Начало 2000‑х. Работа мечты — отдел культуры радио «Маяк». Я — корреспондентка. Нас набирали для, страшно сказать, «омоложения аудитории радиостанции». Диктофон, микрофон, культурные события, ещё не цензурированные для эфира, можно рассказывать вроде как о чём угодно — в том числе и о раскрывшемся и признанном официально андеграунде 1990‑х — талантливом, радикальном, безумном, «фриковатом», великолепном.
Во всей моей работе есть, как кажется на тот момент, небольшой минус — «серая» зарплата. Официальная — копеечная, остальная часть — как это водится — якобы премии. Но все же всё понимают, при заключении договора улыбаются — «проблем с этим не будет, время такое, так надо, так всем лучше». Надо заметить что и целиком вся зарплата была небольшой, но для начинающей журналистки, не обременённой детьми, с перспективой карьеры — ничего. Жить выходит не очень красиво, но интересно. К тому же чувствуешь себя «просветителем».
И вдруг что‑то пошло не так. Сперва меня настигла цензура. Мой материал о вышедшей книге поэта и журналиста Игоря Померанцева вызвал гнев у самого Олега Добродеева, который на тот момент был председателем и главным редактором ВГТРК, то есть и радио «Маяк». За трагическое в общем‑то стихотворение, начинающееся словами «Ты лежишь, мамочка, голенькая, в трусиках», меня сняли с эфира на месяц. Это было странно и несправедливо. Я в знак протеста покрасила волосы в белый цвет и всем кокетливо говорила, что меня отстранили за порнографию.
,
,
,
Потом я забеременела. Это было, в общем‑то, очень достойное культурное событие, но когда о нём прознал директор радиостанции, начался настоящий ад. Ко мне стали придираться, хамить и ругать меня матом. Мой непосредственный начальник объявил, чтобы я немедленно увольнялась по собственному желанию, иначе мне будут платить только официальную зарплату. Я, молодая дура, мучилась комплексом вины, но моя врач мне сказала: они все козлы, бери больничный, у тебя угроза выкидыша, ни с кем больше не разговаривай. Заявление об увольнении я таки под давлением написала. Зачем? Молодая дура, повторяю. От подачи заявления в суд меня отговорила бывшая свекровь — «не надо портить себе репутацию, в журналистских кругах всё быстро разносится, тебя больше на работу не возьмут». Послушалась.
Спустя несколько лет меня вдруг позвали обратно. Декрет уже давно закончился, я успела сменить несколько профессией, поработала аж проявщицей фотоплёнок. Подманили меня грубой лестью — ты, мол, так хорошо работаешь, пишешь. Ты нам нужна. Я прилетела в редакцию, а там снова договор с «серой» зарплатой. «Но так же у всех, это нормально», — вспомнила я. Наш отдел культуры уже относился не к «Маяку», а к радио «Вести 24». Снова любимая культура, репортажи откуда угодно — хоть с перформанса художников-анархистов. Как‑то звонит начальник и говорит — вот у нас тут два фильма выходят, надо сходить на премьеры, ни в коем случае фильмы не ругать. Ладно, говорю, посмотрим. Оказалось, что один фильм — пропаганда призыва в армию, второй про то, что бизнес в России процветает с прекрасной справедливой властью. Репортажи я сделала жёсткие и ироничные — фильмы и правда были очень плохие, их сейчас уже никто и не помнит, они в прокате провалились. Но мне ничего не сказали. Потом случился ещё эпизод — надо было выходить в прямой эфир с выставки в Манеже. Среди прочих там участвовал и легендарный живописец Шилов. В эфире меня ведущие спрашивают: «Как там художник Шилов, что у него на стенде?» Я радостно, пионерским голосом отвечаю: «Он разве художник?» Замечания опять не получила. Ну, думаю, хорошо. Снова забеременела. В новый декрет ушла
спокойно — все меня на работе ждали обратно, я обещала вернуться спустя три месяца после рождения младенца.
Прошли три месяца. Звоню, мне говорят: «Приходи, рабочее место почти готово. Мы в новом здании — на 5‑ой улице Ямского поля». Прихожу и вдруг вижу, что все мои коллеги отводят глаза. Начальник смущённо объясняет, что я опять «нон грата». Он пытался меня защитить, но директор (тот самый, что меня уволил с первым ребенком) против. Поднимаюсь к директору. Говорю, вот, три месяца декрета прошли, возвращаюсь. Глаза его стекленеют, и он мне скороговоркой отвечает: «Вы плохо работали, если вернётесь, будем платить зарплату без премий, делайте что хотите». Я говорю: «Плохо работала? Мой начальник об этом ни разу не говорил». А он говорит: «Удивительно». А я…
Короче говоря, ушла снова. Бросила к чёрту эту культурную жизнь. Воспитываю двоих детей. Изучила право и Трудовой кодекс и стала юристом.
,
