ЕЛЕНА ПАТАН, заместитель директора ГТРК «Южный Урал»:
— Ситуация вокруг Ивана Голунова могла бы стать идеальным примером цеховой солидарности, который разбирали бы на журфаках. Единый порыв тысяч людей, готовность к активным действиям, а не просто лайк или репост. Но cам масштаб этой поддержки, а главное, быстрый хеппи-энд столь же мощно сыграли против нее, создав у циников от СМИ впечатление срежиссированности действа.
Пример настоящей профессиональной солидарности, когда своих защищают, что бы ни произошло, — это медицинское сообщество. Журналисты — не врачи. В интернете, на публичных площадках представители СМИ, к сожалению, устраивают словесные битвы друг с другом. Политические взгляды, работа в редакциях с четкой позицией учредителя часто становятся поводом для предания коллег анафеме.
Противоречия в профессии усугубились с появлением социальных сетей. В Facebook, например, лояльности и доброжелательности не всегда хватает. Раньше про театр говорили «террариум единомышленников», а СМИ иногда уже просто террариум, без единомыслия. Думаю, что новые медиа размывают границы профессии. Не каждому журналисту хочется идентифицировать себя с журналистским сообществом. Наверное, потому, что не так почетно теперь быть представителем «четвертой власти».
Парадокс: дело Ивана Голунова, при всем огромном резонансе, когда общественное мнение, казалось бы, продемонстрировало свою силу и способность влиять на судьбы, — оно же выявило не очень хорошую вещь. Сами журналисты не верят в солидарность внутри своего цеха. Я видела комментарии в соцсетях, Telegram-каналах, где мощный и хорошо самоорганизованный протест против задержания Голунова, все эти моментально появившиеся плакаты и футболки «Я / Мы Иван Голунов» объяснялись совершенно иными пиар-мотивами, конспирологическими версиями. Многим коллегам почему-то трудно поверить, что солидарность может быть такой сильной и искренней. Чистой радости от победы не получилось. Мы сами себе ее испортили.
НАТАЛЬЯ КОСТАРНОВА, корреспондент интернет-издания «Православие и мир»:
— В обычной жизни журналисты редко чувствуют корпоративную солидарность. Всегда есть поддержка редакции и друзей-журналистов, а в целом в профессиональной среде скорее ощущаешь конкуренцию, что понятно и нормально — все хотят сделать быстрее, лучше, больше. Мне кажется, что сообщество журналистов способно объединяться только в критических ситуациях, что само по себе немало, конечно. Но настоящая журналистская солидарность — это когда мы, журналисты, уважаем друг друга, понимаем проблемы, с которыми приходится сталкиваться на практике. Это презумпция доверия коллегам. Удивительным примером журналистской солидарности стала история вокруг ареста Ивана Голунова. Мы тогда поняли, каким сильным может быть сообщество, если объединится. Журналистика в те дни на самом деле была четвертой ветвью власти, и это очень вдохновляет.
БОРИС КИРШИН, декан факультета журналистики Челябинского государственного университета, бывший главный редактор «Челябинского рабочего»:
— Солидарность в журналистской работе вспыхивает, потому что невозможно гореть каждую секунду всему сообществу. А когда что-то общественно важное происходит, солидарность всегда проявляется. В частности, я сам почувствовал большую поддержку со стороны федеральных журналистов, когда возникли проблемы с «Челябинским рабочим». Помню, Виталий Третьяков тогда написал, что если прикроют «ЧР», я отдам Киршину в своей газете четыре полосы. Все это воздействовало на местную власть, которая тогда боялась огласки за пределами Челябинской области.
ЕЛИЗАВЕТА ТЮРИНА, редактор соцсетей телеканала «Дождь»:
— Я лично связываю всплеск солидарности журналистов с силой СМИ, которые донесли информацию до людей. В последнее время наблюдается рост консолидации журналистов. Это и добровольное увольнение журналистов отдела политики «Коммерсанта» в знак поддержки коллег, и солидарность с Иваном Голуновым. Все это говорит о возрождении традиций качественной журналистики. У меня лично есть ощущение, что на наших глазах происходит что-то очень важное и историческое.
АННА КАЧКАЕВА, научный руководитель Высшей школы журналистики НИУ ВШЭ:
— Солидарность журналистов по делу Ивана Голунова проявилась не вдруг, так как сошлось очень много факторов. Важно, что журналисты, внутренне очень разные, почувствовали, что нельзя больше терпеть этот беспредел. Теперь на лекциях студентам можно будет рассказывать, что и у российских журналистов есть солидарность. Мне кажется, что здесь важно не только то, что произошла такая история: люди впервые за очень долгие годы сказали «да» и поддержали журналистов как корпорацию. Это возвращение некоторого доверия.
,
,
На самом деле журналистика нужна обществу, чтобы задавать неудобные вопросы. А все разговоры, что вы опять поддерживаете своего, — это пустое. Хочется сказать в ответ: поддерживайте и вы своих: врачи — врачей, учителя — учителей, рабочие — рабочих. Поддерживайте. В этом нет ничего дурного, и для этого не надо выходить на митинги. Надо не молчать, а помогать друг другу ощущать профессиональное, корпоративное и гражданское сообщество. Возвращаясь к делу Голунова, признаюсь, что говорить об искренности проявленной журналистской солидарности здесь сложно. Я думаю, что часть людей выразила поддержку, потому что разрешили, а другая часть всегда внутренне перед этим выбором колебалась. Включались и охранительные практики, самоцензура, разговоры о том, что я могу один сделать, да все так поступают. Вот этот цинизм разъел корпорацию, и мы до конца не можем сказать, до какой степени кто-то искренен в своей профессиональной солидарности.
НИКОЛАЙ СВАНИДЗЕ, тележурналист, член Совета по правам человека при Президенте РФ:
— Я убежден, что ситуация с Голуновым вызвала такую реакцию в журналистском сообществе, потому что была той соломинкой, которая переломила спину верблюду под названием «терпение общества и журналистского цеха». Так как само по себе ничего нового не произошло. Ну подбросили очередной пакетик наркотиков очередному журналисту. А тут неожиданно возникла эта волна, и она достаточно высокого уровня достигла. Дело Голунова показало, что солидарность журналистов возрождается. Главное, чтобы она не умерла с завершением этой конкретной истории. Надеюсь, этого не произойдет.
ДАРЬЯ КОРОБОВА, студентка ВШЭ:
— Лично я и мои друзья-однокурсники приняли решение создать открытое письмо в поддержку Ивана Голунова. Почему мы это сделали? Потому что стыдно этого не сделать. Можно сидеть на лекциях и в тысячный раз слушать о свободе слова, этической журналистике и правде как главной максиме, но какой в этом смысл без следования этим принципам? Важно отметить, что дело Голунова касалось всех и каждого по отдельности. Когда понимаешь, что через несколько лет на его месте могут оказаться я, ты, любой из нас, жить и работать становится страшно. Поэтому перспектива молча сидеть в углу не показалась нам хорошей. Письмо подписали 599 человек — студенты факультетов журналистики и массмедиа НИУ ВШЭ, СПбГУ и других вузов.
АННА ШИЛОВА, 3-й курс кафедры журналистики Марийского государственного университета:
— История Голунова для меня очень странная, непонятная и нечистая. Журналисты часто попадают в сомнительные ситуации (тут совсем не важно, федеральная или региональная это журналистика), и об этом не то что молчат, а даже и не знают. Отчего столько чести господину Голунову? Мне непонятно. То, что произошло, похоже на хорошо срежиссированную картину. Если что-то (не дай бог) случится со мной во время профессиональной деятельности, шанс, что меня так массово поддержат, минимален. Разве что друзья, не российское сообщество журналистов. Большинство даже не узнает о том, что я в беде.
Если бы опять произошло что-то похожее на дело Голунова, я бы десять раз подумала, прежде чем выйти куда-то со словами поддержки. Сейчас время такое — правда глубоко, и сообщается она не всем. Слишком легко стать соучастником какого- нибудь нехорошего дела. Массовость происходящего не всегда говорит о том, что все, что утверждает общественность, так и есть.
ДАРЬЯ СУХАНОВА, 3-й курс кафедры медиакоммуникаций Иркутского государственного университета:
— Когда произошла ситуация с Голуновым, мне стало страшно. Я понимала, что если сейчас, когда начался массовый бунт общественности, мы все не добьемся правды, если его не только не выпустят на свободу, но и не снимут обвинения, то это все. Это крах общества, на которое продолжат безнаказанно давить, крах журналистики в целом. Но я увидела, что по всем городам России людям было не все равно. В Иркутске, например, людей, которые выстраивались в большие очереди на одиночные пикеты, не разгоняли.
,
,
Теперь страх прошел — я поняла, что за меня вступятся. Тут уже не важно, кто ты: журналист, учитель, водитель. Мне кажется, после этого случая мы все стали внимательнее друг к другу. Так что даже из такой противной ситуации получилось что-то хорошее.
АЛЕКСАНДР КОМАРОВ, 3-й курс факультета журналистики Новосибирского государственного университета:
— Эта история меня не только расстроила, но и разозлила. Со мной подобное тоже могло произойти несколько лет назад, когда нас с другом, тогда еще несовершеннолетних, осматривали в крохотных комнатах сотрудники полиции в штатском. С шутками в духе «ну сейчас проверим, какие наркотики ты там везешь». Понятно, что при желании в таких условиях подбросить можно что угодно. Разница между ситуацией Голунова и моей в том, что он журналист, а я тогда был обычным человеком.
Когда готовился к экзаменам, на одном мониторе были открыты русские классики, а на другом — прямая трансляция того, как Ивана выпускали из суда. После ситуации еще раз убедился в том, что журналистское комьюнити — сильная штука, которая может помогать людям. Несмотря на конкуренцию и идеологию (федеральные журналисты ведь тоже высказывались в поддержку), все объединились ради общего дела. Я, к сожалению, не смог выйти на митинг, но очень гордился своими однокурсниками, которые это сделали. Думаю, если бы такое произошло со мной, за меня бы как минимум вступились друзья, а это уже что-то. После истории с Голуновым я сразу позвонил своему другу и сказал, что в любой ситуации он может использовать право на единственный звонок на меня — буду звонить адвокату и родителям. Понятно, что история получила настолько широкий резонанс из-за того, что Meduza — уважаемое многими медиа. Но прецедент уже есть, поэтому есть и надежда на то, что другим бы тоже помогли.
ЮЛИЯ ВАСИЛЕНКО, выпускница Института издательского дела и журналистики Московского политеха:
— Меня поразило, что дело Голунова получило такую стремительную огласку в прессе. Я не помню, чтобы ради какого-то другого журналиста люди активно подписывали петицию, зная, что в нашей стране эти подписи юридической силы не имеют. С другой стороны, были и те, кто никогда не читал материалы Ивана, но все равно отдавал свой голос за него. Только из-за того, что так делали все. И тут уже вопрос — хорошо ли это?
В нашей стране все настолько переменчиво, что я не могу с уверенностью сказать, что за меня бы, например, так же заступились. Не скажу, что чувствую себя в опасности, но и не знаю, чего ожидать от настроений в обществе, ситуации с интернетом в России. Мне кажется, один-два раза подобные истории повторятся, но кто может утверждать, что не найдутся люди, которые будут этим пользоваться?
АЛЕКСЕЙ КОРЯКИН, 1-й курс института «Высшая школа журналистики и массовых коммуникаций» СПбГУ:
— После ситуации с Голуновым, о которой не говорил только немой, мое отношение к журналистике не поменялось. Большинство говорит, что это «шаг к демократии». Но как по мне, ее не существует, а значит, мало что изменится. Только в будущем, когда эта история забудется, преподаватели журфаков смогут приводить ее в пример. Есть ведь огромное количество незаслуженно осужденных людей, которые либо сидят до сих пор, либо умерли в тюрьме, а родственники так и не дождались их возвращения.
В похожей ситуации за меня, возможно, и вступились бы. Сам я точно готов выступить в защиту. Наверное, это одна из причин, почему хочу работать в сфере медиа — чтобы хоть как-то влиять на происходящее.
,
