Четыре минуты, которые изменят мир

Григорий Шведов, главный редактор опального интернет-портала «Кавказский узел», рассказывает ЖУРНАЛИСТУ о том, как работает и развивается его проект, трудно ли работать его сотрудникам и что должны делать, на его взгляд, все молодые журналисты.

— Как возник «Кавказский узел»?

— Проект рождался в стенах международного «Мемориала» сперва как информационный, а не журналистский. Главным на тот момент было аккумулировать большой набор базы данных, экспертных суждений. В 2001 году мы запустили публикацию первых материалов. А потом удалось развернуть штурвал этого корабля в сторону журналистики, производства новостей. В результате «Кавказский узел» стал независимым СМИ со своим уставом, этическим кодексом, процедурой, потом возникла независимая общественная организация. Моя идея была в том, что журналистика не менее важна, чем собственно защита прав и экспертиза. В то время правозащитные организации производили довольно много контента, и важно было сделать не ещё один сайт, даже очень хороший, а проект, ориентированный на профессиональный стандарты журналистики.

— Как формировался круг авторов? Экспертов? Определялся современный формат?

— Всё это определялось в мучительных дискуссиях. Моя задача тогда была привлечь не экспертов, но честных журналистов на местах. Как правило, не обладающих многими важными навыками, даже не умеющих качественно писать. И сейчас это наш приоритет. На самом деле в каждом регионе есть блестящие журналисты, но зачастую они продажные. Или ангажированные — элитой, национальной идентичностью, сообществом, своими собственными предпочтениями. То есть в момент конфликта такой автор будет тенденциозен. Мы ищем авторов, которые, может быть, не так блестящи, но готовы работать честно и учиться быть журналистами.

— Сколько сотрудников в издании? Как организована работа?

— Сейчас с нами сотрудничают от 40 до 45 журналистов на постоянной основе. Все фрилансеры. Мы небогатое агентство, не можем держать людей на зарплате. Более 20 пишут на постоянной основе, несколько раз в неделю. Для многих это основное занятие, они не ищут другую работу. Нам нужно много материалов, в разных жанрах. Но мы не кузница кадров, не могу сказать, что мы за 16 лет сформировали свою школу. Время от времени привлекаем специалистов, юристов (помогает Центр защиты прав СМИ и его замечательный директор Галина Арапова), проводим тренинги и вебинары. Мы ориентированы на новые форматы, новые жанры, и важно, чтобы их поиск сопровождался грамотной работой по сбору информации, взаимодействию с властными структурами, этому учили журналистов на протяжении последних двух лет специалисты «Команды-29».

— Большинство сотрудников — люди молодые?

— Совсем нет. Среди лучших наших корреспондентов, самых отважных, — нередко люди среднего возраста, сорока-пятидесяти лет, и даже старше. Они иногда с трудом осваивают Telegram, но их убеждённость, настойчивость, принципиальность намного важнее, чем умение быстро пользоваться гаджетами. Ахмеднаби Ахмеднабиев, наш корреспондент, расстрелянный на пороге собственного дома в Дагестане, был немолодым человеком, врачом, отцом взрослых детей. Интересно, что молодые иногда быстрее проявляют страх, возможно, потому, что те, кто активен в соцсетях, могут быстрее подвергнуться нападкам. Но и среди молодых авторов есть настоящие герои, например, Жалавди Гериев — наш корреспондент из Чечни, который по сфабрикованному делу сейчас отбывает наказание в Чернокозове. Отбывает за свою честную, профессиональную работу. Иногда наш читатель передаёт материал (мы называем таких «гражданскими журналистами»), но на большее его не хватает: он не оставляет контактов, не даёт возможных свидетелей, проверить материал нельзя. Мы вынуждены от подобных публикаций отказаться.

— Сколько у вас ежедневных просмотров?

— Мы — новостники, число посещений зависит от событийного ряда. Но в месяц обычно 2–2,5 млн просмотров, не считая социальные сети и YouTube, а там в совокупности у нас более 350 тыс. подписчиков. Конечно, соцсети — это не только способ распространить информацию, они теперь составляют конкуренцию СМИ, многие не переходят на страницы изданий и читают только тот контент, который доступен в соцмедиа. Мы пытаемся донести до читателя, что в соцсетях, в приложениях для Android и iOS представлены только специально отобранные материалы. Наиболее полная информация, конечно, на страницах издания. Впрочем, тренд не переломить, комментировать читателям удобнее в Facebook или ВКонтакте.

— Какие у вас основные каналы получения информации?

— Мы получаем сведения с помощью как новых, так и устаревших технологий. Сообщения всё чаще присылают в мессенджерах, но многие по старинке шлют sms. Читатели сообщают информацию, делятся мнениями через группы «Кавказского узла» в Facebook, ВКонтакте, Twitter и Одноклассниках, но при этом по‑прежнему оставляют чрезвычайно ценные комментарии на страницах издания. Таких десятки тысяч. Нашим комментаторам мы присваиваем статусы и ведём их рейтинг в зависимости от качества комментариев. Статус комментаторов присваивают сотрудники издания — модераторы. Они уже сформировали сообщество из нескольких «мудрецов», множества «экспертов», гигантского числа «хулиганов» (некоторых из них приходится «банить»). А рейтинг наши читатели формируют сами, плюсуя или минусуя комментарии. От накруток рейтинга нас защищает специальная система, основанная на алгоритмах Google.

— Ваши публикации нередко дают начало серьёзным расследованиям. Вы довольны результатами? Какова судьба дела о расстреле девушек в Грозном?

— Надо вспомнить видео, снятое кем‑то из тех, кто расстреливал из пейнтбольных ружей на улицах Грозного девушек за недостаточно (по их мнению) длинные юбки и рукава. До появления видео мы об этом написали первыми, писала московская пресса, испанская El Pais, но чеченские власти всё отрицали. А между тем, именно тот расстрел способствовал «добровольному» введению дресс-кода в Чечне. И вот нам передали видеосвидетельство расстрела. А это было задолго до появления WhatsApp и Telegram, надо было не только иметь мужество, чтобы переслать информацию «Кавказскому узлу», но и терпение для того, чтобы технические сложности преодолеть. И публикация этого видео остановила практику публичных расстрелов женщин. Дресс-код был всё равно введен, но расстрелы прекратились. Видео посмотрели немало жителей Чечни. Среди них оказалась смелая журналистка из пула чеченского президента. Она прямо спросила Кадырова: правда ли, что расстреливают женщин? Кадыров ответил: людей этих он не знает, но если бы знал, то поблагодарил. Несмотря на эти жёсткие слова, практику расстрелов немедленно прекратили. И женщины, которые избежали публичных экзекуций, должны быть признательны анонимному гражданскому журналисту, который имел храбрость передать нам видео.

Это не единственный пример публикации видео со сценами жестокости. Сравнительно недавно мы получили от гражданского журналиста, а затем опубликовали со своими комментариями видео допроса в Чечне, явно сделанное после избиения подозреваемого в распространении наркотиков. Это был самосуд, демонстрацию его мы считаем важным, общественно-значимым делом. Журналистика не должна пасовать из соображений лживой политкорректности перед сценами жестокой реальности. Как иначе может родиться дискуссия о допустимых средствах борьбы со злом?

— Каковы перспективы «народной (гражданской) журналистики» сегодня в России?

— Мы с вами давно об этом спорим, но мне нравится термин «гражданская журналистика», потому что часто, чтобы отправить видео, нужно гражданское мужество. И именно такие люди нам и пишут. За ними, конечно, будущее. Будущее может быть довольно беспросветным, если их запугают, если простые граждане страны перестанут присылать информацию журналистам. Без них современная журналистика в России немыслима. Впрочем, информацию от них нужно проверять и готовить материалы, соответствующие журналистским стандартам.

— Как определяется содержание очередного выпуска?

— Мы каждое утро встречаемся в виртуальном ньюсруме, большинство наших редакторов работают не только в разных городах, но и в разных странах.

— Каковы финансовые источники КУ?

— Только что выиграли конкурс Европейской комиссии, она поддерживает нас регулярно, в финансировании участвуют и другие западные доноры. Мы не участвуем в российских конкурсах на информационное обслуживание, как большинство региональных СМИ.

— Реклама есть?

— Конечно, есть реклама и подписка. Мы стараемся зарабатывать, и некоторые наши инициативы существуют за счет рекламы (премии журналистам на конкурсе имени Ахмеднабиева, например). Сотрудничаем с исследовательскими центрами — с лабораторией исследований климата, это очень интересный проект, посвященный уточнению прогноза погоды. Наши корреспонденты и гражданские журналисты много лет ежедневно вносят данные, корректирующие прогнозы, а метеорологи на их основе уточняют свою методологию и делают более точные прогнозы. Сотрудничали шесть лет с Центром Карнеги, придавая гласности анализ террора в СКФО, основанный на еженедельных публикациях сводок потерь в связи с террористическими актами. Мы уточняем, сколько среди погибших представителей силовиков, боевиков и мирных жителей. Наши данные подчас разнятся со сведениями спецслужб. С «Яндексом» несколько лет сотрудничали в проекте составления карт региона, публиковали на картах материалы о своеобразии традиций.

— Международное сотрудничество сегодня не в моде. Вам стало сложнее работать?

— Да. Для международных доноров Россия не приоритет, хотя российский дискурс на Западе подразумевает такую проблему, как пропаганда. Но в качестве ответа не следует поддержка независимых СМИ. В некоторых странах создаются СМИ на русском языке, например, в Финляндии. Но у них и канал на латыни есть. Не очень понятно, большая ли у них аудитория.

— Есть ли у вас партнеры среди западных СМИ?

— Мы давно партнёрствуем с BBC, работали в проекте The Guardian, которая открыла сеть для СМИ Центральной и Восточной Европы и постсоветского пространства.

— А партнёры в российских СМИ?

— Формальных партнёров нет, но бывает взаимодействие, с «Эхо Москвы» и «Дождём», например. Сейчас нас реже цитируют, изменился и характер цитирования. Скажем, раньше РБК могло процитировать наш материал. Теперь порой они приводят цитату в рамках большого материала, опровергающего сведения «Кавказского узла».
Конечно, им трудно найти источники данных о нарушении прав человека, скажем, в Чечне. Хорошо, что они имеют мужество использовать наш материал хотя бы в таком виде.

— Стало ли вашим журналистам труднее работать в целом?

— Сложнее стало работать с родственниками пострадавших в Чечне, они не только боятся говорить о насилии, но сами являются его источником. Мало кто понимает, что скандал с преследованием геев в Чечне — это во многом не история из традиционного дискурса «авторитарный режим и маленький человек». Дискурс поменялся — нередко чеченских геев убивают их родственники. Появились и новые формы преследований журналистов. До недавнего времени журналистов не сажали. Сегодня наш журналист Желауди Гериев в тюрьме: его похитили, подложили наркотики. Сидят журналисты и в других регионах, никто об этом не знает. Преследования, задержания участились не только в Чечне, но и в Волгоградской, Ростовской областей, Краснодарском крае. Это новая реальность, и её надо понимать. В России, особенно на юге, воспроизводится понемногу азербайджанская или белорусская модель.

— Что вообще может защитить журналистов сегодня, на ваш взгляд?

— Прежде всего гласность и солидарность. Наверное, апелляция по делу Гериева сдвинулась бы скорее, если бы в Чернокозово, где он сидит, поступали письма поддержки. Пока шёл суд, было собрано 24 тыс. подписей под требованием о справедливости на Change.org, и значительное их число было не из кавказских регионов. Но готовы ли хотя бы несколько сотен подписантов вступить в переписку с Гериевым, поздравлять его с праздниками?

— Сколько у «Кавказского узла» профессиональных наград? Помогают ли они в продвижении материалов и защищают ли?

— Думаю, ровно десять. Среди них недавняя премия имени Сахарова «За журналистику как поступок», признание Московской Хельсинкской группы, СЖР, норвежско-германская премия Буцериуса и голландская премия Geuzenpennig. Не знаю, помогают ли они нам, но признание всегда радует.

— Отличается ли работа журналистов на Северном Кавказе от работы в других регионах и странах?

— Мы работаем на Южном Кавказе, в том числе в регионах, переживающих конфликты. В Карабахе, Южной Осетии, Абхазии. Карабах называет себя республикой. В Азербайджане его так не называют. Соответственно, мы даём возможность карабахским журналистам назвать себя так, как они считают нужным, как и азербайджанским. Главное, что мы хотим работать с регионом, с теми людьми, которые там живут, и теми, кто вынужденно его покинул. Однажды у нас за одним столом оказались блогеры из Степанакерта и из Баку, и мы решили дать им возможность высказываться о том, что происходит в их жизни, как они помнят трагедию войны. Случайно получилась, что этот семинар мы провели за несколько дней до новой войны в Карабахе. Во время войны блогеры хоть и были по разные стороны окопов, но они старались передавать правду, избегая пропагандистской волны, которая поднималась с обеих сторон. Впрочем, получалось не всегда.

— Что бы вы могли пожелать молодым журналистам — тем, кто только входит в профессию?

— То, что может сделать каждый: 30 минут в неделю посвящать информации о нарушениях прав человека. Это четыре с половиной минуты в день, их можно найти даже при самом напряженном графике. У нас в России многие темы не освещаются на ТВ, но это не означает, что они не востребованы. Десятки миллионов просмотров набирают некоторые видео, но обычно это контент развлекательный, а не общественно-значимый. И если тех, кто начнет тратить четыре минуты в день на важный контент, станет больше, ситуация начнёт меняться. Волна просмотров и комментариев нередко решает судьбу человека.