«При Советах» мы шутили и вовсе не считали журналистику пропащим занятием, нам было радостно обыгрывать партийное начальство в «поддавки». Мы рассказывали о действительно новых людях и событиях, поэтому жёсткой формы их «освещения» не существовало, мы делали невинные лица, разоблачая жуликов: «А разве не этого от нас требуют решения пленума?» Мы раскапывали документы и раскрывали «секреты», получали строгие выговоры с последним предупреждением и шли на бюро обкома, не надеясь выйти оттуда журналистами.
Это были условия профессии, и мы их принимали, потому что гордились ею заранее, ещё начинающими сторонними авторами или студентами. Надеялись, что нас будут читать и становиться лучше. В последние годы нашей совместной с Димой работы тираж областной нашей «молодёжки» дошёл, кажется, до 150 тысяч. По нашим заметкам снимали начальников и закрывали вредные производства.
А печаль и вправду была. Мы же понимали, что быть «подручными», как ни уклоняйся от партийно-комсомольских объятий, не вполне правильно относительно сути профессии, потому что средствами массовой информации (а не дезинформации) мы были не благодаря предъявленным правилам, а вопреки… Объективность, очищение реальности от шелухи приходилось в себе выращивать, сопротивляясь начальникам и учась у героев наших публикаций.
,
,
Но их хватало для того, чтобы надеяться после падения идеологического ярма на резкий взлёт и печати, и профессии, и личной уверенности в правоте нашего дела. Как оно получилось в перестройку и в первые годы после, можно не рассказывать, кому интересно — все знают. А вот почему дальше пошёл не взлёт, а падение, давайте попробуем разобраться.
Про давление со всех сторон: и сверху — от начальства и начальства начальства, и сбоку — от бизнеса и криминала, в том числе оседлавших распространение печати, и снизу — от уставшего читателя — говорить нет смысла. На то и журналист, чтобы противостоять давлению. Дело не в уровне давления, а в осознанности сопротивления, защите принципов профессии.
На спад общественной активности, вызванный непонятными изменениями жизни, обесценивший слова вообще, а печатные в особенности, тоже грех кивать. Ведь расцвели же поначалу разные НКО, да и чисто политические организации, кто мешал прессе влиться в общий подъём?
Значит, журналистике стоит покопаться в себе, как и предложил Дмитрий Ефремов.
,
,
Серьёзные сомнения в росте журналистики появились у меня не тогда, когда нам пришлось после полутора успешных лет закрыть «Русский курьер», не нашедший денег для обеспечения огромной подписки (подписывались при одной цене рубля, а выпускать газету приходилось уже при полной раскрутке инфляции). Бывает риск предпринимательства, качество журналистики не при чём, а чуть позже, когда тогдашнее Центральное телевидение показало репортаж о расстреле мирных жителей в автобусе на линии осетино-ингушского конфликта.
Репортаж практически официально был объявлен «вредным», после чего с поста главного теленачальника был уволен один из локомотивов перестройки — Егор Яковлев. А репортёр Миша Зотов был навсегда изгнан с телевидения вместе со своим наградным пистолетом. О Яковлеве пошумели, но он вскоре придумал новый проект, а за Зотова никто не вступился. Хотя тогда мнение Союза журналистов что-то весило…
Значит, прозорливцы могли бы и догадаться: по-прежнему есть ненужная правда, пусть и данная журналисту в ощущениях.
Вскоре, когда довелось вместе с Симоном Соловейчиком, звездой ещё советской журналистики, делать газету «Первое сентября», был несказанно удивлён, встретив в нашем верстальном центре ребят из «СПИД-Инфо». Без рогов и хвостов, обычные, слегка циничные журналюги.
,
,
Журналистика оказалась небрезгливой, быстро опустилась до заборного письма, играя на понижение, ища популярности подешевле, но побольше. Утратила статус морального учителя, то есть потеряла доверие.
Работая в главной газете страны, верил, что ушёл от этого. А потом корреспондент моего отдела подготовила материалы, целую серию о положении русских в Чечне при раннем Дудаеве. Материалы много месяцев желтели в гранках в секретариате «Российской газеты». И потом были использованы, когда пропагандистам понадобилось оправдывать ввод войск в одну из частей страны. Хотя к тому времени судьбы, описанные в тех пожелтевших гранках, скорее всего, были окончательно разрушены.
Оказалось, что по-прежнему государственные соображения больше, важнее, чем жизни людей. Можно подумать, что газеты покупает и читает государство, а не люди!
Через несколько лет пришёл в другую редакцию, где прежде работал, со статьёй, в которой разбиралось экономическое, политическое и криминальное положение в одном из важнейших регионов страны. Знакомый репортёр, ставший главным редактором издания, спросил: «А кто за это заплатит?» Ну как? Где я найду заказчика на статью, которая с цитатами и цифрами обвиняет в уголовных преступлениях главу республики? И почему это надо делать?
,
,
«Вторая древнейшая» — так называлась переводная книга, которая описывала положение британской журналистики в 1930–1940-х годах. Из пугала советских времён она стала наглядным пособием. Как всегда, в России переняли не самое лучшее, как всегда, абсолютизируя одну из тенденций. И стали откровенно посмеиваться над корпоративными правилами. Какие правила, когда существуют деньги!
Вот и в нынешний День печати премьер-министр России со свойственным ему юмором пошутил о деньгах. Потому что его об этом спросили на профессиональном празднике! Пресса идёт к тому, от чего пыталась пару десятилетий избавиться, — к полной зависимости от чиновников.
Многие редакции, акционированные ведущими журналистами и начальством, были проданы новыми собственниками: сначала здания, потом честное имя. А там, где атака капитала (или стоящих за ним властных кланов) вызывала сопротивление, внедрялись агенты, которые могли и подделать документы. Поверьте, я мог бы назвать издания, но не хочу этого делать в память об их былом достоинстве.
,
,
Что, естественно, вызвало ответную инициативу редакционных масс: скрытую рекламу, «джинсу», двурушничество, «заказуху». Хотя последняя, чаще всего, идёт через руководителей. И мимо кассы…
Какое же это лукавство: говорить о путанице журналистики и пиара, журналистики и рекламы, журналистики и «заказухи»! Ведь это же всё смешение правды (хотя бы для пишущего) и неправды (явной и для пишущего). Откуда же взяться стремлению хотя бы к грамотности!
О том, как чиновники добиваются закрытия одних ресурсов и изменения редакционной политики других, написано много, хотя спохватились только при падении холдинга Гусинского. Тогда это вызвало последний подъём интереса к судьбам журналистики у народных масс. Затем даже вопиющие события — убийства отважных ребят: Ани Политковской, Насти Бабуровой — уже не вызывали народного отклика. Сначала были голодны, потом наедались, потом опять-опять затягивали пояса — не до умного, да и надо найти, кто врёт, а кто нет.
Но ведь потом, когда вновь начнётся подъём общественных сил, авторитетны для них будут уже не герои газетных страниц (как это было на первом съезде движения «Демократическая Россия», когда почти всех авторов нашего «Русского курьера» выдвигали в руководство организации), а фигуры из интернета.
,
,
Ради мировой инновации можно пожертвовать и не таким. Но плохо другое. В огромной, растянутой стране, где и телефон-то до сих пор не в каждом доме, в стране — давайте признаемся! — бедной уход контента, несущего не рутину, а предлагающий обновление, уход в интернет — это антидемократическое движение.
Так что падение значения журналистики — печальное для всех событие. Не только для профессионалов.
