так же и мы с приложением.

— А какая цель у робота?

— Стать самым удобным способом потребления информации.

Пользователю не надо никуда ходить, ничего собирать — у него есть друг, который живет у него в телефоне, изучает пользователя, запоминает и дает только то, что важно и интересно лично пользователю. Без дебильных правил «Яндекс.Дзенов», без каких-то устаревших алгоритмов. У нас новая современная система, которая изучает человека и становится его близким другом.

Внутри приложения — нейронная система. Пока вы не авторизовались, она вас не видит. Вернее, видит, но не запоминает ваши действия. Вы для нее не уникальны. Как только вы авторизовались — становитесь для системы уникальным.

Нейросеть начинает запоминать ваши действия: лайки, дизлайки, сколько и что смотрели, сколько времени провели на сообщении, как часто нажимаете «читать далее», как часто отказываетесь от «читать далее», в какие разделы переходите, в каком разделе проводите больше времени, какие новости у вас вызвали положительные эмоции, а какие — отрицательные. Всё, чтобы точнее подсовывать вам то, что могло бы точно понравиться.

Мы настроим нейросеть более тонко, чем в том же «Яндекс.Дзене», потому что хотим действительно попадать в человека. У нас с тобой чаты будут по-разному выглядеть, мы будем получать разную информацию.

Сейчас система «Яндекс.Дзена» не работает. Если вы паблишер и посмотрите статистику, то увидите параметры: охват и процент кликов. В подавляющем большинстве случаев там громадный разлет цифр: пятидесяти тысячам показали, кликнули семьсот человек. Если из пятидесяти тысяч увидевших кликнули семьсот, значит, «Яндекс.Дзен» криво показывает и их алгоритм не работает. Вы заходите на главную «Яндекс.Дзена», на плиточную древнейшую систему, и все — состоялся показ. А кликнете в лучшем случае на один из десяти материалов. «Яндекс.Дзен» — древность и не работает абсолютно.

Я верю в то, что сейчас всё в мобильных технологиях, в нейронной сети и в индивидуальном подходе.

Здесь есть очень важный момент. Технологии развиваются интенсивно: нейронные сети, роботы и тому подобное. Но! Одновременно с этим все сильнее дорожает человеческий подход. Условно, если у бедного человека что-то заболит, то он полезет в интернет либо обратится к медицинскому приложению или онлайн-консультанту. Богатый человек так не сделает. Он обратится к своему личному врачу. Почему? Потому что личный врач = внимание, это не стандартизированный подход по алгоритму, а конкретный человек, который хорошо знает пациента. Из-за того, что робототехника все превращает в конвейер, невероятно ценностным становится неконвейерный подход.

Мы с нашей нейронной сеткой стараемся быть неконвейерными: у нас пользователь абсолютно уникален, чтобы Baza действительно была личным новостным помощником.

— И как?

— Нейросеть сейчас учится. Просто аудитории еще мало. Сложно судить.

— А по чему можно судить?

— Наверное, по количеству упоминаний. За двадцать дней и два месяца достаточно большое количество людей о нас знают. Бренд Baza известен. Несколько расследований сильно повысили нашу узнаваемость, например, Магнитогорск, история с Наилей Аскер-заде. Большие крупные СМИ давно ссылаются на нас, не объясняя, что такое Baza, и называют нас не telegram-каналом, а изданием. Короче, у проекта есть постоянный и сильный эффект.

Эффект не того, что мы снимаем чьи-то голые письки, а того, что боремся за справедливость и показываем людям правду. Если правд несколько, то покажем каждую, чтобы читатели выбрали свою.

— В приложении есть 3D-модели…

— Это развлекаловка в чистом виде. В будущем мы хотим использовать дополненную реальность как активное дополнение к информационной подаче материалов. Во-первых, это возможность человека затянуть в историю. Например, есть крутая тема, интересная, мы по ней делаем ролик. Дальше пользователь может на любом столе посмотреть, как событие разворачивалось. Круто же!

— В расследованиях вы иногда копируете стиль известных сайтов. Зачем?

— Слушай, все уже задолбались читать классические расследования. Ну, честно. Все уже привыкли к расследованию как к паттерну: заголовок и много букв, которые перемежаются фотографиями героев и сканами документов. Иногда еще что-то красиво скроллится и красиво что-то наезжает.

Мы же хотим превращать расследование в некое осознанное потребление. Когда ты не просто глазами бегаешь по строчкам, а участвуешь в этом процессе. Когда ты можешь зайти на booking, поискать виллы депутата Лебедева. Когда в расследовании про Горбенко ты ведешь следствие, собираешь улики, встаешь на наше место в игровых декорациях. Если тебе неинтересно — всегда можно прочитать текстовую версию.

Ее прочитали побольше, конечно, потому что привычная модель потребления — чтение.

Человека же надо приучить еще. Условно, если тебе дать Google Glass 3.0, ты неизбежно будешь какое-то время привыкать к такому способу взаимодействия с контентом. Будешь снимать их, тереть глаза, потом возвращать на место.

— Как планируете монетизировать проект?

— На данный момент мы существуем полностью на свои средства. Инвесторов у нас нет, и привлекать их пока не планируем.

Были предварительные договоренности, еще до запуска, что можем обратиться к одной из очень крупных российских компаний, которой было бы интересно поучаствовать. Была договоренность, что мы можем вернуться к этому разговору через год, если им будет по-прежнему интересно и нам это будет интересно.

Монетизацию собираемся не раньше чем через год запускать. Хотя уже достаточно большое количество заявок, мы их рассматриваем. Например, после выхода расследований про Горбенко и Лебедева к нам обратились несколько рекламных агентств, которые хотят примерно то же самое, но только под своих клиентов. Плюс есть постоянный поток заявок на рекламу в Telegram. Но это не те деньги, ради которых стоит этим заниматься. Мы принципиально решили, что первый год мы зарабатывать не будем. Денег у нас достаточно.

Очень многие проекты быстро прожирают средства и сталкиваются с нехваткой денежного ресурса. Начинают отчаянно пытаться заработать на всем, хоть где-то взять деньги, попутно сокращая людей, и в итоге убивают продукт и самих себя. Мы не шикуем, но у нас комфортно. Если сейчас жить по средствам, то у нас все должно быть хорошо.

— Сколько примерно денег уходит на работу Bazа?

— Ничего такого, что могло бы удивить. Обычная среднестатистическая небольшая редакция. Зато технологии — приложение, AR — пока в России очень дорого, но мы считаем, что это стоит того. У нас нет раздутого штата. Сейчас в Bazа двадцать–двадцать два человека. Немного, зато каждый уникален. Если у нас работает автор, то только потому, что прикольно пишет. Если продюсер, то только потому, что умеет продюсировать то, что не умеют делать остальные.

По опыту предыдущих проектов: если ты делаешь качественный продукт, правда качественный продукт, — деньги к тебе придут, и для этого тебе не надо будет рвать свою пятую точку пополам.

Понимаешь, людям на самом-то деле все равно, что мы запустились. Им становится не все равно ровно в тот момент, когда мы показываем им, что за нами нужно следить. Показываем, не просто удивив, не просто два раза удивив, не просто три раза удивив, а удивляя их целенаправленно, день за днем доказывая, что у нас есть что-то интересное. У других нет, а у нас есть. Это как привычка: когда день за днем повторяешь снова одно и то же действие, оно становится привычкой.

В России сейчас много пустых медиа. Если они закроются, то люди этого не заметят, и через месяц такие: «А они были?» Самое страшное — стать таким медиа.

У меня есть ощущение, что если мы сейчас закроемся, то люди обратят на это внимание. Мы стараемся занять нишу человеческого медиа про людей. Мы не рассказываем людям истории, которые им не должны быть интересны, не лезем в те вещи, которые людям абсолютно амбивалентны. Например, большинству россиян все равно на политику, поэтому мы аполитичны.

Когда мы пишем текст, снимаем ролик или делаем спецпроект, то пытаемся представить человека, который это прочитает. Что он сделает? Просто прочитает и закроет? Нас это не устраивает. Наши материалы должны вызывать эмоцию. Главное, чтобы совпало то ощущение, которое мы закладывали в ту эмоцию, которую человек испытал.

Как получается у большинства журналистов в России: я хотел, чтобы человек злился, а он думает, что я дурак, и смеется. Не надо явления подавать серьезно и с пафосом. Лучше посмейтесь над ними, поиздевайтесь, не воспринимайте все всерьез. Чрезмерно серьезное отношение к себе убивает.

— Какие минусы у Bazа?

— Нехватка рук. У нас есть много идей, которые мы не успеваем реализовать. Всё постепенно, пошагово. Второй — попытка объять необъятное. Третий — у нас ушло время, чтобы выработать свое лицо. Понять, кто мы.

Проект рождается на свет с некой миссией. Мы тоже рождались с каким-то представлением, но достаточно быстро поняли, что все перепутали и делаем ненужные людям вещи. Мы о себе думали больше, чем являемся, или, наоборот, меньше, чем являемся.

Сейчас наша глобальная парадигма — внутренняя правда. Baza — правда и эмоции. Baza — это эмоциональная реальность.

— Почему правда и эмоции?

— Это как два крыла у птицы: с одной стороны, правда, с другой — эмоции. Если вы работаете только ради эмоций, значит, вы брехун. Если вы работаете только ради правды, значит, вы зануда. Мы не хотим быть ни занудами, ни брехунами.

Жутко бесит, когда нас называют telegram-канал Baza. Мы не telegram-канал, он просто один из медиаответвлений. Telegram важная площадка, пока мы работаем над приложением.

Интересно, что раньше, когда я перечитывал наши тексты, то неизбежно чувствовал, что Baza повторяет кого-то. Прошло какое-то время, прежде чем понял, что мы нормально пишем: меня не бесит то, что я написал, и другим тоже нравится. Мы выработали свой стиль, и почти сразу в два-три раза выросли репосты Bazа — люди чувствуют уникальность, у них нет ощущения повтора.

— Вас часто связывают с Арамом Ашотовичем Габреляновым и с его деньгами. Как вы к этому относитесь?

— Было бы странно, если бы не связывали, — значит, на нас всем пофиг или все вдруг стали наивными и добрыми. Как я к этому отношусь? Никак. Какой смысл бороться с этим и спорить? Нас с ним связывают хорошие, уважительные отношения. Я очень надеюсь, что у Арама Ашотовича не осталось никакого нехорошего ощущения от нашего расхода.

— А могло?

— Могло. В одном из интервью он что-то говорил, что на нас обижен. Меня, если честно, это расстроило. С другой стороны, понимаю, что у него не могло не остаться отеческих чувств. Будем честны, многие сотрудники, которые работали с Арамом Ашотовичем, называли его вторым папой. Он реально умеет создать ощущение семейной команды, когда люди верят друг другу. Они даже не за деньги работают, а за идею. Это его совершеннейший талант. Я, еще раз повторюсь, считаю, что он реально медийный гений. Очень точно чувствует, что нужно людям.

У каждого из нас были внутренние мотивации ухода. Я уходил из Mash, потому что не мог даже печатать — руки были словно связаны из-за давления. Впрочем, я уже все это рассказывал.

Насчет работы на «Лайфе» — не могу сказать, что остались плохие воспоминания. Просто то, от чего кайфовал в начале, через какое-то время перестало приносить радость. Потом появился Mash. Для меня это был профессиональный старт — я смог реализовывать вещи, которые нравятся, в которые верю. Но Mash закончился тем, чем закончился. Слава Богу, у ребят сейчас все отлично и превосходно. Растут, развиваются, открывают офис в Питере. Честь и хвала.

Baza — возможность реализовать то, о чем многие из нас мечтали долгие годы. Что мы пытались реализовать на «Лайфе», но нам не дали, — поэтому мы сейчас здесь все вместе. Глупо было бы говорить, что мы никак эмоционально к Араму Ашотовичу не относимся. Каждый относится к нему с большой благодарностью.

— Маскот Bazа — кто это? 

— Хрюкоёж. Он — сердце Baza. Базон его зовут. Он мизантропичен и относится ко всему сверху, он над схваткой.

— Как это проявляется?

— Мы в него закладываем это как черту характера. Даже мы, создатели Bazа, для Базона не очень далекие люди. Он старается на все смотреть сверху. Он не лишен здравой доли юмора, сарказма, старается ничего не принимать на веру и ко всему относится со скепсисом, но при этом верит в самое хорошее.

Базон — новый тип русского человека. Нас как нацию очень сильно побила судьба, потом в нашу жизнь пришел интернет, мы поначитались и узнали очень многое. При этом верим, что когда-то все будет по-другому, поэтому выходим на площади и митингуем. Хотя внутри понимаем, что ничего не изменится и вообще — нужно ли, чтобы менялось. Надо просто вертеться самим.

— Как вы справляетесь с критикой?

— Я ее люблю. Когда тебя хвалят — это самое стремное ощущение. Оно значит, что ты сейчас абсолютно не защищен перед тем, чтобы облажаться. Тебе говорят: «Молодец!» — а у тебя вся жопа в говне, но ты просто той (или не той — зависит от точки зрения) стороной повернулся.

— Что вы хотите оставить после себя?

— Как журналист — мечтаю написать книгу. Как человек — хочу оставить внуков и детей. Почему все выкладывают фотки в Instagram? Потому что это возможность оставить после себя хоть что-то в бренных веках. Время — вообще потрясающая штука.

— Чего вам не хватает сейчас в жизни?

— Конкретно сейчас — таблетки от головной боли. Вообще — спортзала по вечерам и сбалансированной диеты.

— Что главнее — милосердие или справедливость?

— Справедливость.

— Почему?

— Вслед за наступившей справедливостью придет милосердие. Милосердный человек может быть несправедлив, а справедливый человек не может не быть милосердным.

— За что вам больше всего стыдно в жизни?

— За глупость и тупость. За глупые необдуманные поступки, плохие слова, которые я говорил по глупости, по необдуманности, по незрелости, — очень стыдно.

Когда человек делает что-то со зла — это не так страшно, потому что он все спланировал и хотел добиться какой-то цели. А когда человек действует спонтанно, просто потому что он дурак, действует от души, по велению сердца — это самое страшное. Злодей просчитывает шаги, а дурак рушит все по мановению руки.

Глупые и необдуманные вещи могу переваривать очень долго. Я человек аналитики, каждое действие стараюсь всегда анализировать. Это снаружи кажется, что я — буря эмоций. На самом деле все важные решения всегда очень жестко обдумываю со всех сторон. Провожу для них стресс-тест на различные вариации угроз и рисков, все прикидываю, потом принимаю решение.

Из последнего глупого — на днях случайно поставил фотку парня, который кого-то вроде как изнасиловал, не замазал ему лицо и еще личность его не изменил. Когда опубликовал и понял ошибку — мне прям ужасно стыдно стало: «Зачем ты торопишься?»

— Какие у вас принципы воспитания детей?

— Без насилия. Вообще. Насилие бывает физическое и моральное. Моральное процветает в большинстве российских семей — детей просто забивают. Пока ты растешь, у тебя нет ни прав, ни свобод, а есть только обязательства, которых все больше и больше с каждым годом.

У нас в семье младшей три года, старшей пять. Они уже зарабатывают деньги за хорошие, добрые и правильные дела. Например, старшая взяла и помыла вечером посуду — получила за это небольшие деньги. Вечером помогла уложить младшую — тоже. Младшая взяла и убралась в комнате или помыла пол на кухне — получила оплату. Деньги даем именно за дополнительные усилия, а не за само собой разумеющееся «доброе утро, папа».

Мы, с одной стороны, приучаем девочек к труду, с другой — показываем, что за любые приложенные усилия должно прийти вознаграждение. Когда человек вырастает с осознанием того, что большая часть его трудов может вообще не иметь вознаграждения, он его не ждет и не нацелен на то, что должен его получить.

— Какой должна быть прекрасная Россия будущего?

— Я не уверен, что она вообще нужна. Мы звали к себе варягов. У нас были жесточайшие тираны, которых спустя годы часть населения вспоминает со слезами на глазах и с благодарностью. У нас ужасающие полководцы, которые до сих пор ходят в героях, хотя теряли солдат миллионами из-за своего неумения и бездарности. Может быть, в этой стране должен быть всегда вечный бардак? Может быть, плохо становится тогда, когда начинают наводить порядок? Я даже не знаю.

Я знаю точно, что в России всегда будут воровать. Мы просто на этом этапе развития. Даже те, кто протестует против коррупции, дают взятки ментам, дают взятки в школе. Интересно, что это не лицемерие, они искренне протестуют против коррупции, но когда дело касается их — «ну, все же так делают, ну что я буду…» Я тоже давал взятки и, если надо будет, дам и не буду Дон Кихотом, который орет: «Нет, в России не должно быть коррупции». Конечно, не должно, но не будет через очень долгое время.

Мне кажется, прекрасная Россия будущего — когда мы поймем, что от каждого из нас что-то зависит. Когда станет меньше людей, которые считают: «Я с краю». Когда больше людей задумаются, что они делают и зачем. У нас же самые длинные каникулы в мире, у нас же больше всего праздничных дней. Сейчас условный Петя ходит курить десять раз на дню, а если Пете ввести американскую систему, то он же первый начнет орать о сатрапах. При этом Петя выходит на улицу и рассказывает, как мы хреново здесь живем. Но Петя же сам ходит десять раз в день курить!

Я, например, сторонник того, чтобы люди раньше уходили с работы. Сделал свою работу быстро, емко, с максимальным приложением своих усилий — уходи. Что ты здесь высиживаешь для галочки? А иначе как мы победим китайцев? Их невозможно победить с их трудолюбием и количеством рабочей силы.

— Во сколько ребята из редакции Bazа уходят?

— C девятнадцати до двадцати.

— Это не поздно?

— Мы же новостники, даже по ночам часто работаем. При этом если кому-то нужно взять день или несколько дней на отдых — никак этому не припятствуем. Работай искренне и получай хорошо.

— Что важнее всего в журналистике?

— Давай возьмем тему Юли Началовой. На мой взгляд, что важно? Так уж вышло, что скончалась Юля Началова. Надо сообщить о том, что она умерла, — надо. Надо рассказать людям, что случилось, особенно если есть не очень хорошая подноготная, — надо, людям важно знать, что случилось. Но восемьсот или семьсот сообщений на эту тему — это не то что перебор, это цинизм. Очень тупой цинизм.

Главное правило — журналист всегда должен быть человеком. Не надо думать, что читатель тупее тебя. Не надо думать, что ты работаешь для животных. Конечно, любой материал всегда найдет своего читателя, но подход: «Давайте дадим ВСЁ про смерть Началовой и соберем шесть миллионов трафика» — за гранью. Это не журналистика.

— Какой был самый сложный этический вопрос, который приходилось решать?

— Да практически через день. Например, вечная история: мы рассказываем интересные новости и затрагиваем истории живых людей, которые в них участвовали. Мы можем пойти по простому пути: писать настоящие имена, давать настоящие фотки людей и не замазывать никому лица. У читателей будет возникать ощущение точного пруфа: «О, настоящие фотки, значит, я могу его «ВКонтакте» найти, а давайте-ка я ему еще напишу сообщение: «Ха, лох!»

С другой стороны, ты можешь ввести принцип, что по определенной части событий всегда будешь давать вымышленные имена. Хотя, если задуматься, я сейчас рассказываю совершеннейшую древнюю устаревшую чухню. Новости вымирают и абсолютно никому глобально не нужны. Это просто байки для людей про других людей.

Важно иное: если байки вызывают чувство отклика — это круто. Но в погоне за откликом нельзя задевать людей. У меня лично под запретом тематика детей. Если там будет что-то сверхзначимое, работать будет другой автор. Еще я против того, чтобы наживаться на людском горе. Людское горе должно быть очень значимое и говорящее. Условно, если ты понимаешь, что расскажешь историю и она поможет многим людям, то можно. Если же ты рассказываешь историю просто ради того, чтобы кто-то кликнул на нее и почитал, — ну блин, а смысл? Опять же, ты спрашивал, что я хочу после себя оставить, — уж точно не эти клики.

То, за что стыдно и за что на себя зол, — когда брался за гнилые темы. «Яндекс» же помнит все. Залезаешь иногда, смотришь, что ты там делал, когда тебе было двадцать один — двадцать два года, о чем ты писал, как, про каких людей и думаешь, зачем ты это делал? Вот зачем?

С другой стороны, хорошо, что прошел через это. Теперь точно знаю, чем не буду заниматься. Ребятам тоже могу сказать: «Пацаны, девчонки, блин, вы потом взглянете на себя и подумаете: «Почему я был таким уродом?»