Кооперация, сотрудничество, а не конкуренция. Такой принцип все больше движет журналистскими коллективами как в России, так и на международной арене. Недавний опыт сотрудничества голландских журналистов удостоен в июне высшей профессиональной награды. И это несмотря на то, что обнажил недостатки в области соцуслуг — сфере, касающейся каждого, но, казалось бы, не настолько мутной, чтобы проводить расследование. Голландские пенсионеры и люди с ограничениями выглядят очень ухоженными, и все же за последний год команда из четырех журналистов, работающих в разных голландских редакциях, ввела в общенациональный обиход понятие «ковбои соцуслуг» (zorgcowboys), применяемое теперь к компаниям с экстремальной выручкой за счет предоставления соцуслуг (от 10 до 60% при норме 2-3%). 12 из них удалось недавно получить финансовую помощь в результате коронакризиса общей суммой в 635 тысяч евро. Журналист Follow the Money Эйлке ван Арк (Eelke van Ark), одна из авторов четверки, знакомая нам по освещению пандемии, рассказала о том, почему журналистское расследование можно сравнить с поднятием плиты, почему соцсфера может быть хорошей темой для журналиста, если глубоко копнуть, как они сработались в команде и из каких слагаемых состоит успех этого общенационального журналистского расследования. О том, почему «это было стопроцентное сотрудничество», — в интервью корреспондента ЖУРНАЛИСТА в Нидерландах Елены Богдан.
— До 2012 года ты работала в разных изданиях и в PR-отделе Лесного хозяйства. А с чем связано то, что ты начала работать в редакции Follow the Money (ФТМ) и вести расследования в сфере здравохраны?
— Когда редакция ФТМ еще только формировалась, я сразу поняла, что это именно та журналистика, которой я всегда хотела заниматься, несмотря на то, что у меня еще не было опыта расследовательской журналистики. Я написала о своем желании сотрудничать, и им как раз требовались журналисты, готовые окунуться в тему здравоохранения и отслеживать то, как приживается новое на тот момент законодательство 2006 года. Мне всегда было интересно, каким образом принимаются решения и кто за них ответственен, особенно когда дела складываются не так, как предполагалось; из чего состоят финансовые потоки и кто ими управляет. Кроме того, мной всегда движет чувство справедливости: соблюдается ли честное отношение к людям, будь то сотрудник или клиент.
,
,
Кроме того, тема здравохраны близка каждому из нас: в моем кругу друзей и родственников тоже есть медработники, которые рассказывают о ситуациях нарушений и не понимают, как такое возможно. Так и сложилось, что я с головой окунулась в эту тему.
— А в чем принципиальные отличия законодательств 2006-го и 2015-го годов?
— До 2006 года главными игроками были некоммерческие фонды, которые от имени государства управляли страховыми выплатами граждан и направляли их по востребованию. Отсюда возникали длинные очереди, и здравоохранение становилось все менее эффективным. С 2006 года любой человек (без удостоверения о квалификации — Ж) мог основать коммерческую организацию по предоставлению услуг соцзащиты. А главное — изменилась мораль: зарабатывать на соцзащите и делать прибыль стало нормой. Любая услуга в сфере здравоохранения стала рассматриваться как товар, продукт с собственным кодом и ценником. Эти изменения (внедрение рыночного подхода в здравохрану) были направлены на увеличение эффективности системы. В 2015 году был принят закон о децентрализации, когда страховые средства перешли из рук государства в управление муниципальными властями. Предполагалось, что местная власть лучше знает, куда направить финансовые потоки.
— В 2014 году ты получила награду за лучшую онлайн — расследовательскую журналистику. А совсем недавно, в июне — приз публики (зрительских симпатий) «Плита» за расследование «Ковбои соцуслуг». Мои поздравления! В чем их принципиальное отличие и почему награда так странно называется?
— Один известный журналист когда-то заметил, что хорошая журналистика сравнима с плитой: чтобы добраться до сути, нужно сдвинуть плиту и показать, что скрывается в тени, под этой плитой. «Плита» считается высшей журналистской наградой в Нидерландах. Мы невероятно рады получить приз публики. В нашем случае не жюри, а именно аудитория проголосовала за нас, и нам это особенно приятно.
— Ты говоришь о получении этой награды во множественном числе, не о себе лично, а о «нас»…
— Потому что это наша совместная работа с моими коллегами из общественного вещания KRO-NCRV: Йерри Верманен (Jerry Vermanen), Дирк Мостерт (Dirk Mostert) и Йолин де Фрис (Jolien de Vries). Это сотрудничество было очень ценным: вчетвером мы смогли добиться того, что не смогли бы сделать поодиночке. Для меня лично оно стало новым опытом: мою первую награду по журналистике (2014) я получила за собственное расследование локальной ситуации, которая, как позже выяснилось, разворачивалась по всей стране (работникам соцслужб незаконно предлагали становиться самозанятыми, и муниципалитеты поощряли это беззаконие.)
— С чего началось ваше сотрудничество по расследованию чрезмерных доходов «ковбоев соцуслуг»?
— Так сложилось, что в апреле прошлого года (2019) только начинала свою работу тогда еще небольшая редакция дата-журналистов Pointer, наши главные редакторы вели между собой переговоры о том, как здорово было бы объединить знания ФТМ в области анализа финансовых отчетов и навыки Pointer в сфере дата-анализа. Кроме того, у общественного вещания KRO-NCRV, под крылом которого сформировался Pointer, есть выход на радио и телеканал. Вместе мы провели совещание и состыковали наши интересы и навыки по этой теме. Мои коллеги по ФТМ уже писали о невероятно высоких доходах соцслужб на их прежней работе в локальных медиа, теперь же был подходящий момент исследовать такие компании в общенациональном охвате.
— Насколько я поняла, все данные о компаниях соцслужб находятся в открытом доступе CIBG. Получается, на совещании выяснилось, что с этого надо начинать расследование?
— Да, и благодаря тому, что один из нас, Йерри Верманен, дата-журналист редакции Pointer, знает, как одновременно обработать всю базу данных. И это потрясающе: лично я использовала эти данные на протяжение долгого времени в своих материалах.
— В подкасте ты рассказываешь, что, работая над расследованием, ты провела «много одиноких часов за рабочим столом у себя дома». Несмотря на это, вы считаете это расследование сотрудничеством. Из чего же тогда оно складывалось? Вы распределяли роли-обязанности, кто что делает?
— На самом деле, работа шла органично: у каждого есть своя экспертиза. Йерри сделал подробную раскладку по базе данных (компании по видам услуг, код компании, прибыль, выручка и другие показатели — Ж). У меня большой опыт того, как «читать» годовые отчеты. Достаточно быстро я обучила Йолин (радиоведущая Reporter Radio) расшифровывать отчеты, и вместе мы обработали ровно 174 компаний соцуслуг. Баснословная прибыль 97 из них, по результатам расследования, была ничем необоснованной; с наиболее экстремальных выручек мы и начали расследование. Конечно, мы работали на расстоянии, кто у себя дома, кто в редакции. Работа кропотливая, и чтобы сделать ее качественно, мы действительно провели над отчетами много часов в одиночку.
Мы постоянно поддерживали друг с другом контакт по телефону или в редакции KRO-NCRV (город Хильверсум). Кроме того, мы обрабатывали данные в одном файле Google Spreadsheets, где каждому из нас видно, кто какую информацию добавил по конкретной компании. Мы вылавливали самые невероятные факты: автомобили класса люкс или эксклюзивные мотоциклы, декларированные на имя компании соцуслуг.
— Неужели такие подробности есть в годовых отчетах?
— Не только там. По сути мы цеплялись за любую информацию в онлайне: вебсайт компании, все, что постят руководители на своих страничках в социальных медиа. Мы изучали их круг контактов, семейные связи и информацию в кадастре недвижимости и выход на совладельцев.
— Как каждый из вас делал свой материал из общего котла фактов и данных, которые вы установили? Ведь повторы неизбежны, но в результате каждый опубликовал свой эксклюзивный журналистский продукт. Не было ли опасений или зависти по поводу соблюдения своей эксклюзивности?
— Это было стопроцентное сотрудничество, и мы всегда исходили прежде всего из того, как поддержать и чем подкрепить друг друга. Возможно, важными слагаемыми нашего успеха было то, что Йолин делает радио-, а Дирк — телепрограммы, Йерри — раскладку обработанных данных, а я публикую тексты. По сути, каждый создает свой отдельный медиапродукт, несмотря на общий навар данных. Это, конечно, упрощает работу каждому из нас. Возможно, нам было бы гораздо труднее, если бы каждый делал свой текст. Тогда уж лучше совместно написать один текст и опубликовать его.
,
,
Но в нашем случае все шло удачно: на самом деле мы здорово друг другу помогали, постоянно обмениваясь наработками, источниками, контактами. Например, Йолин готовила радиоматериал, а я в этот момент общалась с источником, который для радио тоже был бы интересен, и передала Йолин контакты этого источника. С Йолин мы теперь настоящие коллеги.
— Несмотря на то, что вы работаете в разных редакциях?
— Да. И я с таким же восхищением наблюдала за тем, как работает Дирк над тем, чтобы сделать из наших наработок телепередачу. Здорово было наблюдать за тем, как каждый из них создавал свой отдельный информационный продукт. Ведь каждый из них требует совершенно отдельной специфики журналистского профессионализма, и это здорово, насколько профессионально они с точки зрения радио или телевидения делают каждый свои репортажи, но передают одну и ту же историю.
— На платформе ФТМ, где ты продолжаешь освещать эту тему, образовалась уже целая серия публикаций о нескольких «ковбоях соцуслуг», которые оформили в отдельное онлайн-досье. В подкасте ты признаешься, что это только вершина айсберга: «Надо глубоко погрузиться, чтобы расследовать хотя бы одну организацию». Почему одно расследование занимает столько времени?
— Когда ты начинаешь изучать возможное мошенничество, ты оказываешься в очень уязвимом положении. Нам, например, пришлось пройти через судебное разбирательство (одна из компаний, Naborgh, хотела отсудить запрет на публикацию материала и требовала штраф 500 тысяч евро — Ж); и нам потребовалось большое мужество отстоять результаты расследования перед судьей, чтобы доказать их обоснованность. Потому что мы были уверены в том, что у нас сильный материал.
,
,
Прежде всего мы заботились о том, чтобы каждая буква стояла на своем месте. Это настоящий спорт — обнажить, что на самом деле происходит. И это очень непросто найти людей, которые захотят поделиться своей историей, потому что они попросту боятся преследований, потерять работу. Действительно, наше расследование на одной-двух историях не закончилось и последует еще много публикаций в каждом из наших медиа.
— Истории, которые вы вывели на поверхность — из-под «плиты» — совсем не тот результат, который предполагала реформа здравоохранения: даже министр Хьюго де Йонг (Hugo de Jong) признался, что в законодательстве действительно большие пробелы. А что изменилось с того момента, когда начались ваши публикации?
— Есть существенные изменения, по крайней мере, в сознании работников инспекции. Кроме того, организация по регулированию голландского здравоохранения (NZa, Nederlandse Zorgautoriteit) использовала наши разработки и базу данных для проведения собственного контроля, и внесено несколько законопроектов на этой основе, но пока еще неизвестно, изменится ли в результате этого законодательство. Это очень комплексная проблема, в основе которой, например, позиция правительства. Она состоит в том, что мошенничество непредотвратимо, для его предотвращения потребовалось бы много госконтроля, и расходы были бы выше, чем сам желаемый результат.
Из историй наших источников мы узнали, что заработать в сфере соцуслуг можно быстрее и проще, чем в наркоторговле. Но в целом серьезных изменений мы еще не заметили. Наоборот. Некоторые муниципальные власти, которые после наших публикаций должны были проконтролировать работу «ковбоев соцуслуг», провели очень поверхностный разбор и ничего противоречащего закону не обнаружили. Судя по всему, они тем или иным образом заинтересованы продолжить с ними сотрудничество. Некоторые из «ковбоев» продолжили работать под другим названием или в другом регионе, или даже на том же месте, ничего не меняя.
— С чем это связано?
— Муниципальные власти либо не имеют достаточно квалифицированного персонала для проведения основательного контроля, либо не хотят заводить затяжные юридические процедуры, или просто потому, что в случае отмены контракта останется огромное количество клиентов без соцуслуг. А это слишком большая ответственность, поэтому муниципалитеты зависят от этих организаций-посредников. Они понимают, что, отстранив подобную организацию, они оставят на произвол судьбы сотни людей с ограниченными возможностями, нуждающихся в ежедневной помощи. Муниципалитеты с более удачным опытом (Алмело, например) проводят предварительный скрининг на соответствие договоренностям, и они более основательно подготовлены юридически, но они и вложили в это достаточно много средств.
— Может, это и риторический вопрос, но все-таки: когда ты занимаешься такого рода расследованиями, у тебя вырабатывается другой взгляд на систему нидерландского здравоохранения? Какой образ создает этот вид мошенничества о нидерландском обществе и демократии?
— На самом деле, в Нидерландах хорошая система здравоохранения. Такое, как в Америке, у нас просто невозможно: когда человек в случае серьезного заболевания вынужден продать свой дом, чтобы оплатить лечение. В Нидерландах никто в таком случае не обанкротится: каждый платит посильное обязательное страхование, которое в случае любого заболевания гарантирует ему качественное лечение. Здесь работают квалифицированные, заботливые и небезучастные сотрудники.
,
,
Но в разработке этой системы, на мой взгляд, не предусмотрена возможность злоупотребления. Система устроена так, что страховые компании и муниципальные власти должны предотвратить такие случаи. Но для практического предотвращения ничего не предусмотрено, и в этом-то главная проблема. Ни муниципалитеты, ни страховые компании не заинтересованы в отслеживании мошенничества: у них для этого нет ни средств, ни персонала. Поэтому и возникают такие мошенники в виде «ковбоев соцуслуг», и это стоит государству больших денег. Я думаю, если подсчитать, сколько денег обманным путем попало в карманы «ковбоев», — и это ты можешь процитировать как мое личное мнение, не результат расследования, — на сегодняшний день эта сумма уже превышает миллиард евро. И это деньги, которые могли пойти, например, на улучшение соцуслуг и зарплаты сотрудникам.
— Как так получилось, что нидерландское здравоохранение стало плодотворной почвой для журналистики?
— Благодаря «ковбоям», конечно. В этой системе есть много пространства для злоупотреблений. С другой стороны, появляется все больше структур, чтобы их контролировать. Муниципалитеты, страховые компании. И мы, журналисты, — часть этой контролирующей силы.
— Ваше расследование было настолько значимым, что стало основой для парламентского обсуждения. Вы вместе как журналистская команда могли бы внести свою лепту в обсуждение, предложить советы по улучшению системы?
— Наша работа заключается не в том, чтобы дать совет, а в том, чтобы сообщить о проблеме и показать, в чем она состоит. А более знающие люди сами определят, где и как применить наши наработки. Кроме того, нам предстоит еще много работы, и неизвестно, что нового покажут наши следующие расследования. И фокус будет направлен на недостаток контроля в этой сфере. Ведь речь идет не только о «ковбоях соцуслуг», но и о тех, кто их обслуживает и удерживает эту коррупционную сеть контактов — прежде всего, аккаунтанты и адвокаты, которые на этом хорошо зарабатывают и наживаются. Поэтому наша задача гораздо шире — показать обратную сторону медали, которая бросает тень на добрую репутацию «отличников» соцуслуг. Они в первую очередь страдают от этой системы: им урезают бюджеты и зарплаты. И это нечестно по отношению к их клиентам, которые нужную помощь, возможно, по этим причинам недополучают.
,
