— Что вообще такое «научная журналистика»? Скажем, в Америке есть чрезвычайно уважаемые издания про науку — Science или Nature. Там публикуются авторитетные учёные. Это — научная журналистика?
— Science и Nature — это не журналистика. Это научные издания, научные медиа. Их довольно много, и у нас тоже есть такие журналы («Наука», например), библиотеки препринтов и т.д. Это важно, это способ формирования академического сообщества. Заодно появляются и разные наукометрические способы оценки — индексы цитирования, индекс Хирша, чтобы понять, кто учёный, а кто нет, и сделать это максимально объективно. Что касается «научной журналистики» — это понятие, которое просто пытается описать одну из отраслей журналистики — как есть журналистика банковская, театральная, религиоведческая … Раз есть наука, про нее тоже должны писать какие-то люди, которые перекладывают сложные, непонятные штуки для массовой аудитории… Вот сайт «Индикатор» — образец современной научной журналистики. Они там пишут одинаковым языком и про проблемы образования и финансирования науки, и про черные дыры. Хотя изначально, я так понимаю, была задача отрабатывать именно научную повестку. И не только про науку и просвещение, но и про научную политику: как устроены институты, кто стал председателем РАН и т.д. В общем, они должны всё это понимать, быть знакомы с нужными людьми. Есть и в чистом виде научпоп издания, они делают просветительский продукт. Скажем, N+1.
— Или ваша «Постнаука». Расскажи — как и зачем она появилась?
— Ну как… В 2012 году я был молодой ученый. Преподавал, участвовал в конференциях, выступал на радио с лекциями, популяризировал науку «религиоведение», которую обычно путают с теологией. И вот, пока я был ученым, я понял, что есть проблема: ученый оказывается внутри медиа не автором исследования, не соавтором и даже не источником высказывания. Он оказывается источником вторсырья. Тебя и твою науку перемололи, сделали пластиковый стаканчик и налили в него то, что надо аудитории. Мне показалось, что это несправедливо, надо это изменить. Стали обсуждать это с моей знакомой, Еленой Веревкиной, и вот родилась идея сайта, где ученые станут авторами всего контента.
— То есть как в Science или Nature?
— Нет, это научные издания внутри науки. А наше — вне науки. Оно как бы «после» науки. То есть — вот вы что-то сделали, придите к нам и расскажите, что вы добыли. Стало понятно, что надо это как-то продюсировать. Заставить ученых, чтобы они все это рассказывали человеческим языком. Мы стали придумывать форматы и коммуникационные приемы, которые позволили бы это сделать.
— Например?
— Мы хотели, чтобы ученый говорил не о том, что интересно тебе, а о том, что интересно ему. Обычное медиа себе не может такого позволить — есть повестка, ее надо отрабатывать. Типа, газовые облака летят на Москву. Кого тут найти? «Ну, найдите астрофизика», — говорит редактор. Приводят тебе астрофизика, а он занимается, например, черными дырами. Конечно, он понимает кое-что про газовые облака, но это не его тема, ему неинтересно. А его мучает какая-то девочка: «Ну дайте нам комментарий, пожалуйста!» Поэтому чаще всего соглашаются на комментарий люди, имеющие мало отношения к науке. Ведь нормальный человек скажет — слушайте, это не моя тема, идите в другое место. А соглашаются те, кому все равно, о чем говорить, лишь бы в «ящик» пролезть.
,
,
Короче говоря, первая задача была — найти хороших ученых и говорить о том, что им интересно. Разумеется, надо, чтобы это было доступно зрителю. Оказалось, это вполне возможно. Потом надо было найти правильный хронометраж — 12-15 минут.
— Почему именно такой?
— Это формат стандартного выступления на конференции. Ученые прекрасно с этим справляются.
— То есть весь ваш контент состоит из 15‐минутных роликов-лекций?
— Это только половина от всего контента, просто ролики — наша визитная карточка. А так — у нас есть тексты, мультики, курсы, лонгриды и т.д.
— Лонгриды тоже ученые пишут?
— Лонгриды тоже делают ученые, но при активной поддержке редакторов. Ученый дает основу, редакторы пишут. Сохраняется принцип, что ученый участвует во всех циклах производства. На стадии верификации, на стадии сбора данных…
— Сколько у вас за пять лет побывало учёных?
— Я думаю, на «Постнауке» — человек 700. У нас еще есть англоязычный проект Serious Science — там человек 200. В целом выходит около тысячи.
,
,
— И это все разные отрасли науки?
— Да, собственно, еще один смысл, зашитый в названии «Постнаука», — у нас нет разделения на физиков и лириков, на гуманитарные и естественные науки. Все они существуют внутри единого пространства.
— Как устроена редакция? Сколько у вас народу в команде?
— Где-то 12-15 человек. Есть редакция, которая производит контент для сайта и занимается СММ. Есть агентство, которое занимается зарабатыванием денег.
— Очень интересно. Как же оно это делает?
— Мне кажется, мы за пять лет перепробовали все возможные форматы зарабатывания. Делали контент для других медиа, продавали контент другим медиа — «Дождю» там, Lookatme, «Новой газете», РСН, «Говорит Москва», не помню всех. Все это очень затратно, ты должен подстраиваться под чужие медиа, и это приносит гроши. Хотя, конечно, расширяет аудиторию… Мы занимались и видеопродакшном, то есть нам заказывали видео. Скоро поняли, что нас это не развивает, это довольно скучно.
— И на чем же остановились?
— Спецпроекты — то, что модно называть сейчас «нативной рекламой»…
— Кому, интересно, из рекламодателей выгодно размещаться в околонаучном издании?
— А это неважно. Если кому-то выгодно быть видимым нашей аудитории, он приходит к нам, и мы ему придумываем спецпроект.
— Например, к вам приходит Дымов и говорит: «У меня удивительная новая колбаса, в ней неубиваемые бактерии», — и вы делаете исследование про колбасу?
— Не про колбасу, а про бактерии. Для нас как раз принципиально, что мы не продвигаем и не рекламируем конкретные продукты. Но можем сделать, скажем, мультик про «умный дом» — как сделали с МГТС. Коммерческих партнеров, продвигающих рыночный продукт, у нас не очень много. Для нас это просто неорганично. Мы явно заработаем больше, чем они, если будем что-то делать про банковскую систему. При этом мы давно уже сами себя окупаем. У нас нет спонсоров, инвесторов, нас никто не дотирует. Мы сами зарабатываем и инвестируем деньги в разработку проекта.
— Сколько вы зарабатываете?
— Ну вот в 2016 году у нас прибыль была, на секундочку, 20 миллионов. В этом году, думаю, мы ее удвоим.
— Рублей?
— Слушай, ну если бы долларов, мы бы не здесь сидели («Постнаука» занимает две большие квартиры в доме на старом Арбате. — ЖУРНАЛИСТ)...
,
,
— Это все за счет нативной рекламы?
— Да. В основном это компании, у которых есть либо фонды, либо свои университеты. Компании, у которых есть сильный научный интерес. Ну вот, например, сейчас мы запустили спецпроект для «Корпоративного университета Сбербанка», это где-то 200 единиц контента: мультики, игры, тесты, тексты, лекции… Он называется «Банк знаний» — это, по сути, такое корпоративное медиа внутри «Постнауки». Рассказываем про те темы, которые волнуют «Сбербанк» и которые обсуждаются в «Корпоративном университете» — биткойны и прочее.
— Неплохо. А с государством вы сотрудничаете?
— Не с кем там сотрудничать. Еще, по-моему, при Капкове мы обсуждали с московским Департаментом культуры какой-то проект, но ничего никуда не пошло.
— Офлайн-мероприятия вы проводите?
— Да, это тоже коммерческая история, называется «Академия Постнауки». Делаем ивенты для взрослой аудитории — такие crash-курсы по разным дисциплинам. Основы молекулярной биологии, топогенез, машинное обучение…
— Кто же туда приходит?
— В основном состоятельные приятные люди, у которых есть интерес к наукам.
— Фридман? Гуцериев?
— Скажем так, были два человека из топ-100 «Форбса»…
— Надеюсь, они не зря приходили. У вас вообще есть меценаты?
— Да, но пожертвования составляют, я думаю, процентов десять-пятнадцать от выручки. За пять лет существования «Постнауки» я слышал много мнений — мол, нас финансирует Прохоров, Кудрин, еще какие-то люди… Но это не так.
,
,
— А как на самом деле?
— Действительно, мы запускали проект на спонсорские деньги, было 5-6 млн рублей на все — запуск, покупка оборудования и т.д. В мае 2012 года мы запустились, а в августе мне позвонил спонсор и сказал: «Надо встретиться». Встретились, он говорит: «Надо заканчивать».
— Отлично! Вот поделись — что в таких случаях делают издатели? Я имею в виду — уже после того, как порыдают, напьются и опохмелятся?
— Ну, во-первых, я деньги, которые поступали до этого, тратил очень экономно. А то, что не тратил, — откладывал. Довольно много отложил. Во вторых, я не отпустил спонсора просто так. Я сказал: «Нам надо выйти из этой ситуации. Поэтому давай ты не прямо сейчас всё прекратишь, а, например, в этот месяц дашь на 10% меньше, в следующий — на 15% и т.д.». Ну и, в-третьих, пришлось срочно искать способы монетизации.
— Редакция знала?
— Не знала. Они понимали, наверное, что все не очень просто… У нас тут беседа! Дверь закройте!! (Это он кому-то из редакторов. — ЖУРНАЛИСТ). Где-то летом 2013 года был самый кризисный момент.
Все контракты, которые наклёвывались, зависали. Мне говорили: вы никому не нужны, маленькое нишевое издание — как его монетизировать? В общем, деньги закончились. И я тогда просто заплатил из своего кармана — все, что было накоплено, до копейки. Естественно, мы срезали все расходы, перестали снимать новые видео… Но к концу того лета у нас появился первый контракт. Первый спецпроект. Конечно, после этого ещё были кассовые разрывы, но я уже немного научился занимать деньги, понимать, где занять, как и на каких условиях…
— Когда ты приходишь занимать деньги, тебя наверняка спрашивают — кто ваша аудитория?
— Я обычно отвечаю так: на мой взгляд, аудитория определяется контентом.
— Кто тебя потребляет — тот и есть аудитория, логично.
— Да, банальная вещь. Мы все знаем про эти метрики — «18—25», «25—34»… Но это же условная вещь: «мужчины, 18—25». Кто это? Это же чушь! Или вот — «белые воротнички». Или «люди с высоким достатком» — они же тоже все разные. Это обман, что все одинаковые. Зато когда ты думаешь про контент и смотришь этот контент, становится ясно, кто его может понять, ты в состоянии с этими людьми как-то проассоциироваться. В случае с «Постнаукой» это «люди с опытом высшего образования», я это так называю. Они сами могут и не иметь высшего образования, оно есть у их родителей или близких родственников. Но они понимают, что мир сложнее, чем кажется. Что факты надо проверять. В них есть зачатки критического мышления. Самое главное, они способны сомневаться в себе, в органах чувств.
— Про аудиторию ясно. А что за люди работают в редакции? Я тут общался с редактором одного популярного научно-популярного издания, он меня уверял, что они берут только людей с естественнонаучным образованием.
— И дураки. В «Постнауке» работают только гуманитарии. Время от времени появлялись негуманитарии, и им было сложно.
— Писать не умели?
— Если ты физик или химик и записываешь лекцию физика или химика, ты необъективен. Тебе почти все понятно. А когда ты гуманитарий, тебе все непонятно. В этом смысле редактору и продюсеру хорошо быть гуманитарием.
— Как вы ищете людей? Они экзамены сдают?
— Мы практически никогда не брали людей «с рынка». Мы воспитывали стажеров, они проходили двухмесячное «горнило» «Постнауки»…
— Можно им и не платить, в отличие от людей «с рынка».
— Конечно! Начинающим можно платить меньше. Ну и потом, если у тебя есть такой суперресурс в виде ученых, тебе и не нужен журналист с суперквалификацией, который сам, от начала до конца, во всем разберется и все без ошибок напишет. Работнику нашей редакции нужно быть коммуникабельным, способным задавать вопросы, уметь сомневаться в себе и в эксперте, проверять и перепроверять…
— Как редакторы и продюсеры отбирают участников роликов?
— Да, в сущности, никак. Просто есть некоторое представление о том, какие эксперты хорошие, а какие плохие. Оно сложилось внутри редакции. Но это не такая простая вещь, многие лажают с этим просто капитально…
— А план работы есть? Повестка?
— Я на планерках почти не бываю, но мне кажется, что последние годы нет конкретного плана, и я это хочу поменять. Я очень хочу, чтобы «Постнаука» отбирала повестку у политики и новостей, у Путина с Навальным.
— Это как?
— Пластик и глобальное потепление в тысячу раз важнее Путина с Навальным, потому что, кто бы из них ни победил, их не будет через пятьдесят лет. А отсутствие новых антибиотиков, отсутствие решения проблем глобального потепления будет критическим. У людей должна быть понятная картина мира, в которой вещи будут находиться в гармонии. Это все связано с выживанием человечества, это вопрос цельного представления о том, как устроен мир. Если «Постнауке» удастся отвоевать на этом у телека хотя бы два или даже полпроцента населения, будет круто.
,
