Таисия Бекбулатова: «У женщин больше препятствий на пути к достижениям»

— В последние десятилетия мы стали свидетелями феминизации медиаотрасли: с 1990-х доля женщин, работающих в СМИ, стремительно растет. Чем женщин привлекает карьера в сфере журналистики?

— Да тем же, чем и мужчин: это просто для кого-то подходящая профессия. Плюс с точки зрения стереотипов быть пишущим журналистом для женщин логичнее, чем быть физиком, например. Поэтому, мне кажется, если у женщины возникает выбор между технической специальностью и гуманитарной, она скорее склоняется ко второму. К слову, я сама думала в школе про астрофизику, но в итоге выбрала журналистику. Мне казалось, это интереснее с точки зрения взаимодействия с людьми, к тому же я поняла, что мои представления об астрофизике не очень соответствуют реальности: на самом деле я буду сидеть и изучать цифры, и это будет скучно. Учитывая мою природную интровертность, я просто умру в какой-нибудь каморке…

 

— Одни эксперты считают, что именно из-за феминизации журналистики зарплаты стали меньше, а другие — что женщины пришли на изначально малооплачиваемую работу вместо ушедших коллег-мужчин. Вы чью сторону занимаете?

— Женщины в принципе во всем виноваты в этом мире, поэтому то, что деньги закончились, — тоже их вина. Я скорее согласна с тем, что девушки просто изначально приходят на менее оплачиваемые места и смиряются с этим. Это действительно так: если сравнить запросы мужчин-журналистов и женщин-журналистов, то в среднем мужчины просят больше. Они более уверенно себя чувствуют, потому что знают себе цену, а иногда и завышают ее. Женщины такое делают гораздо реже, потому что у них нет прирожденной уверенности в своей незаменимости.

 

— Как выглядела ваша карьерная траектория к позиции главного редактора?

— С 2012 по 2017 год я была корреспондентом отдела политики газеты «Коммерсантъ». С 2017 по 2019 год — специальным корреспондентом «Медузы». И на одном, и на другом месте я сталкивалась с редактурой: в первом случае это были тексты авторов из регионов, а во втором — дежурства по выходным, когда спецкоры должны были выпускать тексты вместо редакторов. Поэтому, когда я уволилась из «Медузы» и поняла, что не хочу идти в существующие СМИ, мне было легче решиться на то, чтобы создать свое. В целом я понимала, что смогу с этим справиться.

 

— Что вас не устроило в существующих СМИ, когда вы решили создать свой проект?

— Я хотела работать с большими текстами, с глубокими нарративными форматами, а на тот момент не было такого СМИ, которое было бы нацелено именно на этот формат. И я поняла, что либо я буду заниматься тем, что не делает меня счастливой, либо буду вынуждена создать что-то свое. Между этими вариантами я выбрала второй.

 

— В России 75 процентов руководящих должностей в федеральных медиа занимают мужчины, это одно из проявлений сложившейся гендерной пирамиды власти. В чем, на ваш взгляд, причина малого количества женщин на руководящих постах в больших СМИ?

— Эти причины везде очень похожи, такое происходит не только в журналистике. Женщинам можно меньше платить и ставить их на менее важные должности. Считается, что им меньше нужны деньги: якобы у нас мужчина — добытчик. На деле это, конечно же, не так. У нас огромные, миллиардные долги по алиментам. Чаще всего детей содержит женщина. Это история про неравенство: у какой-то когорты населения, в нашем случае у мужчин, больше власти, поэтому у них больше денег и важных постов, вот и все. Тут нет каких-то сложных причин, просто одна часть населения более привилегированная и останется такой еще долгое время.

На первой же стажировке я и моя однокурсница столкнулись с тем, что к нам относились максимально унижающим образом. Мы были первокурсницами, нам сразу же объяснили, что на нас будут кричать матом, что мы должны это терпеть. Ну, я выдержала там неделю и ушла, моя подруга, в общем-то, тоже. Стажерками там были в основном девушки, а руководитель был мужчина.

 

— Некоторые эксперты считают, что женщины сами не хотят занимать руководящие позиции и не обладают необходимой амбициозностью…

— Дайте угадаю: эти эксперты были мужчины. Мне кажется, это просто удобно — оправдывать свою привилегированность тем, что менее привилегированная сторона сама этих привилегий не хочет. Но, конечно, это не так. У женщин ровно в той же степени развита амбициозность, что и у мужчин, другое дело, что им приходится преодолевать больше препятствий на пути к каким-то достижениям. И сама их амбициозность зачастую тоже становится препятствием, потому что у женщин это не поощряется, а наоборот, задавливается. Если мужчина демонстрирует какие-то лидерские качества, это считается «ок», если женщина их демонстрирует — она выскочка, стерва и далее по списку.

Я замечала, что мои коллеги-женщины, которые хотели расти или уже были на руководящих позициях, явно добились этого с большим трудом, чем мужчины, которые их окружали. У российских медиаменеджерок, как правило, очень похожий типаж — это такие очень жесткие женщины. И я думаю, это неспроста. Если бы они были помягче — а может, они и были когда-то, — они бы не смогли пробиться в этом ориентированном на мужчин мире. Поэтому женщины часто вынуждены прикладывать больше усилий для того, чтобы добиться карьерного продвижения, и это не только работа на полную, но и эмоциональные моменты: ты вынуждена выпускать шипы, потому что иначе тебя просто задавят.

 

— Как вам кажется, существует ли гендерная дискриминация в медиасфере в России?

— Да, я думаю, что она есть: в некоторых СМИ ее поменьше, в некоторых побольше. Часто она проявляется в виде сексизма, преуменьшения заслуг женщин, обесценивания, мнения, что женщины способны на меньшее, а если они что-то делают, то это менее важно, чем то, что делают мужчины. Такое есть везде. Мне кажется, что любая женщина в течение карьеры сталкивается с какими-то стереотипами. Некоторые из них объективные — в частности, женщин реже посылают в «горячие точки», у них гораздо выше риск изнасилования на войне. Но такие реальные риски — мелочь в процентном соотношении с негативным влиянием стереотипов, которые ничем не подтверждены.

Одновременно существует не просто сексизм, но и насилие. Недавно у нас на сайте вышло интервью про новгородскую журналистку (Алину Щеглову. — Прим. ред.), которая добилась наказания для своего насильника, главреда другой газеты. К сожалению, это все есть, и с этим придется еще бороться.

 

Государство — не за равенство, а наоборот

— А что вы думаете о «Медузагейте», который имел место несколько лет назад? Нужен ли закон о домогательствах на рабочем месте?

— Из-за «Медузагейта» я уволилась. Сложно что-то добавить.

Вопрос о необходимости закона — дискуссионный. Мне кажется, что многие такие вопросы упираются в то, что у нас нет возможности их реально обсудить и принять или отклонить, мы вынуждены рассуждать о них чисто теоретически. Единственное, в чем я уверена, — это в том, что нужен закон о домашнем насилии.

 

— Что можно сделать в сложившейся ситуации с точки зрения главного редактора издания?

— Мы выпускаем много материалов, связанных с гендерным неравенством и с насилием в отношении женщин, то есть занимаемся просвещением людей. Стараемся дружить с правозащитными организациями, ссылаемся на них, делаем подборки. У меня есть надежда, что, в том числе нашим трудом, в российском обществе открываются глаза на эти вопросы. Но иногда, когда почитаешь комментарии, кажется, что абсолютно все это бесполезно… Это небыстрый процесс: хотя журналисты и пытаются добиться приближения равенства, это невозможно без принятия решений на государственном уровне. Сейчас у меня ощущение, что государство борется не за равенство, а наоборот.

 

— Если говорить о глобальной миссии журналистики сегодня, то в чем она состоит?

— Я люблю сравнивать это с компьютерной игрой: когда ты начинаешь играть, один участок вокруг тебя светлый, а все остальное темное. И журналист — это тот человек, который помогает тебе открывать эти темные участки, чтобы ты становился более развитым, более прогрессивным, зачастую более толерантным, потому что узнаешь больше об отличающихся от тебя людях. Это такое освещение темных уголков нашего мира и общества. Я вижу миссию журналиста в том, чтобы давать людям знания об окружающем мире, чтобы они больше понимали, больше знали и могли делать разумные выводы, исходя из этой информации.

 

— Это как-то влияет на обязанности главного редактора издания?

— Есть разные показатели успеха издания — кликабельность, одобрение каких-нибудь инфлюенсеров, читательское внимание, попытка играть в журналистику прямого действия. Иногда ты вынужден выбирать, что для тебя важнее. Исходя из миссии журналистики, как я ее вижу, лучше доносить до людей больше знаний и раскрывать им мир, чем пытаться вытянуть из читателей лайки, занимаясь перепродажей попсового контента.

 

— Какие качества присущи редактору, который выбирает такой путь?

 

— Если говорить про качества, связанные с нынешней российской ситуацией, то, как ни странно, это принципиальность. Сейчас принципиальность во многом ведет к наказанию, но это качество именно сейчас очень важно — много соблазнов пойти на уступки, пытаться быть гибким, идти на компромиссы со своей совестью и так далее. Настоящая журналистика так не делается, и даже когда ты живешь в такие темные и страшные времена, если ты не можешь заставить себя быть принципиальным в журналистике, то лучше ею не заниматься.

 

— Есть какие-то персоны, которые вас вдохновляют?

— На этот вопрос мне, честно говоря, всегда сложно отвечать, потому что у меня нет какого-то авторитета в журналистике, на которого я бы равнялась. Есть определенное количество людей, у которых что-то конкретное получается очень хорошо, и, конечно, они меня в этом плане восхищают. Если говорить про учителей, то для меня большую роль сыграла моя научная руководительница с журфака Людмила Леонидовна Реснянская. Она вела у нас политическую журналистику. Я могу ее назвать человеком, который научил меня быть политическим журналистом. До того как я начала с ней заниматься, мои суждения были достаточно банальные, я не очень умела работать с информацией. Потом, конечно, большую роль сыграл Глеб Черкасов, который взял меня в отдел политики «Коммерсанта».

 

— Как вам сейчас удается соблюдать баланс между карьерой главного редактора и личной жизнью?

— Я сама себе работодатель в каком-то смысле, и я точно не пытаюсь быть «хранительницей очага». Моя задача — сделать так, чтобы у меня было достаточно времени потискать своих двух котов. Большую часть своего времени я трачу на работу, и мне кажется, что это нормально.

 

— Как, на ваш взгляд, в наше время соотносятся и трактуются такие понятия, как образ феминистки и образ бизнес-леди?

— Мне кажется, последние два-три года имидж бизнес-леди начинает вызывать меньше негатива, чем раньше. Образ феминистки по-прежнему вызывает «баттхерт» (раздражение, дословно «боль в заднице», англ. — Прим. ред.) у большей части населения. Но раньше женщины вообще сторонились слова «феминистка», потому что оно сразу вызывало очень много негатива, а сейчас многие перестают этого стесняться, более того, начинают использовать его в качестве некоего конкурентного преимущества на рынке. Это хороший процесс, когда люди начинают видеть, что в таком имидже есть какая-то репутационная выгода. Термин перестал быть аутсайдерским. Как они соотносятся? Мне кажется, бизнес-леди — это женщина, которая разделяет феминистские принципы, осознает она это или нет. Возможность вести бизнес — это безусловная заслуга феминизма.

 

— Вы себя к кому относите?

— Я себя не отношу к бизнес-леди, потому что журналистика в России не приносит, к сожалению, особых денег. Но, конечно, я считаю себя феминисткой, я не стесняюсь этого. Если бы не феминизм, никто бы из нас не сидел и не обсуждал по зуму рабочие вопросы, а стоял бы на кухне и варил очередной борщ.