Нынче только иррациональный человек не будет есть на фуршете. В конце концов это можно рассматривать как фудшеринг — способ в нелегкое время поделиться едой.
В принципе, как объяснил студентам в Новосибирске основатель Высшей школы телевидения МГУ, издатель и известный журналист Виталий Третьяков — поделиться женской коленкой с депутатом тоже не грех. Душеспасительно это. Однако в университетах мира нахождение преподавателя наедине со студентом любого пола должно сопровождаться непременно открытой дверью. А в Госдуме?
Виталий Третьяков вообще очень открытый, искренний, прямой, оригинальный человек. Говорю это чистосердечно. Какой-то доисторический год, наполненный воздухом свободы, Санкт-Петербург, гостинца «Прибалтийская». Первый форум «Медиасоюза» — организации, созданной для региональных журналистов. Утро красит нежным светом аперитив. Сотни бокалов мартини с оливками и закуской. Приветственные аккуратные речи. И тут Виталий Товиевич берет быка за рога.
Он рассказывает молодым журналистам, что с героями надо дружить. Ходить с ними в баню. Пить и есть. Потому что только так можно получить информацию. Особенно важно ходить с олигархами. Звенящая тишина повисла в зале. Челюсти не упали на пол просто из-за молодости участников форума. Встал представитель НКО: «Как так?». Впрочем, его рот был заткнут поросенком, фаршированном гречкой и хреном. Я поехала обратно в Москву и не увидела роскошного пиршества в Пeтергофе.
Можно ли подкупить журналистов едой? И как долго это можно делать?
Не могу сказать, что я сама на это не велась. Мне было 25 лет, дело было во Владивостоке на корабле. На плавучей базе. Это была командировка Союза журналистов России. На огромном, превышающем представление о размере Вселенной, столе располагались гребешки, креветки, икра, рыба всех сортов. Все оплачивали губернатор Наздратенко и Соцковец, должность которого понять и тогда было невозможно. Картины «малых голландцев» отдыхали.
С тех пор я плачу всегда сама за себя. Если не могу платить, значит есть не буду. Для меня это взятка, обязательство перед теми, кто кладет тебе еду в рот. Или я лукавлю?
На следующий день я поехала к бывшему мэру Владивостока Виктору Черепкову. Человеком он был необычным. Я не верю во всякую парапсихологию, но он за три секунды ввел в гипноз моего надоедливого коллегу с ТВ. Мы говорили и ели. Жена Виктора Ивановича приготовила картошку, соленья. Простая пища. Я тоже что-то привезла с собой. Но я думаю, что это тоже было не очень правильно.
Привозить еду, подарки с собой в командировках научила меня музыкальный редактор. «В деревнях бабушкам шерстяные чулки, дедушкам сигареты, и не забудь конфеты». Перебороть гостеприимство местных жителей совершенно невозможно. Но и это, как мне кажется, нарушает этические нормы.
,
,
В амурской деревне меня поселили на ночь в детском саду и поставили на столике лохань с красной икрой и грушей. Меня потрясло добросердечие этих людей. Груша стоила дороже, чем икра. Есть я это не могла. Хотя я, наверное, их обидела.
Когда я работала на Би-Би-Си MPM, у нас были специальные деньги на представительские расходы. Пойти в кафе и кого-то накормить в командировке. Я никогда не понимала — кого?
Но необходимо рассказать про покойного депутата Госдумы Василия Ивановича Шандыбина. Это был ураган. Устоять — невозможно! Накормил, напоил, спать не уложил, за части тела не хватал. 10 часов, утра, суббота. Государственная дума. Коммунист Шандыбин. Далекий от меня по идеологии человек. Записываем интервью про то, как он из рабочего превратился в депутата. Шандыбин не выдерживает.
— Лена, мне товарищи по партии из Ирландии прислали виски. Вы не против?
— Виски я не пью с 30 лет. Но… товарищей по партии нельзя обижать.
— И вот еще у меня в холодильнике рыба из Ростова-на-Дону и сырокопченая колбаса. У вас же в редакции журналисты наверняка не доедают. Возьмите, пожалуйста.
— Я не могу. Это не этично.
— Я настаиваю.
— Так, Василий Иванович. Тогда обмен. Я вам, как любителю истории, даю новую книжку про крестовые походы и забираю еду.
Так и сговорились. В редакции съели подарок Шандыбина за милую душу.
До сих пор не очень хорошо понимаю, как общаться за столом с героями. С простыми людьми, у которых лучшие соленые огурцы в погребе, на начальственных фуршетах, во время официальных событий?
На журналистских конференциях с коллегами все просто: весьма скромно, еды и напитков не хватает, но сердце радуется.
Пожалуй лучший способ всегда был разделить журналистов и героев. У лауреатов Буккера один зал, у тебя — другой. Или незабываемый ужин с немецким великим режиссером Питером Штайном. Тебя пригласили на ужин, но ты просто не ешь, а ждешь режиссера и его друзей для того, чтобы задать несколько скромных вопросов. Больше хладнокровия и меньше еды.
Сосем другая идея. Социальная. С 60-х годов прошлого века размер средней тарелки с едой увеличился на 36 %. Размер бани тоже. Но мы-то уменьшились! Почему бы не поделиться едой. А вот коленкой делиться — не охота.
P.S. Ночью, когда колонка была уже написана, мне приснился сон про Финна МакКула. Давно я не видела подобных снов. Он ел оленину. Финн — легендарный герой кельтских мифов, воин и мудрец. Утром я вспомнила, что он как-то дал зарок не есть в компании менее, чем в сорок человек. «Хм, это идея фуршета», — подумала я. Почему я столь категорична, если само общество так и норовит накормить журналистов? Возможно, потому что мы выглядим нищебродами или попрошайками? Рыбаки на Байкале.
Целый день мы делали с ними репортаж об омуле. Вечером они пригласили нас на ужин. На ужин была задохнувшаяся в сетях нерпа. Вы можете себе это представить? Наш торт и вино вообще не прокатили. Но надо было есть жесткое кровяное мясо этого бедного животного, иначе ты вроде не с народом. В еде есть что-то сакральное. В небольшой румынской деревушке красивой до боли в глазах Трансильвании нас кормили шницелем. Я почти поверила, что они зарезали свинью не для нас, а на Пасху. Вообще-то у пенсионеров из местного румынского оркестра и вода в колодцах не всегда есть. Они поили нас водкой-полинкой и провожали до машины по деревенской улице с контрабасом и скрипкой. Примаш (первый скрипач), господин Балош наигрывал «Катюшу» и читал по-русски: «Наша Родина богата, мы чужого не хотим. Мы свою страну, ребята, никому не отдадим». Но я крепко запомнила его рассказ про банку клубничного варенья. «Когда пришли советские солдаты во время Второй мировой, всё было нормально. Только еды у нас не было. Была банка клубничного варенья, которую сварила моя бабушка. Банка стояла на окне. Солдат шел по улице, открыл окно и взял банку». Балош засмеялся. У меня нет ответа на вопрос: «Кто мы, когда мы едим задаром, — мародеры, психологи, собеседники, гости, спасители душ?».
,
