Он жил в Венгрии. 18-летним, прослышав о гражданской войне в США, отправился воевать на стороне северян. Хотя вояка он был никакой: долговязый, 190 сантиметров, щуплый, к тому же с плохим зрением.
После гражданской войны он работал грузчиком, носильщиком на вокзале, погонщиком мулов, хоронил погибших в эпидемии холеры. Лишь бы выжить.
В свободное время Пулитцер читал газеты, и они ему не нравились. Разного рода информация подавалась однообразно, а всякое однообразие вызывает скуку. Всё рано или поздно приедается человечеству. Так было и с газетами. Они изжили себя в том виде, в каком существовали несколько веков. Надо было что-то менять.
Во время простой работы хорошо думается. Если, конечно, мозги позволяют. Пулитцер подмечал, что люди не замечают того, что мешает их нормальной жизни, а если и замечают, что ведут себя так, будто это их не касается. И ему захотелось это изменить. Но каким образом? И ему приходит озарение: а что если делать это с помощью газет?
Волей случая он знакомится с владельцем газеты, выходящей на немецком языке, делится с ними своими мыслями и становится репортёром. Он пишет свои статьи на ломаном английском и не всегда дотошно проверяет информацию, но за ним закрепляется репутация проныры и умелого подавальщика новостей. Свой метод он выразит в таких словах: «Только журналисты замечают то, что касается всех».
Он жил в Венгрии. 18-летним, прослышав о гражданской войне в США, отправился воевать на стороне северян. Хотя вояка он был никакой: долговязый, 190 сантиметров, щуплый, к тому же с плохим зрением.
После гражданской войны он работал грузчиком, носильщиком на вокзале, погонщиком мулов, хоронил погибших в эпидемии холеры. Лишь бы выжить.
В свободное время Пулитцер читал газеты, и они ему не нравились. Разного рода информация подавалась однообразно, а всякое однообразие вызывает скуку. Всё рано или поздно приедается человечеству. Так было и с газетами. Они изжили себя в том виде, в каком существовали несколько веков. Надо было что-то менять.
Во время простой работы хорошо думается. Если, конечно, мозги позволяют. Пулитцер подмечал, что люди не замечают того, что мешает их нормальной жизни, а если и замечают, что ведут себя так, будто это их не касается. И ему захотелось это изменить. Но каким образом? И ему приходит озарение: а что если делать это с помощью газет?
Волей случая он знакомится с владельцем газеты, выходящей на немецком языке, делится с ними своими мыслями и становится репортёром. Он пишет свои статьи на ломаном английском и не всегда дотошно проверяет информацию, но за ним закрепляется репутация проныры и умелого подавальщика новостей. Свой метод он выразит в таких словах: «Только журналисты замечают то, что касается всех».
Через три года он начнёт совмещать работу в газете с адвокатской практикой, политической деятельностью, потом станет полицейским комиссаром. Ему удаётся купить обанкротившуюся газету. Наконец он может осуществить свои фантазии.
Но он не может нанять сотрудников, которые бы отвечали его требованиям. Многие умеют «таскать сенсации», но никто не умеет их подавать, как он. Какое-то время Пулитцер выпускает газету практически в одиночку. Потом одного за другим находит репортёров, которые из номера в номер проводят так называемые крестовые походы. Так Пулитцер назвал редакционные проверки в жанре репортажей. Об одной из таких проверок, которую провела Нелли Блай, мы уже рассказали.
Но, по мысли Пулитцера, жадность до сенсаций оказывается на втором месте в сравнении с разнообразными интересами людей, которые можно удовлетворить, рассказав историю того или иного интереса. Свой излюбленный жанр он так и назвал: «История человеческого интереса».
Коньком Пулитцера стали также газетные кампании на общественно значимые темы. Целью самой известной такой компании была статуя Свободы. Идея ее возведения была какое-то время очень популярна, а потом правительство отказалось от финансирования. Тогда Пулитцер принялся громить политиков — за то, что отказались от субсидий, богачей — за то, что не пожертвовали своих денег, обывателей — за равнодушие.
Наверное, впервые в истории люди поняли всю силу газетного слова. Два месяца понадобилось Пулитцеру, чтобы Фонд постройки статуи Свободы получил достаточно денег на завершение строительства. Более того, памятник открывал лично президент США.
Он впервые начал печатать рисованные передовицы в виде шаржей и карикатур. С него и началась эра газетной иллюстрации.
Газета с 15-тысячным тиражом, с которой он начал, росла в темпе около 100 тысяч экземпляров в год. Её объём постепенно вырос в два раза, но цена оставалась прежней — один цент. Естественно, росли и прибыли.
Но радоваться жизни Пулитцеру не довелось. Долгая работа на износ давала себя знать. У него катастрофически падало зрение. Врачи рекомендовали немедленно оставить работу. Но как можно остановиться?
Его энергии хватило ещё на восемь лет. Но к этому времени, после нескольких нервных срывов, появилась патологическая непереносимость любого шума. Остаток жизни он провёл в звуконепроницаемой камере в своём особняке и на яхте, где и умер.
Предчувствуя смерть, Пулитцер завещал два миллиона долларов на создание первой в Америке школы для журналистов при Колумбийском университете. Это был его памятник самому себе.
,
Страна создала ему свой памятник — Пулитцеровская премия — высшая премия в США, присуждается за приверженность к человеческим интересам, удовлетворение любознательности, предоставление читателям развлечений, за страсть к точности информации.
,
