Иногда самая настоящая сенсация идет тебе в руки. Но, если ты честен и добр, то лучше не поддаваться соблазну, взвесить все последствия. Не всякая правда, будучи обнародованной, идет на пользу.
В конце 80-х годов прошлого века я дружил с Олегом Николаевичем Ефремовым. Однажды он пригласил меня на спектакль в свой МХАТ. По-моему, это была «Перламутровая Зинаида». Мы с женой сели на хороших местах в третьем ряду. Рядом в директорской ложе восседал сам Ефремов. Занавес открылся…
,
,
Все дальнейшее напоминало театр абсурда. Такого я больше не видел нигде и никогда. И не слышал о таком тоже никогда. Играли блистательные актеры — Мягков, Невинный. А главную роль, как я понял, доверили тоже великому Юрию Богатыреву. И вот он вышел. И стал молчать. И молчал он так долго, что его партнеры Мягков и Невинный были вынуждены тихонько подсказывать Богатыреву: «Не молчи, мол, говори уже», — подталкивать его… Но он молчал и только отмахивался. Сначала все думали, что так положено по ходу пьесы, что режиссер так придумал, но затем, минут через десять молчания, пыхтения и топтания на сцене занавес закрылся. Я глянул на директорскую ложу: Ефремова как корова языком слизнула. В зале зашумели: «Что происходит?». Я поднялся и тоже пошел за кулисы.
Олега Николаевича я застал бледным: «Богатырев никакой. Сейчас его приводят в чувство. Ну, нашатырь, то-се. Скандал!». Он схватился за голову, извинился передо мной и куда-то убежал. Я вернулся на свое место.
Минут через пятнадцать занавес открылся вновь. И все повторилось — только теперь партнеры буквально вслух говорили Богатыреву слова его роли, он пытался повторять вслед за ними, но ничего не получалось. Пьян был в стельку. И снова закрылся занавес. Так повторялось еще, наверное, два или три раза. Наконец, режиссер принял решение доиграть спектакль без исполнителя главной роли. С грехом пополам доиграли, причем без главного героя было абсолютно непонятно, о чем там шла речь.
,
,
Уже ближе к полуночи из дома я позвонил Ефремову:
— Извини, Олег, но это не скроешь. Завтра буду писать в газете о том, какое пьянство процветает в твоем театре.
И вот что ответил мне мой друг:
— Прааавильно, — сказал он со своей неповторимой ефремовской интонацией, растягивая слова. — Праавильно! Пишиии! Это ведь форменное безобразие. Ты просто обязан написать об этом.
Но потом сделал паузу — только великие актеры могут держать такие паузы.
— Но, — сказал он мне, — но ты должен знать, что у Богатырева очень сильно болеет мама. Возможно, скоро она умрет.
Хорошо, что у меня хватило ума ничего не писать в газету. Иначе умер бы от стыда. Кстати, и сам Юрий Богатырев недолго прожил после того случая, он ушел в феврале 1989-го.
Да, есть журналистский долг. Но есть что-то еще, выше этого.
И ведь не один раз за мою долгую жизнь в журналистике случалось такое.
,
