На протяжении многих лет я подчёркиваю ключевую роль, которую играют понимание и недопонимание в отношениях между Европейским союзом и бывшими соцстранами, в частности с Россией.
Проблема заключается в том, что психология играет важную роль в международных отношениях, и в том, что СМИ вносят свой вклад в эти психологические величины, поддерживая, формируя или воюя со стереотипами.
Я бы хотела процитировать британского историка Нормана Дэвиса: «История слишком сложна. Прошлое слишком велико, его слишком много. Мифология создаётся как простое, прямолинейное объяснение того, что творится в этой сложной, запутанной кутерьме».
Ссылки на исторические аспекты тем более важны, что почти два поколения получали образование с сильно лимитированными уроками истории, и на академическом уровне разделы политической истории почти исчезли (считалось, что история слишком сфокусирована на людях, белых людях, и была перенацелена на социальную историю, на меньшинства, женщин и т. п.). Особенно в англосаксонском мире, который очень влиятелен в политической науке.
Поэтому не удивительно, что стереотипы играют важную роль при рассмотрении зарубежных и не слишком хорошо известных стран (Россия в их числе). Со стереотипами трудно бороться, потому что они позволяют скрывать невежество под завесой «общего языка» (все журналисты используют одни и те же слова для описания ситуации или личности). Позволяют упрощать повествование (если Лукашенко — «диктатор», то Порошенко — «демократ». Путин — кагебист в хорошо сшитом костюме), и тогда нет необходимости вдаваться в тонкости или даже заботиться о точных датах и фактах, закреплять предубеждения, не вдаваясь в суть вопроса.
Определённую роль в формировании и закреплении стереотипов играет
На протяжении многих лет я подчёркиваю ключевую роль, которую играют понимание и недопонимание в отношениях между Европейским союзом и бывшими соцстранами, в частности с Россией.
Проблема заключается в том, что психология играет важную роль в международных отношениях, и в том, что СМИ вносят свой вклад в эти психологические величины, поддерживая, формируя или воюя со стереотипами.
Я бы хотела процитировать британского историка Нормана Дэвиса: «История слишком сложна. Прошлое слишком велико, его слишком много. Мифология создаётся как простое, прямолинейное объяснение того, что творится в этой сложной, запутанной кутерьме».
Ссылки на исторические аспекты тем более важны, что почти два поколения получали образование с сильно лимитированными уроками истории, и на академическом уровне разделы политической истории почти исчезли (считалось, что история слишком сфокусирована на людях, белых людях, и была перенацелена на социальную историю, на меньшинства, женщин и т. п.). Особенно в англосаксонском мире, который очень влиятелен в политической науке.
Поэтому не удивительно, что стереотипы играют важную роль при рассмотрении зарубежных и не слишком хорошо известных стран (Россия в их числе). Со стереотипами трудно бороться, потому что они позволяют скрывать невежество под завесой «общего языка» (все журналисты используют одни и те же слова для описания ситуации или личности). Позволяют упрощать повествование (если Лукашенко — «диктатор», то Порошенко — «демократ». Путин — кагебист в хорошо сшитом костюме), и тогда нет необходимости вдаваться в тонкости или даже заботиться о точных датах и фактах, закреплять предубеждения, не вдаваясь в суть вопроса.
Определённую роль в формировании и закреплении стереотипов играет и та оперативность, которой требуют сегодня от журналистов, работающих в 24-часовом режиме в интернет-версиях изданий. Готовя новости, там не стараются дождаться конкретной реакции политиков на события, а в основном используют краткие коммюнике с обтекаемыми формулировками — «обеспокоены, шокированы» и т. д.
Если вернуться к названию, Европейский проект сталкивается не с посткоммунистическим миром, а со встраиванием посткоммунистических стран: некоторые — кандидаты на вступление, другие стремятся к достижению более глубокого сотрудничества, близкого к членству в ЕС, а некоторые, как Россия, хотят сотрудничества на равных и никак не меньше.
В данном случае важен язык и набор используемых терминов: в западных СМИ (и даже в научных кругах) часто возникает путаница между понятиями «коммунистический», «советский» и «русский». Это особенно характерно для английского, где слово «русский» постоянно используется вместо «советский» (слишком рано отказались от термина «советская Россия»). Однако сегодня то, что было в основном языковым вопросом, становится политическим и эмоциональным. Сегодня уже звучит не нейтрально, когда говорится о «русских репрессиях на Украине в 1930-е годы» или вспоминают, как «русские танки вторгаются в Афганистан», или «русскую интервенцию на улицах Праги».
При чтении западных изданий возникает ощущение, что Советский Союз был исключительно русским творением, навязанным другим народам.
Таким образом, бывшие коммунистические страны Европы часто называют «бывшими сателлитами России», а бывшие советские республики именуются как «бывшие колонии России». Что, конечно, является политическим нонсенсом. Но, повторюсь, это намного проще, чем вдаваться в исторические подробности.
Конечно, нельзя ожидать, что все репортёры будут досконально знать историю Центральной Европы и евразийского пространства. Но мы вправе рассчитывать на осторожность и сдержанность.
Потому сегодня всё то, что является результатом обычного упрощения или даже просто игрой слов, на деле становится частью общего дискурса, в целом враждебного по отношению к России, в последнее время представляя её неким хулиганом и даже основной угрозой европейской (а иногда и мировой) безопасности.
Конечно, и Россия играет порой немалую роль в формировании собственного негативного имиджа и очень неоднозначно относится к нему. С одной стороны, утверждает, что для неё не имеет значения, что думают на Западе, но в то же время очень болезненно реагирует на критику и даже затрачивает немалые средства для улучшения этого имиджа.
Если сравнивать освещение ЕС и России, я бы отметила, что освещение ЕС российскими СМИ менее идеологизированно, менее подвержено самоцензуре, чем освещение России на Западе.
,
,
Может быть, просто потому, что российские власти знают, что эта тема не слишком волнует население, что эти материалы, скорее, для специалистов и аналитиков? В то же время, когда читаешь западную прессу, складывается впечатление, будто она сужает Россию до личности Путина, ограничивает Россию рамками Путина. Разумеется, представление, что Путин влияет на все процессы в России, а в последнее время — даже на американские выборы, крайне обманчиво.
Ситуация ухудшилась после присоединения Крыма, войны на юго-востоке Украины и сбитого малазийского самолёта. Эти события подготовили почву для появления концепции «информационной войны», выводя вопрос информационного освещения на новый уровень, в котором акцент делался уже на способах контроля над распространением информации и контрпропаганде. Мы достигли такой точки, когда говорим о контрпропаганде почти как о контртеррористической деятельности. Однако то, что мы называем дезинформацией, зачастую является просто информацией «другой стороны», другим видением событий, отличным от нашего.
Мы в Европе ностальгируем по тому времени, когда российские журналисты были частью политической и дипломатической элиты, желающей превратить Россию в подобие Запада — романтическая дипломатия раннеельцинского периода. Нам действительно трудно приспособиться к тому, что российские СМИ подчёркнуто подробно рассказывают чаще о наших недостатках и совсем немного — о наших достоинствах. Фактически это то же самое, что мы на Западе долгое время делали по отношению к России и делаем это сейчас.
Важным изменением, которым на Западе зачастую пренебрегают, является то, что российские СМИ освоили новые технологии и используют их очень эффективно.
Беда и в том, что в последние годы западным журналистам стало труднее делать репортажи из России, в которых появился бы российский взгляд на события. Нейтралитет — довольно сложное дело. И в этой ситуации куда проще прийти к выводу, что русские двинулись по «нелиберальному пути», принципиально «враждебному Западу», чем признать провал наших собственных ожиданий относительно полной геополитической трансформации порядка времён холодной войны.
,
