Трудности выбора

Честно признаться, журналистская этика — это какая-то невообразимо огромная тема, неподъёмная. Так много всего сказано и написано, но чем больше вникаешь, тем больше возникает вопросов, на которые нет ответа.

То есть либо мы говорим о конкретных кейсах, либо говорим о философском понимании морали и этики, об истории представлений о профессиональных этичес­ких нормах. Но это разговор лекционного курса!

 

Мне кажется, все эти кодексы не работают, а стандарты не соблюдаются. По-вашему, является ли какая бы то ни было тема, освещаемая СМИ, объектом выбора самих СМИ: что хорошо, что плохо — выбирает сам, например, редактор, репортёр…

Вы имеете в виду «знак» освещения, масштаб темы или субъектов выбора события для СМИ? Это всё разные темы.

 

Ну, скажем, как это было с «Дождём», в их опросе о блокаде. То есть, в принципе, в этом вопросе ничего страшного нет…

Абсолютно.

 

Но вот кто-то сказал, что это недопустимо обсуждать. Почему этот кто-то решил, что данная тема — табу?

В данном случае это вроде как «общественность» высказалась. Она имеет право. Но активной эта общественность оказалась именно по поводу этой конкретной темы в связи с конкретным каналом в определённых обстоятельствах. Что, видимо, не исключает, что она соответствующим образом подготовлена или «разогрета» (потому что в СМИ России постоянно возникают не менее этические коллизии, но возмущения мы не наблюдаем). В принципе, мало не­этичных тем, потому что любая из них, касающаяся нашего бытия, имеет право, чтобы о ней говорили, особенно если тема общественно значима, если она проблемная, если требует решения, если она, как любая новость, интересна большинству, если затрагивает жизненные планы людей — в общем, от экологии до вопросов жизни и смерти. Вопрос в мере, а не в выборе. Вопрос в понимании — в какой системе этичес­ких координат ты находишься. Этика регулирует несколько уровней отношений: журналист и аудитория/герои публикаций; журналист и коллеги/редакция/владелец; журналист и власть/институты. Поэтому очень важно понимать, в каком СМИ ты работаешь, какова его редакционная политика, какие стандарты приняты в издании. Согласитесь, есть разница между тем, о чём будет писать таблоид и любое качественное издание. Поэтому говорить, что оставим в стороне стандарты, кодексы, стайлбуки и т. д., — это на самом деле большая беда. Мы их всё время оставляем за скобками и имеем в виду, что они где-то есть, все эти хартии, все эти кодексы, все эти вроде бы уже давно написанные и даже принятые документы.

 

Но в нынешней системе координат они — имитация, им почему-то не следуют. Почему — важнейшая тема…

 

В России, кажется, четыре журналистских кодекса.

Много. Начиная с Московской хартии, Кодекса Союза журналистов, Хартии телерадиовещателей и кончая некоторыми редакционными кодексами и правилами, которые как будто бы обсуждались. Но в большинстве редакций они никогда не были приняты, они всерьёз никогда не были обсуждены в коллективах, они не являются сопровождающим дополнением к подписанию контракта, а это очень важное обстоятельство. Потому что и этический кодекс, и любой стайл­бук — это стандарт, это техника безопасности, своеобразная дорожная карта — что в рамках конкретной редакционной политики конкретного СМИ я могу то-то и то-то и не могу вот этого и вот этого. Любое СМИ, выполняя свою общественную функцию — а оно её выполняет, — несёт ответственность перед людьми, а также отвечает перед издателями, редакторами и т. д. Поэтому эта тема совсем не бессмысленная.

 

Почему тогда на Западе все нормально работают в этических рамках своих кодесов и хартий?

Этическая практика и в мире складывалась неоднозначно, вовсе не разделялась поголовно всеми, и споры вокруг стандартов, деклараций и институций — советов по прессе, например, — ведутся больше века (первые кодексы появились в 1910-е годы XX века). Опять же, этика — это не законы, это внутреннее понимание сообщества, добровольное и сознательное признание правил взаимодействия прессы с людьми (гражданами и коллегами), обществом и государством.

 

Скрытое получение информации неприемлемо для журналиста?

Расследование — это тоже часто скрытое (но не незаконное) получение информации. Вопрос — в целях, способах, инструментах и использовании полученных сведений. Вы же видите все наши «чрезвычайки», когда просто используют служебное видео или «сливы» силовых структур, скрытую камеру, неочевидные источники и пр., маскируя истории под расследование. Эти люди, называющие себя журналистиами, используют журналистику как «крышу». А у нас с вами разговор про журналистов и про то, кем журналист себя ощущает в социуме. Он привратник, модератор, как мы говорили, посредник между сообществами, он страж свободы слова как общественного блага, он хроникёр, или он просто папарацци. Это всегда очень личный выбор. Поэтому не говорить о выборе этических стандартов в профессии — это значит не говорить о профессии как таковой. Отсутствие связи между контрактом и выполнением этического стандарта означает, что непонятно, для чего нанят человек, не очень понятно, чем он занимается. То есть понятно, что он не работает на владельца, он продаёт свой труд, чтобы заработать, но вот как и какой ценой — это из области морали и этики.

 

И журналистика всё-таки не «маленький свечной заводик», а производство, связанное со смыслом, ответственностью и общественным благом. Ответственность есть в любом производстве, но здесь она связана со словами, которые имеют общественный резонанс, могут повлиять на судьбы и события…

 

Почему эти сегменты, о которых вы только что сказали, в общем и целом никто даже не рассматривает?

Лет 15 назад обсуждали больше. С 2005 года существует Общественная коллегия по жалобам на прессу, но деятельность её хотя и продолжается поныне (и жалобы рассматриваются, и решения выносятся), не имеет резонанса и совершенно игнорируются медиасообществом и почти не востребована гражданами. Профессиональная этика для большинства так и осталась абстракцией, её «проходят» на всех журфаках, сдают зачёт и редко вспоминают, приходя в редакции. Мне-то кажется, что в том числе и поэтому профессию так мотает и плющит. Этика многомерна. И ещё раз подчеркну, этика есть на разных уровнях информационного производства, у всех авторов процесса она есть (даже если не все отдают себе в этом отчёт): есть она и у владельца, и у редактора, и у журналиста. Просто журналистский этический выбор зримее, журналист на виду. Он непосредственно вступает в контакт — с реальностью, героем, жертвой, свидетелем, участником события.

 

Может ли информация вредить человеку?

Об этом часто не думают: часто — любой ценой! Но тут опять разговор без кейсов слишком общий: иногда результат есть, но он точно будет вреден для героя; иногда нужен результат определённого свойства, и его можно получить, не задав нужных вопросов или, наоборот, задав провокационные вопросы; а может «полезный» для кого-то, но «вредный» для общественного блага результат и не нужен — и есть технологии, как его не получить. Поэтому работа с информацией и источниками — механизм тонкий. Но я точно знаю, что люди, которые об этом задумываются, способны своему начальству в какой-то момент сказать: вот этого я делать не буду. Или найти способ обойти «запрет», не раздражая никого, но дать понять, чтобы обратили внимание на нечто общественнозначимое. Начальство, надо сказать, быстро усваивает, кому можно какое задание дать, а кому — лучше не надо. Лучше бы, конечно, обойтись без вот этого «по ощущениям» и «все всё понимают». Для этого и создан механизм кодекса и стайлбука: что ты можешь делать на месте события, как ты должен вести себя с жертвами (преступления, катастрофы, войны), как ты должен себя вести с детьми. В конце концов, за последние годы даже в отсутствие кодексов этики наше телевидение начало «замыливать» тела погибших и лица детей, несмот­ря на то, что показывает в каких-нибудь ЧП прочие страсти…

 

Народ любит экшен…

Просто никто же не знает, что есть норма. Например, в Англии, где лица усыновлённых детей не показывают, разговаривают только с опекунами.

Мы становимся прозрачнее в принципе. И, как мне кажется, во всём мире более-менее понятно, чего профессиональная работа журналиста не допускает ни в коем случае. Бывают моменты очень страшные: например, кадры катастрофы. Или террора. Их надо фильтровать. Нельзя показывать всё, что связано с насилием над детьми, и вообще надо очень осторожно подходить к теме с детьми. Они не могут защитить себя. Надо очень аккуратно работать с темой религии, межнациональных отношений, миграции — это то, что связано с языком вражды, потому что может спровоцировать и создать ненужные провоцирующие сигналы и эффекты.

 

Какие-то прописные истины.

И тем не менее иногда они не соблю­даются. Другое дело, сейчас мне скажут, что во всём мире уже давно кризис того, что называется информационным нейтральным вещанием общественного интереса. Во всяком случае, телевещание продуцирует эмоции главным образом. Уже не сами факты, а их интерпретация стали важнее для аудитории. Да, с телевидением — в силу его природы, связанной с силой картинки, — везде сложно. На эти возражения я всегда привожу пример из практики одной из крупнейших немецких общественно-политических газет Die Zeit, которая постоянно рассылает читателям анкеты с вопросом: «Что вы предпочитаете — чтобы мы печатали самый широкий спектр точек зрения на одну и ту же проблему, не давая своих комментариев, или чтобы мы предлагали своё видение проблемы?» Это борьба между этическими концепциями, если хотите, но решение в пользу одной или другой в данном случае принимает читатель. Это и называется соблюдение общественного интереса.

 

Объясните. Есть студент, он постигает в вузе все эти этические основы и приходит потом в большой мир и — меняет свои взгляды на этику, кодексы, мораль, если хотите. Я пытаюсь понять, где у этих студентов проходит та грань, которая заставляющая менять взгляды?

Ну а что мы про студентов-то? Сколько у нас с вами коллег, которые за эти двадцать лет поменяли и принципы, и взгляды, и редакции.

 

Как они так легко умудряются менять позицию, возможно, свои какие-то принципы?

А как наши с вами коллеги умудряются?

 

Ну, они уже пожили, повидали…

То есть когда пожил, то уже без разницы, как тумблер переключать. Что же вы от детей хотите? Они же ещё неокрепшие, только смотрят, во-первых, с кого жизнь делать, во-вторых, как в этой жизни оказаться успешным. И выбор-то, в общем, у них есть сегодня: можешь выбрать таблоид, можешь выбрать общественно-политическое издание с небольшим тиражом и распространением. Можешь выбрать «Дождь», а можешь «Россию 1» или «Рен-ТВ».

Конечно, ты существуешь в системе координат той редакции, в которой тебе комфортно как человеку и гражданину. Это понятно. Но именно поэтому нужно, чтобы в редакционных стандартах было чёрным по белому написано, что ты можешь делать. По-русски или по-английски, неважно как. И дальше ты хочешь не хочешь принимаешь стандарты. Тогда твой выбор сознательный, потому что тебе эти рамки определили и ты с ними согласился. В этом нет ничего дурного, это как раз молодого человека ставит в определённый формат профессиональный рамок. Если ему это не нравится, он может перейти в другое место, где другого типа стандарт, например.

 

Этика и формат (стандарт) взаимосвязаны?

Там, где задумываются об этике, есть стандарт и существуют некие нормы. Там, где об этике не задумываются, стандарт не пишут. Потому что для папарацци, которому надо влезть в больничную палату и снять умирающую звезду, — это не вопрос этики вообще, это вопрос совокупной продажи публики рекламодателю (а массовая публика любит сенсацию). Другое дело, что таблоидная журналистика есть, и она очень успешная и в каком то смысле она способна раздвигать «табуированные» темы, в том числе связанные с тайнами политиков. Ничего нового они не изобретают. Все, начиная от первых издателей таблоидов и кончая товарищем Хёрстом, придумавшим «жёлтого мальчика» ещё в 1920-е годы, говорят, что надо чтобы в материале содержались элементы низменной природы человека. Это что такое? Мы знаем: это сенсация, секс, смерть и т. д. Это нормальная понижающая селекция, человек вполне в этом сможет существовать. И она часть жизни. Но есть и другая журналистика. Она может помогать повышающей селекции человека: это гуманизм, сострадание, отстаивание гражданских прав, вообще движение к цивилизационности. Вот журналистика качественная помогает становиться человеком: цивилизованным, вменяемым, принимающим адекватные решения, ответственным за себя и за окружающих.

 

Допустим, что такое стало возможно здесь, в России. И какая-нибудь несчастная районная газета свой кодекс сформирует. Какой гуманизм она будет продвигать, если она зависит от своего мэра?

Это уже следующий вопрос. И не вопрос этики, а вопрос, в какой экономической модели существует эта районная газета. Дальше мы с вами перейдём на следующий этап, связанный с информационным обеспечением власти и реальной зависимости от потребителей.

 

Но непонятно, как им там, на местах, быть? Районки порой не знают, как заработать, либо не могут сказать своему мэру или «дорогому Васе»: нет, я этого делать не буду.

Для этого нужно мэру или «дорогому Васе» бюджетом иначе распоряжаться. Это тоже ещё одна проблема, очень большая — на что тратятся деньги налогоплательщика. Недаром мы недавно в СПЧ обсуждали эту тему, связанную с механизмами госконтрактов. Это же колоссальная развращающая история, по сути дела. Местная власть довольна, что она прикармливает вот эту «собачку» (местные СМИ), как совершенно правильно сказал Сванидзе на заседании. А «пёсик» вполне доволен тем, что у него всегда есть подкормка. Он будет служить.

 

Они довольны друг другом, поэтому попытка сказать: ребята, ну а где же ваша миссия — вызывает ответ: а как мы будем жить? А может, тогда не надо жить?

 

Я всё время говорю: может, вы не тем занимаетесь? Начинают говорить, что они социальную функцию выполняют. Какую?! Перепечатывая пресс-релизы? В каком-то смысле это тоже этическая проблема, но прежде всего это проблема перекошенного рынка, когда лояльность СМИ обменивается на возможность существования: и это тысячи газет, тысячи рабочих мест, тысячи людей, которые считают, что они занимаются журналистикой и полагают, что такой обмен их оправдывает, потому что они работают на маленьких рынках.

 

Но по-вашему — это не так?

Это очень сложный вопрос, и я никогда не говорю, так или не так. Я просто считаю, что это пример искажённых взаимоотношений прессы и власти, нарушающий многие представления о стандарте и сути журналистики в общес­тве. Появилось всё это не вчера, но проросло глубоко и система очень укрепилась. Попробуйте-ка у мэров и губернаторов эти миллиарды забрать — тут такая воля нужна…