Мне повезло работать бок о бок с великими журналистами. И если я чему-то научился, то исключительно благодаря им. Конечно, никаких лекций или, говоря по-современному, мастер-классов не было. Но зато были совместные командировки, общение в редакционных коридорах, летучки планерки, выпивки, разговоры и споры. Такое в нашей профессии важнее любых университетов.
Мой кумир с юных лет и по сию пору — Ярослав Кириллович Голованов. По своему основному статусу он был научным обозревателем «КП», но Слава писал не только о физиках, ракетчиках, космонавтах, «снежном человеке», инопланетянах, нет, его хватало еще на очерки, посвященные Нечерноземью, на репортажи из русской глухомани, на дружбу с великими актерами «Современника», на многолетнее сидение в жюри КВН, на пьесы, киносценарии, повести, на командировки по всему миру.
,
,
,
В пятьдесят семь лет (!!!) он проходил отбор в космонавты. Это было в самом начале 90-го года, когда генеральный секретарь пообещал, что первым журналистом в космосе будет наш советский. Мы поверили, я тоже решил рискнуть, и мы со Славой оказались в соседних палатах секретного объекта под кодовым названием «детский сад», где медики подвергали кандидатов разным нечеловеческим истязанием.
Однажды утром дверь в палату, где я валялся в ожидании приглашения на очередную экзекуцию, отворилась, и Кирилыч с порога крикнул:
— Ну, вот и все. Меня забраковали!
Он крикнул это в своей обычной манере, слегка ерничая и даже с улыбкой на бородатом лице. Но я увидел слезы в его глазах. Он плакал.
Никто не был достоин этого полета так, как он. Еще в середине 60-х Главный конструктор пообещал ему этот полет. Дело было так. Голованов приехал в Подлипки, и там Сергей Павлович Королев как бы между прочим ему говорит:
— Вам самому пора слетать в космос и все увидеть собственными глазами.
Голованов, как он потом вспоминал, потерял дар речи. Он лучше других знал, как трудно было в ту пору стать космонавтом, какая длинная очередь на полеты существовала. О чем и сказал Королеву. А тот ему:
— Это вас совершенно не касается. Напишите заявление на мое имя. И все.
Слава прошел тогда медкомиссию и обязательно полетел бы, но Королев вскоре умер, и вместе с ним на долгие годы умерла эта идея — отправить журналиста в космос.
Отчего же выбор Сергея Павловича пал тогда именно на молодого корреспондента из отдела науки «КП»? Проницательный Королев отдавал должное явным талантам Ярослава Голованова, его термоядерной энергии, любознательности, преданности космической теме. Он хотел, чтобы именно Слава рассказал, наконец, всем нам, какая она — Вселенная и как выглядит оттуда наша Земля. Ведь и до сих пор никто этого толком нам так и не рассказал.
,
,
И вот прошло четверть века, и Голованов снова оказался в числе кандидатов в космонавты.
Когда человеку под шестьдесят, а он все еще мечтает о полете на ракете и соглашается ради этого пройти все круги отборочного ада, значит он либо сумасшедший, либо герой.
Даже не верится, что одна жизнь сумела вместить в себя столько всего. Среди талантов Славы этот, возможно, самый главный: он был невероятно жаден до новых впечатлений, новых знаний, новых людей, он каждый день совершал для себя какие-то открытия, а затем щедро делился ими с читателем.
Энергичных граждан у нас хватает, но очень часто их страсть направлена лишь на то, чтобы удовлетворить свое мелкое тщеславие. У них не друзья, а приятели, не дело, а бизнес, не любимые женщины, а любовницы.
Теперь я хочу пояснить, отчего всегда считал Славу лучшим из журналистов. Наверное, кто-то по стилю превосходил его. И по глубине обобщений некоторые были выше. И еще по каким-то признакам. Но по совокупности всех качеств, необходимых этой профессии, рядом с ним поставить некого. Мой товарищ всегда писал только о том, что соответствовало его представлениям о справедливости, добре, чести. Всякая «заказуха» претила ему, это нутром чувствовали редакционные начальники, никогда не посылавшие Голованова освещать работу дурацких съездов или какие-нибудь комсомольские почины.
Журналистка Голованова — неповторимый сплав острого ума, глубокой эрудиции, редкого темперамента и щепетильности в отборе фактов. О чем бы он ни рассказывал — о парижских бульварах, внеземных цивилизациях, сельском музее в Калужской области или тайне пустыни Наска — всюду величайшая ответственность в изучении материала, стремление докопаться до корней, все увидеть, потрогать собственными руками, проверить и подвергнуть сомнению. Подчеркнуть последнее кажется мне особенно важным сейчас, когда журналисты наши за редким исключением словно бы соревнуются в некомпетентности, а газеты, пересказывая одни и те же сплетни, напоминают своим убожеством конфетные фантики.
Незадолго до его ухода вышли три тома дневников, которые Слава вел всю свою жизнь. Конечно, он вел эти записи исключительно для себя. Но собранные под одной обложкой, они стали совершенно необыкновенной книгой для всех нас, книгой, которую можно читать и перечитывать бесконечно. Когда я выступаю перед студентами, то всегда говорю: эти дневники — лучший учебник журналистики. Я бы рекомендовал их всем студентам всех журфаков для обязательного чтения. И даже — для обязательного изучения с последующей сдачей зачета.
…В 65-м он прошел все круги отборочного ада, а вот спустя четверть века Голованова в космонавты не пустили. Я смотрел в окно, как Слава покидал «детский сад». Вышел из подъезда, была зима, скользко и мокро. Споткнулся на обледенелой дорожке, упал.
Сердце защемило.
А на следующий день медики сняли с дистанции и меня. В космос полетел японский журналист, за которого его телекомпания заплатила несколько миллионов долларов. Ничего путного он нам не рассказал. Гора родила мышь.
Если бы полетел Голованов, мир, возможно, стал бы другим.
,
